Традиции & Авангард. №1 (12) 2022 г.

Смысл истории

Перелистаешь летопись времен,Направо поглядишь или налево:Убили принца,Царь с семьей казнен,И головы лишилась королева.Столетия безмолвствует народ.За это русский воздух на майданеТолпа разноголосая клянет –Простор и воздух вековых молчаний.И снова холод казни и туман.Свободе не хватает человека.Кругом измена, трусость и обман,Кругомночь, улица, фонарь, аптека.История?! –От музыки «мобил»Заснуть не могут звезды и моллюски.А смысл в чем?Чтоб ближних возлюбил,Как самого себя…И воздух русский.

«Как будет жить мой тихий кабинет…»

Как будет жить мой тихий кабинет,Когда пройдет лет сто, а то и двести? –Пойду взгляну – все сны мои на месте?А может, кабинета даже нет?Увижу, может, только паука,На книгах пыль, на книгах паутина,Слова остались – не осталось сына.И смысл уносит времени река.Стихи, которым скоро двести лет,Читают равнодушно чьи-то дети,Им все равно, что нет меня на свете.И сына нет. И значит, внука нет.Я новый мир не предаю суду,У нас и не такое раньше было.Пойду и посмотрю свою могилу.А может, и могилу не найду.И если не пойму я этот свет,То что с того? Став неземною тенью,Не стоит долго думать о забвенье.А может, и могилы даже нет.И к лучшему. Кому следить за ней?Кому следить, чтоб было справедливо,Чтобы всплакнули незабудки с ивойНад жизнью промелькнувшею моей.Прощай, мой кабинет. Ты стал чужой.Я сына пережил. И мы с ним вместеВ небесном доме лет, наверно, двестиЖивем – не плачем. Я пойду домой.

«И земля, и все дела сгорят…»

И земля, и все дела сгорят,Все пойдет в огонь – усилит пламя.Почему мы верим: говорятДуши неизбежными словами?Почему невольникам грехаКажется, что мы коснулись сутиНеустанным зрением стихаО прошедшей навсегда минуте?

Алиса Ганиева

Родилась в 1985 году в Москве. Детство и юность провела в Дагестане. Окончила Литературный институт имени Горького. Публиковалась в «Московском вестнике», «Литературной России», «Новом мире», «Вопросах литературы», «Знамени», «Литературной учебе» и многих других изданиях. Автор книг «Салам тебе, Далгат!», «Полет археоптерикса», «Праздничная гора», «Оскорбленные чувства», «Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века». Лауреат премии «Дебют», «Триумф», Горьковской премии. Живет в Москве.

В трубу Рассказ

Бывший делец Исаев и фотограф Конюшин за долгую дорогу превратились в почти неразлучных друзей. В вагоне было просторно. Кто-то читал, кто-то пялился на мелькавшие в окнах картинки полей под грозовым сиреневым небом, другие, как обычно, шлялись по поезду или дрыхли в спальных купе.

– Вот когда я ездил на обычных поездах, а не в вакуумных, как этот, то обратный путь всегда шел быстрее, – говорил Исаев, прихлебывая сладкий чай из стакана. – А тут как-то все размыто. Непонятно, в какую сторону мы несемся, то ли на запад, то ли на восток.

– Как это непонятно, а пейзажи? – возразил Конюшин, кивая на поля в окне. Его куцый хвостик, прихваченный черной резинкой, дернулся, словно вспугнутый воробей.

– Ну, тут что справа, что слева – одно и то же. Тайга, избенки. А могло бы быть разнообразнее. Программист сдешевил.

Исаев стукнул по голографическому стеклу окошка и громко икнул. Конюшин собрался ответить, что мозг наш недооценивает длительность новой дороги и переоценивает длительность старой, отсюда и сбой, но вместо этого покосился на стакан Исаева и буркнул:

– Ты бы осторожнее держал стаканчик. А то ведь все перебьешь. Не хватит нам на дорогу.

– Да ты знаешь, сколько у проводницы этих стаканов! – воскликнул Исаев. – Чем чаще колотишь, тем их больше становится.

– Ничего не может увеличиваться бесконечно, – заметил Конюшин.

– Может! – по-детски запальчиво заспорил Исаев. – Хочешь сказать, и бесконечности нет?

– Думаю, нет, – подумав, ответил Конюшин. – Наверняка есть какое-то самое большое число, которое мы просто не можем представить.

– А что будет, если прибавить к нему единицу? – хитро прищурился Исаев.

– Все обнулится. Ноль получится.

Исаев хрюкнул от смеха и громко закашлялся. Пузатые щечки его налились, зарозовели. Чай заплясал в стакане и капнул на хлопковую рубашку, под которой круглился мягкий тугой живот.

– Это почти как у нас на фирме, – наконец просипел он. – На страницах бухгалтерского баланса.

Первое время Исаев часто рассказывал, как фирму у него отжала большая сырьевая монополия. И послала его восвояси на копеечных отступных.

– Я умный, я не рыпался, – долдонил он товарищам-пассажирам. – Тех, кто рыпался и нюнил в Интернете, давно закрыли по экономическим статьям. А я вот жив-здоров, путешествую. – И бывший бизнесмен победно прищелкивал пальцами.

Мимо них, покачиваясь, прошла девушка с брюзгливой и как будто опухшей после сна физиономией. Девушка была совсем тонкой, так что казалось, джинсы ее еле держатся на одних лишь бедренных костяшках.

– Не здоровается, – заметил Исаев грустно, когда она исчезла из виду.

– А ты бы побольше шары подкатывал! Скоро всех женщин здесь против нас настроишь, – хмыкнул Конюшин.

– Так ты сам ее в купе приглашал на фотосессию, – обиделся Исаев. – Небось, особо не целибатствовал.

– Так я разведен хотя бы, – заметил Конюшин.

– А моя жена осталась в Москве. Так что я тоже, считай, вдовец, – парировал Исаев. И, помолчав, добавил: – Неделю уговаривал вместе поехать, всей семьей. А она говорит, мол, у детей учеба. Дети без связи в дороге не выдержат. А я ей говорю: «Ну так браузеры все равно работают, в режиме офлайн. Да, не початишься, не почитаешь новости, зато можно фильмы смотреть, читать сколько влезет». Всю жизнь мы чего-то не успеваем, бегаем, а тут – времени выше крыши. Эх…

Исаев махнул рукой. Он часто поминал взбунтовавшуюся семью и каждый раз кончал одинаковой отмашкой.

– Времени? – задумался Конюшин. – Ну, мы движемся по трубе, над землей, почти без трения. Значит, времени у нас, по идее, больше, чем у тех, кто остался. Ты прав. Оно у нас течет медленнее.

– Это как в анекдоте про космонавтов, что ли? – хмыкнул Исаев. – Так мы не в космосе. Мы по Сибири фигачим. И скорость у нас – так себе скорость. Восемьсот километров в час. Вот если бы восемьсот тысяч в секунду…

– Тогда бы, – мечтательно произнес Конюшин, – мы бы двигались быстрее света. И время бы у нас шло не вперед, а назад. Выходим во Владивостоке, а там – Российская империя. Или и того раньше.

– А что там и того раньше-то было? Страшно подумать. Китайцы?

На окнах-экранах теперь расстилалась зеленая хвоя, и Конюшину даже чудилось неправдоподобное: мелькавший далеко внизу пушистый хвостик лисы, качающая ствол медвежья лапа.

– Как ты думаешь? – спросил он Исаева. – Почему поездка у нас такая, скажем, элитная, а билеты были такие дешевые? И пассажиров при этом всего ничего.