Тоуд-триумфатор

— Я рад, — вяло отозвался Тоуд. Стрелка отсчитала еще минуту, оставив Тоуду две. Около виселицы появились три вышеупомянутые личности. Тюремщик взял Тоуда за локоть:

— Пора вам подышать свежим воздухом, мистер Тоуд. Вы понимаете, что я хочу сказать. Надеюсь, вы не станете отрицать, что я старался поддерживать в вас хорошее настроение до самого конца. Вы скоро убедитесь, что палач Альберт свое дело знает и делает его тонко и деликатно. Он вообще гораздо приятнее в обращении, чем прежний. Даже может позволить приговоренному, например, попрощаться с женой…

— Рад слышать это, — сказал Тоуд. Его вывели на воздух, на солнышко, и поставили в нескольких шагах от какого-то крупного джентльмена. Он был гораздо крупнее многих когда-либо носивших черный капюшон палача. Палач подошел к Тоуду и накинул петлю ему на шею.

— Не знал, что этот — один из твоих, Фредерик, — сказал он тюремщику, с которым они были старые друзья и не раз работали вместе.

Потом, обращаясь к Тоуду, палач сказал:

— Вот так, сэр. Теперь стойте спокойно и, сделайте одолжение, не дергайтесь. Как супруга, Фредерик?

— Ничего, спасибо, Альберт.

Когда Тоуда поставили как надо и аккуратно расправили на шее петлю, так что любо-дорого было посмотреть, епископ сказал:

— Мистер Тоуд из Тоуд-Холла, ваше последнее слово?

— Я буду говорить не о себе, нет, потому что я счастлив обрести вечный покой и последнюю свободу, — сказал Тоуд. Теперь он ничуть не был похож на прежнего трусливого Тоуда. — Но умоляю вас, именно вас, ваша светлость, позаботиться о сыне Мадам, потому что душа у мальчика добрая, но он очень нуждается в руководстве. Что до меня, я уже погиб, но он…

Последнее слово Тоуда было прервано дребезжанием звонка на двери, ведущей во внутренний дворик, и один из стражников помчался открывать.

— Пакет для его чести!

Бумагу вручили Председателю суда, он быстро прочитал ее и отвел в сторону начальника полиции. Что он там такое ему сказал, никто не понял, но джентльмен пришел в ярость. Он засвистел в свисток и отдал приказ нескольким констеблям. Они тут же ринулись выполнять срочное поручение. Затем Председатель суда переговорил с епископом, тот после этого побелел от ужаса, упал на колени и призвал всех молча молиться. Помолившись, он вскочил с колен, подобрал свои пурпурные одежды и, кликнув капеллана, выбежал вон по срочному делу. Председатель суда распорядился:

— Отведите заключенного в камеру. Приведение приговора в исполнение откладывается на двадцать четыре часа.

После этого ушел и он.

— Вообще-то, — раздраженно пробурчал Тоуд, — эти господа могли бы дослушать мое последнее слово до конца.

— Не расстраивайтесь, сэр, — подбодрил тюремщик, — завтра закончите.

Но не прошло и двадцати четырех часов, как Тоуд снова был на свободе и ехал домой, ошеломленный и потрясенный, впервые в жизни громко расхваливая не себя самого, а кое-кого другого.

Когда Председатель суда прочитал послание, переданное ему за несколько секунд до казни Тоуда, он был весьма удивлен, но не то чтобы недоволен отсрочкой казни на денек-другой.

Будучи и правда знаменит как судья-вешатель, Председатель был из тех судей, которые не уснут спокойно, не убедившись, что мера наказания полностью соответствует преступлению. По его мнению, повешение очень часто самая подходящая мера, поэтому в основном Председатель без колебаний отправлял на виселицу тех, кто проходил через его руки.

Но вот в кои веки раз появился преступник, для которого Председатель допускал возможность исправления при всей тяжести его преступлений, особенно в сфере ботаники. К нему можно было бы применить и нетрадиционную меру пресечения. И все же, как его честь ни ломал голову, ничего лучше виселицы для мистера Тоуда придумать не смог и, утомившись, махнул рукой и вынес привычный приговор. А потом пришло это письмо, и все разом изменилось. Преступления мистера Тоуда и наказание за них представились ему теперь совсем в ином свете.

Председатель суда так удивился содержанию письма, что даже перечитал его несколько раз, так же как и приложенную к нему вырезку из городской вечерней газеты.

— «Ждем ваших комментариев», — написал ему нахальный редактор сего печатного органа.

Статья имела заголовок:

«БЫВШИЙ ДВОРЕЦКИЙ

ЕГО СВЕТЛОСТИ

БЕЖИТ С ОБМАНУТОЙ НЕВЕСТОЙ-ФРАНЦУЖЕНКОЙ».

Ниже более мелким шрифтом было набрано:

«ЛЮБОВНОЕ ГНЕЗДЫШКО В ГАРВИЧЕ.

ЗАВТРА ОНИ ОТБЫВАЮТ В АВСТРАЛИЮ».

Ниже — еще мельче:

«ПОСАЖЕНОМУ ОТЦУ НЕВЕСТЫ

И СУДЬЕ ВЗДЕРНИ ВСЕХ ПОВЫШЕ

УДАЛОСЬ ЗАСУДИТЬ БЫВШЕГО ЖЕНИХА».

А затем уже совсем обыкновенным шрифтом была набрана история, из которой следовало, что дворецкий Прендергаст, первостатейный, как выяснилось, Лотарио, сговорился с мадам д'Альбер-Шапелль, опозоренной невестой мистера Тоуда, бежать в утро казни последнего.

«В ту самую минуту, когда на шее благородного и храброго джентльмена затянется петля, бездушная графиня и вероломный дворецкий бестрепетно отплывут от наших когда-то славившихся справедливыми порядками берегов на поиски, так сказать, новых пастбищ. За всю нашу историю редко случалось что-нибудь подобное…»

Статья пестрела яркими и трагическими подробностями. Председатель суда давно привык к демагогии прессы, но если эти факты правдивы… Он был потрясен. Мадам выходит замуж за дворецкого, вот в чем суть! До него только сейчас дошло, какое благородство и мужество скрывались под маской преступника, которую носил мистер Тоуд.

— Он, должно быть, знал или в последнюю минуту догадался о ее шашнях с Прендергастом и, будучи слишком джентльменом, чтобы обнародовать свои подозрения, предпочел бежать, — сказал себе Председатель суда. И еще подумал, что мистер Тоуд, конечно, имеет больший опыт общения с дамами, чем он, Председатель, но даже он не устоял против ее французского шарма. Даже он поверил кажущейся надежности Прендергаста. — Графиня и дворецкий! Мы не можем и не станем вешать джентльмена за нарушение обязательства, данного такой даме!

Машина Правосудия, как верно отметил Барсук, заводится долго, но потом ее трудно остановить. Но не тогда, когда скандал разражается в высших сферах, и не тогда, когда одним махом подрываются Мощь Закона, Справедливость Правосудия и Мудрость Церкви! И кем? Всяким сбродом. И где? В желтой прессе. Тогда колеса Правосудия останавливаются мгновенно и тут же начинают вертеться в другую сторону.

И все же, поразмыслив, решил Председатель суда, когда все формальности были уже улажены, то есть приказу о помиловании мистера Тоуда, подписанному самим Председателем суда, епископом и начальником полиции, был дан ход, и все же, как ни шокирует этот побег двух любовников, пожалуй, Прендергаста недооценили. А вдруг этот самый побег — придуманный дворецким способ вынуть его хозяина из петли?