Товарищи

Через несколько дней директор и замполит, посоветовавшись друг с другом и вызвав Ильина к себе, переели Костю Назарова к нему в группу.

Несмотря на свое внешнее спокойствие, Матвей Григорьевич иногда приходил в отчаяние. Подбирая «ключи» к Назарову, он испробовал, казалось, всё. Бывало и так, что, поговорив с Костей, мастер уходил домой в полной уверенности, что ученик понял, наконец, свою вину и с нынешнего дня начнет исправляться. Но через неделю Костя выкидывал какую-нибудь новую штуку. Чаще всего это случалось на теории.

Стоило Ильину войти в учительскую, как непременно поднимался с дивана кто-нибудь из преподавателей и подступал к мастеру:

— Матвей Григорьевич, я больше не могу с вашим Назаровым.

— Товарищ Ильин, уймите вы вашего Назарова. Я знаю, что вы сейчас скажете, что он не ваш, а наш общин…

И приходилось Ильину выслушивать, что сегодня Костя облил чернилами соседа по парте; что у Назарова абсолютно нет тетрадей; что он свистел на уроке; не вышел из класса, когда преподаватель, наконец, предложил ему удалиться.

Мастер оставлял Назарова после занятий, говорил с ним сурово, горячо и долго. Костя тут же писал объяснительную записку мастеру, замполиту, директору — ему было всё равно, кому писать. В объяснительной он подробно и честно перечислял свои провинности. Да, он вылил чернила на гимнастерку Носова. Да, он свистел на уроке песню «Помирать нам рановато». Он изорвал свои тетради. Не вышел из класса, несмотря на требование преподавателя. Дает слово, что больше не будет. Подпись, точка.

Таких объяснительных записок в деле Назарова было штук десять.

Заставлял его мастер извиняться на линейке перед группой. Извинялся.

Ясно, — эти «ключи» не подходят. Чем труднее парень, тем на большее количество запоров закрыт его характер, думал Ильин. Да еще главный замок с каким-нибудь секретом.

Конечно же, Ильин знал и самое важное: воздействие коллектива на трудного ученика. Но это ведь легко сказать — воздействие коллектива. В жизни не всегда бывает так: вот коллектив, вот Назаров, — действуйте. В жизни случается и иначе: есть группа хороших ребят, есть Костя Назаров; и вот этот самый Назаров начинает воздействовать на группу. Вокруг него могут сплотиться дурные силы. Думаете, какой-нибудь Носов сильно огорчен, что Костя облил чернилами его гимнастерку? Нисколько. Думаете, какому-нибудь Носову не кажется, что Костя храбрец, раз он посмел у всех на глазах сорвать «молнию»? Стоит Косте как-нибудь особенно лихо, грубо и насмешливо ответить преподавателю, как может расхохотаться чуть не весь класс.

Иногда приходится думать не столько об исправлении Назарова, сколько о том, чтобы уберечь группу от его дурного влияния.

Сравнительно нетрудно заставить Костю хорошо работать в мастерской — практику любят все ребята, и хорошие и дурные, — но ведь училище должно выпустить полноценного, сознательного рабочего, опору и надежду государства. Одними тисками или фрезерным станком тут не обойдешься.

Ходил Ильин к Назарову домой, разговаривать с его матерью. Разговор был почти бесполезный: мать только и поняла, что мастер относится к ее Костеньке несправедливо. Может быть, она поняла бы и больше, но тогда ей пришлось бы признаться самой себе, что она дурно воспитала сына, а на такое признание способна не всякая мать.

Ее вызывали несколько раз в училище. Она плакала в кабинете директора, в кабинете замполита. Костя стоял рядом, глядя в пол.

К мастеру она уже ходила запросто и без вызова. Пробовала умаслить его по-всякому. Однажды, уходя из мастерской, даже «забыла» на его столе пол-литра водки и коробку консервов. Ильин понял, к чему это, и дождался ближайшего родительского собрания.

Когда собрание подходило к концу — уже были высказаны все взаимные претензии преподавателей и родственников, — Матвей Григорьевич попросил слова. Он поставил пол-литра и коробку консервов на середину стола.

— Вот. Это мне принесли в мастерскую, — сказал мастер. — Мать моего ученика дала мне взятку.

Голос его на мгновение прервался.

— Фамилия? — спросили сразу несколько голосов.

— Не важно, — ответил Ильин. — Ее здесь на собрании нет. — Он посмотрел прямо в глаза Назаровой. — Как же может мать доверить воспитание своего сына такому мастеру, который берет взятки? Что она думает? Куда она отдала своего сына? В советское училище или частному сапожнику в «мальчики»? Неужели ей не стыдно? — почти плача от обиды, спросил Ильин.

— Вы подумайте, какая дрянная мать! — наклонилась к Назаровой пожилая женщина, племянник которой учился в Костиной группе.

Матвей Григорьевич так и не назвал собранию фамилии Назаровой.

Она сидела и слушала всё, что о ней здесь говорилось. Слушала и ежилась, как под ударами, и уже не чувствовала себя, — словно бы стул пустой, на нем никто не сидит.

Мог ли Ильин рассчитывать на помощь Костиной матери в воспитании ее сына?

Женщина не очень грамотная, несчастливая в семейной жизни, трудолюбивая, но, повидимому, и в труде беспомощный человек — шесть лет работает, а дальше сторожихи не пошла.

Медленно нащупывал мастер те стороны Костиного характера, за которые можно было бы ухватиться.

Действовать надо было через ребят. Если бы только Костя знал, сколько комсомольских и групповых собраний были посвящены специально ему! Ведь далеко не на все эти собрания его приглашали. А сколько раз подходили к нему Митя и Сережа на переменках, будто просто так поболтать, а на самом деле именно им часто поручалось и комсомольской организацией и мастером «взять Назарова в работу».

Когда Костя пересдавал спецтехнологию, то это Сережа Бойков держал свои руки так, как будто в одной из них штангель, а в другой — гайка. А у Мити сердце замирало у дверей класса. Оба они почти силой «натаскивали» Костю по спецтехнологии.

И вот почему оказалось, что сдавал-то экзамен Назаров, а лоб вытирал мастер Ильин.

Седьмая глава

Училище готовилось к большому вечеру: первый класс закончил экзамены, а в это время, по традиции, устраивалась встреча бывших учеников двадцать восьмого училища с нынешними первоклассниками.

Уже месяца полтора директор и замполит писали множество писем по самым разным, далеким и близким адресам. В ответ приходили телеграммы, письма, открытки, раздавались междугородные звонки по телефону, да и просто так, вдруг появлялись в училище какие-то посторонние взрослые люди, которые говорили гардеробщице:

— Здравствуйте, тетя Паша.

И при этом у каждого было такое лицо, как будто тетя Паша действительно их родная тетя.

Комитет комсомола созвал комсоргов групп первого и второго года обучения. Им предложено было на групповых комсомольских собраниях избрать по одному, по два ученика для подготовительной работы к вечеру. Создан был штаб встречи…

Мите Власову и Сереже Бойкову поручили пригласить директора одного из московских заводов. Василий Яковлевич вручил им красиво отпечатанные пригласительные билеты и сказал: