Традиции & Авангард. №3 (7) 2020 г.

Вот оно, первое по-настоящему свободное поколение, никак не связанное с Советским Союзом, в отличие от меня, хотя и не заставшего его в сознательном возрасте, но все-таки я, цитируя Олега Газманова, рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР. Или словами Юрия Шевчука: у-у-у-у, рожденный в СССР! Значит, вирус этого мрачно-диковинного государства есть и в моей крови. А вот у поколения Аси его не было. Про Асино поколение писал упрямый диссидент Владимир Буковский: «Неужели теперь, на пороге гибели страны, произойдет чудо и возникнет из хаоса новое племя бунтарей, которые сделают то, на что их трусливым отцам пороха не хватило, – покончат с остатками тоталитарного режима, превратившегося в мафию, отстранят поколения, испорченные десятилетиями рабства, и начнут строить новое общество?» Нет, не начнут. Ведь это поколение сломанных роботов, травянистых детей без крови, стержня, морали, чувств, владеющих всеми дискурсами, но не верящих ни в один из них, вечно веселых и таких ироничных всезнаек, но почему-то пичкающих себя антидепрессантами без остановки! Отребье, гниль, падаль, навозные насекомые! – так думал я, не в силах отвести взгляд от ее живота, исчерченного нитями паутины.

* * *

Последняя встреча с Асей прошла в музее русской иконы Андрея Рублева. Этот поход был незапланированным, мы просто оказались возле него, когда, как из шлюзов, прорвался дождь, совмещенный с густыми слизистыми осадками неизвестного происхождения. В первые пару секунд показалось даже, что это дождь из моллюсков.

Никаких особенных мест для укрытия не было – так что нас ждало русское зодчество, находившееся под надзором долговязой старухи-смотрительницы. Это была женщина с овальным серым лицом, напоминавшим утес, вокруг которого, как мох, наросла какая-то лиловатая шелуха – на лбу, на щеках. Старуха шла по пятам и издавала шипение, стоило нам встать слишком близко к одной из икон. Может быть, это была и не смотрительница, потому что никаких специальных значков на ней не было. Ася выглядела бледной, уставшей, лоб покрывал пот. Я подумал, что в кино так выглядят женщины после родов. Ася перекрасилась в серебристый цвет, и волосы у нее теперь походили на каску.

У меня был аудиогид, и мы, прижавшись друг к другу, возможно, в последний раз, слушали бодрый механический голос, который рассказывал, как святого Георгия пытали колесом, бросали в яму с гашеной известью, кромсали пилой, перебили кости на руках и ногах и в конце концов отрубили голову.

Больше других мне понравилась сюжетная икона с Николаем Чудотворцем. Вот он родился, совершил первое чудо, а вот его уже несут хоронить, а потом он вдруг сидит за столом, а потом сражается с какой-то огромной рыбиной. Было сложно понять, как читать сюжетные иконы, но когда я разобрался, связности повествованию это не добавило. Наверное, именно так должен воспринимать наш мир Бог, у которого все происходит одновременно: рождение, смерть, мелкие происшествия, отделяющие одно большое событие от другого, а также посмертная жизнь.

Конечно, не о чем-то таком я должен был размышлять в последнюю встречу с Асей, но какое место, такие и мысли. А загнало нас сюда странное чудо, моллюсковый дождь.

Мы прощались у памятника Андрею Рублеву, который придерживал в обеих руках две гранитных доски и как будто ждал, когда кто-нибудь встанет под ними. На голове у Рублева возилась ворона, свивая гнездо. Взгляд у него был упрям и грустен.

Вместо романтических, полагавшихся осени желтых листьев были только комки грязи. Снова пролился сопливый моллюсковый дождь, и я предположил, что сейчас мы пойдем заниматься воспетым во многих поп-песнях прощальным сексом, но Ася сжала мою руку несколько раз, как резиновую игрушку, и пошла домой.

Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Мокрая каска волос светилась во мгле, и казалось, что она идет не домой, а отправляется насаждать мир в одну из ближневосточных стран.

Не может быть, чтобы она плакала, раз за разом прогонял я эту мысль в голове, пока гнусные сопливые моллюски с небес падали мне за шиворот, распуская по шее щупальца.

