Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 г.

Мои перемещения в пространстве походили на действия электровеника: Аксинью расчеши, младших накорми, всех одень, погуляй, Глафиру в ванну затолкни, дом убери, посуду вымой и еду приготовь.

Христофор вызывал отдельное беспокойство.

– Полина, ты была на войне? – как бы невзначай спросил он, мастеря кораблик.

Мы договорились, что пустим корабль по весеннему ручью.

– Была!

– Значит, знаешь, как это – пытать людей?

– Нет, не знаю.

– Мне очень хочется кого-нибудь попытать! Научи меня, пожалуйста! – взмолился мальчик.

– Христофор, ты знаешь, что причинять боль другим людям нельзя? – спросила я.

– Конечно, знаю, я же православный.

– Я не умею пытать людей. И тебе не советую.

– Но это же замечательно! Им больно, а тебе приятно.

– Мне неприятно. И тебе приятно не будет!

Не прошло и получаса, как Христофор, наевшись фасолевого супа, вприпрыжку заскочил в гостиную, где сидели, переругиваясь у икон, Марфа Кондратьевна и Лев Арнольдович, и чиркнул спичкой. Родители залюбовались, как сыночек зажигает бенгальский огонь, а Христофор, схватив ничего не подозревающего Любомира, прижал к нему горячий металлический стержень. Любомир закричал от боли, а Христофор заливисто захохотал. Выскочив из кухни, я с трудом оттащила его от младшего брата.

Марфа Кондратьевна только и знала что причитать:

– Ах! Ах! Господи, помилуй!

Лев Арнольдович, насупившись, молчал.

Правая кисть у Любомира мгновенно опухла и сделалась багрово-красной. Я приложила заживляющую мазь, которую привезла с собой.

Ни Лев Арнольдович, ни Марфа Кондратьевна никаким образом не отругали Христофора за этот проступок. Христофор в возбужденном состоянии носился по квартире, переворачивал столы и стулья и довольно хохотал. Аксинья истошно выла, вскинув голову. От голосовых вибраций больной на кухне перегорели лампочки, а из шкафа вывалилось и разбилось вдребезги стекло.

– Чувствуете? У нее своя вселенная! – Лев Арнольдович метнулся в комнату с раскладушкой, вытащил из ящика секретера пачку мелких желтых таблеток. Выпил сам и сунул детям по несколько штук.

Открыв Коран, спрятанный в дорожной сумке, я спросила у Всевышнего, что мне делать с Христофором. И вышло: «Встретились слепой и зрячий, мрак и свет…»

– Христофор, нам нужно поговорить. – Я посадила его напротив себя и подвинула ему чашку с чаем.

Христофор недоверчиво на меня покосился:

– Ругать будешь?

– Расскажу кое-что.

Истории о пророке Магомеде впечатлили мальчишку. Особенно ему понравился рассказ мусульманских богословов о старом слепом еврее, который просил милостыню у рынка и каждый день неустанно ругал пророка. Иногда люди делились с ним едой. Нищий довольно быстро привык к доброте одного мужчины, который ежедневно навещал его. Насытившись, он частенько жаловался ему на пророка Магомеда и новую религию, не стесняясь в выражениях. Учтивый благодетель не спорил, просто приносил ему пищу. Но в какой-то момент он исчез.

Нищий ждал его днями напролет, но мужчина больше не появился. Спустя какое-то время к нему приблизился человек и представился прежним другом, но нищий сразу раскусил обман. «Нет! – вскричал он. – От него разливался приятный запах, его еда была размягченной, чтобы я, беззубый, смог ее прожевать. Ты – это не он!» Мужчина признался, что является сподвижником прежнего благодетеля и пришел выполнить его доброе дело, но не хотел тревожить слепого старика грустным рассказом о смерти. «Кто же он был?» – спросил нищий. И, узнав, что много лет пророк лично приходил кормить его, а затем терпеливо выслушивал ругань в свой адрес, расплакался.

Христофор, наслушавшись нравоучительных бесед, на следующий день вызвался помогать мне на прогулке с младшими детьми. И пока на ближайших подъездах я расклеивала объявления о поиске работы, он подошел к бомжу, дремлющему на остановке, и, порывшись в карманах, высыпал ему в руки мелочь. При этом мальчишка несколько раз оглянулся, дабы убедиться, что за ним никто не наблюдает.

Дома, на теплой кухоньке, под грохот радио «Эхо Москвы» Лев Арнольдович беспрестанно глушил коньяк и обдумывал хитрый план. Его супругу увели из квартиры правозащитные дела, а он размышлял над тем, как посетил посольство Израиля, что на Большой Ордынке. Там ему объяснили, что воссоединение с предками возможно, только если найдется справка с печатью, которая подтвердит, что перед ними настоящий еврей.

– Что же нам, горемыкам, делать? Как попасть на землю обетованную? – вздыхал Лев Арнольдович.

– Как что, папа? – удивился Христофор. – Разве мы не пираты? Давай возьмем их штурмом!

– Правильно! – возликовала Глафира. – Нужно митинговать у посольства! Станем в пикет, как мама на Пушкинской площади!

Я отыскала в буфете пакет с крупой и теперь перебирала ее, чтобы сварить.

– Неужели у вас нет бумаги, что вы еврей? – спросила я Льва Арнольдовича.

– Нет! – жалобно воскликнул он. – У Абрама имелась справка, что его бабушка – еврейка, а у меня нет даже таких документов. Мою маму записали русской, боялись преследования в СССР.

– Но родилась она еврейкой?

– Да! До девяти лет она носила другое имя, потом записали русской. Я делал запросы по архивам, в ответ – отписки или тишина.

– Надо быть решительными, делать революцию! – встряла в разговор Ульяна.

– Говорю же, идем брать посольство штурмом! – твердил Христофор.

– Это, кстати, идея… – Лев Арнольдович размечтался. – Возьму-ка детей, Аксинья будет кусаться, а остальные громко причитать: «Пустите нас в Израиль, мы евреи!» Пресса набежит! «Новая газета», ВВС… Не выкрутятся! И отправят нас в Израиль! Пособия дадут, пенсии… Аксинью в приют для душевнобольных устроим, пусть о ней заботится хорошее государство…

– Еще вы можете продать одну из московских квартир и купить себе виллу на берегу Средиземного моря, – подсказала я.

– Если бы хоть одна квартира принадлежала мне! Продал бы ее и сразу уехал из России. Но Марфа Кондратьевна не позволит. Она хочет в России жить и всё контролировать. – Лев Арнольдович помрачнел и обратился к детям: – Маме о нашем плане ни слова!

– Клянемся, папа! – пообещали они.

Объявившаяся к двум часам ночи Тюка поведала, что насилу вырвалась из милицейского участка, и стала агитировать нас идти в церковь на ночное стояние. Христофор, услышав предложение матери, затопал ногами и отчаянно завизжал. Ульяну и Любомира я уложила, они уже спали. Я велела Христофору немедленно прекратить истерику, а он притворно завыл и наврал матери, будто я шлепнула его полотенцем.

Глафира отругала брата:

– В ночь на Крещение в тебя, Христофор, вселились черти! Полина к тебе даже близко не подходила!

Марфа Кондратьевна обиделась на слова дочери и велела ей собираться.

Когда мать с закутанными в зимнюю одежду детьми вышла в подъезд, Христофор заявил:

– Я передумал идти в церковь! Буду до утра играть на компе! – после чего ускакал, предварительно свистнув у Тюки ключ от кабинета.

Лев Арнольдович только руками всплеснул. Марфа Кондратьевна и Глафира уехали.