«Тойота Королла»

– А где она?

– Кто? – не понял Олег.

Та, что фиктивно вышла за вас замуж… став средством передвижения.

В Израиле. Где же еще? Мы с ней переписываемся.

– А не фиктивно… вы были женаты?

– Был. В Москве осталась дочь.

– Скучаете?

– Смертельно.

– Простите… я не хотела.

– Ничего. Привык. У меня, какого места ни коснись, везде болит. Сплошная рана.

– Простите, пожалуйста, я не хотела.

Мы понемногу выползали из Лос-Анджелеса в многорядных пунктирах красных сигнальных огоньков. Дома по сторонам уменьшались в размерах и возникали со все большими интервалами. Сто первая автострада приняла нас в свой нескончаемый поток.

– Вы не голодны? – спросил он.

– Нет. А вы?

– Не мешало бы подзаправиться. Впереди – бессонная ночь.

– Я бы предпочла сначала выбраться из города.

– Не терпится расстаться с Лос-Анджелесом?

– Вот именно. Я почувствую себя лучше, когда он будет далеко позади.

– На меня дохнуло загадкой, – улыбнулся Олег. – Уж не предполагаете ли вы погони? С выстрелами… и столкновением автомобилей?

– О, какой вы провидец! А ведь, действительно, вы недалеки от истины, – скосила на него Майра быстрый взгляд. – Не жалеете, что сели со мной? Еще не поздно, могу высадить, пока мы в городе.

– Нет уж, валяйте дальше. Мне здесь оставаться лишнюю ночь тоже не по душе. Никакой радости этот город не принес. Единственная радость – поскорей унести отсюда ноги. Хуже не будет.

– Однако вы оптимист, – поджала губы Майра.

– Я-то? Дальше некуда. Советскому человеку на роду положено быть оптимистом. Без всяких сомнений и отклонений. Пессимизм в России – это уже государственное преступление.

– Следовательно, вас там считали преступником?

– С некоторых пор. Когда мой оптимизм, усвоенный с молоком матери, стал испаряться. Думаю, вам будет интересно знать, как на моей родине, в стране победившего социализма, понимают разницу между оптимизмом и пессимизмом. Хотите знать?

– Я слушаю.

– Это, собственно, особенно полезно усвоить обожателям коммунизма на далеком и безопасном расстоянии. Пессимистом там считают того, кто полагает, что уж так все плохо – хуже и быть не может. А оптимист… тот верит, что может быть и хуже.

Майра не рассмеялась.

– Не смешно? – вскинул он брови.

– Печально, – вздохнула она. – Я утешаю себя тем, что вы такой мизантроп лишь на пустой желудок. Скоро я вас накормлю и вы запоете по-иному. На всех континентах, под всеми широтами одна и та же древняя, как мир, аксиома: с мужчиной приятно иметь дело, только когда он сыт. Натощак в нем проявляются все дурные качества. Так что я даже рада слышать ваши рассуждения на пустой желудок. Лучше узнаю, с кем предстоит проехать столько миль. Можно вас спросить?

– Пожалуйста.

– Почему я вам показалась обожателем коммунизма? Ничего подобного я вам не говорила.

– Зачем говорить? Людей этого сорта я узнаю без слов. По некоторым приметам. Америка мне позволила лицезреть таких обожателей в немалом количестве. Сидя в сытой и богатой стране, пользуются всеми ее благами и завидуют, правда, на словах, тем, кто обитает в коммунистическом раю. Впроголодь и совершенно без всяких прав. Без которых вы, американцы, и не мыслите своей жизни. Как, например, без кислорода… или без автомобиля.

Майра на миг обернулась к нему, и глаза ее сузились.

– Ошибаетесь, я не так наивна. И к поклонникам русского коммунизма себя никогда не причисляла. Мне очень многое не нравится у нас в Америке. Это верно. Но разве это дурно – желать своему народу лучшей доли?

– Какой лучшей?

– Без язв капитализма.

– Следовательно, социализм?

– Пожалуй… Но с человеческим лицом. Олег рассмеялся.