Андрей Тыжных

Андрей Тыжных родился в 1987 году в рабочем посёлке Каргаполье Курганской области. Живёт в Челябинске. Работает контролёром ОТК на промышленном предприятии. Лауреат первого городского конкурса «Планета людей» имени де Сент-Экзюпери (2014). Публиковался в альманахе «Южный Урал» и других изданиях. Участник литературных объединений ЧТЗ имени Михаила Львова, «Синий Лис» и МолЛита СПР Челябинска.

Заслонит человек быстротечность…

Осенний взгляд на Смолино

Как будто теплоход отплылВ даль Смолино. И Муза там.Строка у пристани с водыПолна дыханием стекла.И ты, далёкая в тиши,Сосредоточена в смартфоне,И цифровые камышиНе пахнут на твоей ладони.А я – неясный персонажВ стране челябинских стихов.Пока живой среди углов,По памяти несу багаж.И вроде встреча впереди.По факту – неопределённость.Весна пытается цвести,Зима хранит незавершённость.Пока иду навстречу ей,Тревожны голоса по рации.Найду за масками людейНа самоизоляции.

Ток

Что б отец сказал? Не знаю,Только помню: в красно-чёрнойКуртке он. Я попадаюВ детство, полное машин.На ковре ручная ВолгаТянет листья за собой.Папин голос ненадолгоГромче ворсовой реки.Дальше папа с мамой спорит,Надевать ли мне колготки.Время к завтраку подходит —Кушать гречневую кашу.Что он говорит? Не слышитЗаземлённая душа,Чтоб хранить от тока мыслиИ отца на Пасху ждать.

Импровизация-2006

Я Лунной сонатой укрылся внутриПод свисты лещей и жалобный ропот,Где страх наступает на шаг впереди,На жизнь сыплет рукоприкладная копоть.И кажется время рекламой часов,Но страсти к учёбе вдруг выплеснут силы,Чтоб вырваться из монотонных тисков,Услышать каллиниковские мотивы.И пусть тяжело от деталей машин,Но дышится легче, как в парке Гагарина.И взгляд устремлён до сосновых вершин,И счастье, как точка на графике, найдено.И ходишь с улыбкой, как будто навекСреди закалённых экзаменов. ПечьНапомнит с акцентом уральскую речь.С ней виден многопрофильный человек.И, выдержав душу свободной от датчиков,Окажешься, может, и творческим асом.В сетях городских из солнечных зайчиковВзыграет рассвет над Миассом.

* * *

Пребывать в постоянном цейтноте,Собирая токарные мысли,И, равняясь промышленной квоте,Без остатка делиться на litz,s,На столе контролировать базы.Поле допуска – сотки, десятки.Трудоёмки программные фразы,Суета, триединые прятки.У стекла устанавливать слежкуЗа работой двухпёрой фрезы.И гадать – на кого та «ББшка»Упадёт, как осколок слезы.В остальном решено прибиратьсяИ теряться в просветах ночи.За станками могли показатьсяЗадымлённые руце Твои.

* * *

Рекурсивная рекаОмывает снова фланцы.Симфонические танцыС ней крутились в голове.И налажены векаВ производстве единичном.Мир кричит взахлёб о личном,Только я о рукаве.Испытал края на прочность,Твёрдость, вязкость и упругость.Механическая сущностьЦифровым увлечена.Ряд привязок бросил точностьВ цех из натуральных чисел.Гром колонок сон похитил —Рэпоградская цена.Нагловатая улыбка,Постановочные звёздыИ неврозы от фунчозы —Время движется тик-так.Быть здоровым – очень зыбко,Нездоровым – тривиально.Протекает жизнь фатальноЧерез нотный знак.

Под теплотрассой

Под теплотрассой нашли человека —Он вроде там живой.Солнце не знает, какого он века.Пёс льнёт к нему щекой.Выдержав паузу, речь затянулась,Не зная, чем помочь.Руки хозяина к псу протянулись,А человек влез в ночь.И поползёт человечность как вечность —В кепке и с сумкой.И заслонит человек быстротечностьМусорным кубом.Что-то навроде еды раздобудет,Чавкая под Луной.Перед глазами двор прежний прокрутит,Думая сам с собой.Под теплотрассой нашли человека —Он вроде как живой.Солнце не знает, какого он векаИ что с его судьбой.