Товарный вагон и бутыль вина

– Да, пожалуй, мат… Поздравляю!

Петруха пытался было сунуть руку для пожатия, но бывший моряк сказал:

– Но-но! Ты для меня со вчерашнего дня нерукопожатный. Забыл?

Эти слова заинтересовали всех.

19.16.

– Чего это он у тебя нерукопожатный? – спросил Захарыч.

Баба Катя даже бросила чистить картошку и обратилась во внимание.

Видя такой интерес соседей, Тихон приосанился.

– Дело было так, – начал он, глотнув остывшего чаю. – Пошли мы с Петрухой на работу устраиваться. На завод.

– Давно бы надо! – кивнула Катерина.

Тихон дернул головой – он не любил, когда его перебивали. Но все же продолжил:

– Приходим мы, значит, в отдел кадров. Тетка нам говорит: типа, да, нам работники нужны, заполните эти бланки. Ну, сели мы за стол. А этот, – он кивнул на Петруху, – его же хлебом не корми, дай учудить. Вот он и говорит мне: «Дорогой! Не дашь мне потом свою ручку?» Ну, тетка как услыхала, так ее аж на стуле подбросило. Засуетилась чего-то, взяла наши бумажки и говорит: «Мы вам потом позвоним, как вакансии появятся». Выходим мы на улицу, а вся контора уже на нас из окон пялится. Видать, растрезвонила всем, что два пидора пришли устраиваться. Теперь нам работы не видать.

– А представляешь, каково настоящим пидорам? – сказал Захарыч. – Кто их на завод возьмет? Один выход: либо на эстраду, либо в политику.

– Ой, я, когда работала на швейной фабрике, был у нас в цеху один из этих! – сообщила баба Катя. – Всегда чистенький, манерный, аккуратный. Наладчиком работал. Не скажу, что красивый, но такой… обходительный. Все бабы за ним бегали – хотели его перепрофилировать.

– И что, перепрофилировали? – спросил Тихон.

– Ага. Только сначала он почти весь цех пере… профилировал! А потом выяснилось, что эта кобелина пять раз женатая была! Обычный мужик, просто под этих вот косил, чтобы бабы на него сами вешались.

– А тебя он… перепрофилировал? – поинтересовался Захарыч, причем с каким-то странным воодушевлением.

– А тебе-то что? – усмехнулась баба Катя. – Я тогда свободной женщиной была. Некоторые же, не будем показывать пальцем, пытались устроить свою личную жизнь, ушли ночью с чемоданом к молодухе…

– Да не уходил я к ней! – Захарыч стукнул кулаком по столу. – Я ж тебе в сотый раз говорю: у меня был кризис среднего возраста. Я пытался найти смысл в жизни.

19.25.

– Я так понимаю, не нашел, – резюмировал из угла Тихон.

– Найдешь тут, когда всем бабам одно надо, – проворчал Захарыч.

– Это чего – одного? – поинтересовался Петруха, поворачиваясь к Тихону и недвусмысленно подмигивая.

– Денег! – сказал Захарыч. – И чтобы побольше.

– Да, когда побольше – это хорошо, – вздохнул Петруха. – И денег в том числе…

– Тьфу на вас, – сказала Катерина беззлобно. – Жаль, никакой утвари под рукой нет, а так бы тебе, Петруха, первому прилетело.

– Почему это мне? – удивился тот. – Я ж от тебя к другой бабе не уходил. И что это за слово такое – утварь?

– А это вон у него спроси, – кивнула Катерина на Петровича. – Он шибко умный, институт заканчивал и две книжки напечатал.

Петруха не спросил, но вопросительно посмотрел на Петровича. Все остальные тоже повернули заинтересованные лица.

– В старину женщины всегда занимались домашним хозяйством, а мужики в поле работали, – пояснил Петрович. – И после работы некоторые мужики напивались вдрабадан. И вот приходит какой-нибудь муж домой, а жена, например, скалкой тесто раскатывает. Или, положим, полы метет. Увидит мужа, и давай его лупасить тем, что в руках есть, приговаривая: «У, тварь! Опять напился!» С тех пор эти предметы обихода так и назвали – утварь.

Помолчали, осмысливая.

– Вот за что я люблю тебя, – сказал Захарыч, – так это за то, что ты про всякую херню интересно рассказывать умеешь.

19.30

Зайдя в комнату, Петрович завалился на кровать. Несмотря на вечернее время, голода не чувствовалось.

«А вот выпить бы не помешало», – подумал он и поморщился, вспомнив о разбитой поллитровке и отсутствии финансовых перспектив на ближайшие дни.

Он не заметил, как уснул. И приснился Петровичу странный сон.

Будто лежит он на земле, устремив глаза в голубое-голубое небо. На небе, уже вечереющем, висит убывающая золотая луна. Петрович ничего не чувствует – ни рук, ни ног, ни тяжести тела, будто оно, это тело, стало совсем невесомым. Только все внутренности сковывает липкий, нарастающий ужас, готовый вырваться воплем через глотку. Он хочет набрать в легкие воздуха, чтобы крикнуть, но воздуха нет. Внезапно все небо заслоняет бледное лицо парнишки с хипстерской бородой, который говорит: «Чувак! Как же так? Ты держись!» Его голос дрожит. Петрович хочет усмехнуться в ответ и сказать что-то веселое, но губы ему не повинуются. Усилием воли Петрович попытался подняться, дернулся… и проснулся.

В дверь тихо, но настойчиво стучали.

19.40

– Кто? – сиплым со сна голосом спросил Петрович.

Дверь приоткрылась.

– Ты дома? – спросил женский голос, явно принадлежащий Светке Титкен.

– Нету меня, – сказал Петрович, закрыв глаза.

Видеть ее, действительно, не хотелось. Да и сон этот дурацкий…

Он услышал, что шаги приблизились к кровати. Потом пружины заскрипели под тяжестью ее тела – Светка присела на край.

– Ну ты чего? – спросила она.

Петрович открыл глаза.

– Я сегодня чуть под поезд не попал, – сказал он.

Про себя отметил, что прозвучало, как он и хотел – равнодушно. По-мужски.

Светка округлила глаза.

– Блин, ну ты даешь! Пьяный, что ли, был?

– Вот еще – пьяный. Так, чуть-чуть…

Она покачала головой.

– Ты это… осторожней давай. Если ты погибнешь, я этого не вынесу.

Судя по интонации, не врала. Хотя кто их, женщин, поймет: женщина же никогда не врет, она просто говорит то, что хочет слышать мужчина.

– У тебя муж есть, – сказал Петрович, стараясь поймать ее взгляд.

Поймал.

– Муж, – проговорила Светка, глядя Петровичу прямо в глаза. – Муж – он так, для декорации. А ты – для любви.

– А ты не думала, что дальше?

– В смысле?

– Ну вот что дальше нам делать? Как жить? Ведь ты же обманываешь его. А он любит. Наверное.

– Вот именно, – горько усмехнулась она. – Наверное. Он мне о своей любви говорил лет десять назад, когда напился на моем дне рождения. Да и то, если бы я не спросила, то и не сказал бы. Я тогда даже календарик завела: отмечала дни, когда у него появлялось хоть какое-то желание. За год штук пять крестиков набралось… Кстати, у меня же завтра днюха. Ты дома? Или работаешь?