– Слушайте, моя милая спутница. Вы – очаровательны. Вы мне очень нравитесь. И я не хочу, чтоб хоть что-нибудь в нашем с вами путешествии мешало мне любоваться вами. Сделайте мне одолжение, о социализме с человеческим лицом больше не упоминайте… хотя бы в моем присутствии. Социализм не имеет лиц, дорогая моя. Ни человеческих, ни каких-либо других. У него морда. Всегда одна и та же. Звериная. Какими бы фиговыми листками он ни прикрывался. Я это говорю, чтоб вы знали мое мнение и не строили никаких догадок на предстоящем нам долгом совместном пути. Сделаем это путешествие приятным во всех отношениях. Ну ее к черту, политику! Говорить с вами о ней – грех. Такие женщины созданы для иного…

– Для постели?

– Ну, зачем так грубо! Для приятных и волнующих бесед. Вполголоса. С замирающим сердцем.

– Все ясно! Знаете, кто вы?

– Кто, если не секрет?

– У нас в Америке таких называют: мэйл шовинист пиг. Не знаю, есть ли в русском языке адекват этому выражению?

– Нет. По-русски это звучит набором отдельных, трудно соединимых слов – мужчина, шовинист, свинья.

– Видите, насколько английский язык богаче, – усмехнулась Майра.

– Особенно в ваших устах.

– Эй, послушайте! Да не собираетесь ли за мной приволокнуться? Ваша речь стала слишком медоточивой.

– Вам это неприятно?

– Нисколько. Но, если вы натощак такой дамский угодник, могу себе представить, каким вы будете после сытного ужина.

– Пугаетесь?

– Нет. Сгораю от любопытства.

– Такой разговор мне по душе. Чтоб не томить вас и сполна удовлетворить вашу любознательность, лучший выход – свернуть к первому же ресторану и вперить взоры в меню.

– Зачем же к первому? Выберем что-нибудь попристойней. Я эти места знаю. Как вы относитесь к ориентальной кухне?

– К какой именно? Китайской? Японской?

– Скажем, китайской.

– Положительно.

– Прелестно. Впереди имеется весьма недурной ресторан. Вам понравится. Хотите, для начала я оплачу счет?

– С какой стати? Не лишайте меня жалких остатков мужского достоинства.

– Ни в коей мере не собираюсь чего-либо вас лишать. Дело в том, что мы с вами не любовники и, полагаю, ими не будем. Мы – на равных. Делим все расходы пополам. Такой был уговор? Поэтому, что изменится в мире, если я оплачу этот ужин, а вы – следующий? Мне не нужны ни ваши ухаживания, ни ваше покровительство. Я достаточно сильна сама и не ищу широкой мужской спины, за которой можно так уютно укрыться. Мы – равные партнеры. Возможно, даже расстанемся товарищами. Но ничего больше. Вы меня поняли?

– С полуслова.

– Я рада. Значит, ужинаем? Наберитесь терпения. Это уже недалеко.

– Так. А можно, я задам вопрос?

– Пожалуйста.

– Вы замужем?

– Нет. Но была.

– Уже успели?

– В России разве поздно выходят замуж?

– Я не то имею в виду. То, что вы успели развестись… так рано.

– Для этого большого ума не надо. Сколько, вы думаете, мне лет?

– Ну, по крайней мере, – протянул он, – вы, пожалуй, вдвое моложе меня.

– Пожалуй, – согласилась она.

– Все! Мое любопытство удовлетворено.

– Фантастика! – вдруг улыбнулась она.

– Что вы находите фантастичным?

– Весь мир содрогается, кипит, машет кулаками. Два гиганта – Америка и Россия суют друг другу в нос водородные бомбы… И все кругом замирают в ожидании апокалипсиса. А тут… в теплой Калифорнии на сто первой автостраде сидят рядышком американка и русский… И мирно болтают… И даже испытывают симпатию один к другому. Вы ничего в этом не находите удивительного?

– Дорогая моя, я давно уже перестал удивляться. Даже не удивлюсь, если мы воспламенимся взаимной страстью… как Ромео и Джульетта.