Традиции & авангард. Выпуск № 3
Шрифт:
Подросток передернул плечами, плюнул в хрустящий снег. Слюна прожгла в корочке крохотную круглую лунку.
– Мы ведь успеем, да?
Угрожающая синева на щеках давно лопнула, высвободив колючие волосы. На холоде они торчали дыбом, придавая Евгению Борисовичу еще более устрашающий вид. Впрочем, это было даже на руку в его нелегкой работе.
С утра он обошел все лишившиеся букв точки – с единственным снимком в руке.
– Вот этот, слева – не знаком?
– Нет, – пожимали плечами женщины.
Менялись только лица, но это растерянное
Еще оставался ломбард и тот самый женский банк, с которого все началось. Он внушал Евгению Борисовичу невнятное беспокойство и антипатию, и поход туда он отчаянно пытался отложить; но другое, более внятное чувство – долга – тащило его вперед.
В ломбарде – еще одно печальное разведение рук в сторону. Равнодушный взгляд. Семерки висели на месте – новенькие, еще не выцветшие. Ломбардовский оборот легко покрыл двузначную утрату.
М.РИЯ.
Борисович скрежетнул зубами, почесал ладонь о металлическую щетину.
«Мария – банк для женщин, – подумал он весело. – А ломбард, выходит, для мужиков». Синие щеки приподнялись в суровой ухмылке. Пора ставить последнее «нет» в блокноте.
– …Вот этот, слева – видели его?
Софья Михайловна глядит на фотографию сквозь тонкую золотистую оправу.
– Видели? – настойчиво переспрашивает визитер, оглядывая по диагонали кабинет. С прошлого раза здесь ничего не поменялось, разве что сдвинулся правее красный бегунок на календаре.
Таком же, как дома у гражданки Бурановой А.
– Я знаю, кто справа, – не спеша говорит Софья Михайловна.
– Кто справа, я и сам знаю, – нетерпеливо огрызается участковый. – Она и дала мне эту фотографию. Вы видели человека слева?
– Видела, – растерянно отвечает женщина. – Так ведь сегодня его весь район видел.
Евгений Борисович прикипает к стулу. Вот оно! А еще не хотел сюда идти. Да надо было…
– …Он на каждом столбе висит, – продолжает женщина невозмутимо. – А эта женщина, выходит, его жена?
– Бывшая, – цедит сквозь зубы Евгений Борисович.
Бросив прощальный взгляд на персиковую стену с календарем, он шумно выходит из кабинета заведующей банка.
Нахмуренное треугольное лицо действительно смотрело на него с каждого столба.
Евгений Борисович бежал вдоль улицы от фонаря к фонарю, от одной копии Озерцова к другой, как по дорожке из хлебных крошек, ускоряя шаг. Пока не застал – квартал спустя – смешного невысокого брюнета с усиками, педантично прилеплявшего очередной листок к рекламному щитку. Поверх пожелтевших предложений с работой на дому и призывом взять мужа на час «особо опасный» Озерцов смотрелся на редкость органично.
– Что это на тебя нашло? – хмуро крикнул в спину коллеге Евгений Борисович, и Вениамин испуганно дернулся.
– А, это вы… – протянул он с напускным равнодушием. – Ищем вот. Вам ли, товарищ, не знать – пропавших людей ищут в день пропажи и в день рождения, а сегодня…
– Тринадцатое
число, – прошептал участковый, – 13 В.– А вы с чем ходите? – осведомился Вениамин, заглядывая в снимок. – Ах… Тоже с ним?
– Угу, – ответил Евгений, пряча фотографию в карман. Сейчас начнет клянчить.
Вениамин, вопреки ожиданиям, промолчал. Любовно пригладил ориентировку. Отошел на два шага – наклонив голову так и сяк, примерился, как художник к написанной картине. Цокнул языком:
– Ну-с, Евгений Борисович, я дальше пойду. Мне ещё до Мартовской дойти нужно.
Напарник замер.
В голосе выскочки не было ни мольбы, ни жалобы, зато откуда-то выперла гордость, чуть ли не самоупоение, и это казалось очень подозрительным.
– А зачем это вам, Вениамин Алексеевич, – вкрадчиво сказал (и сам удивился, что вспомнил отчество), – на Мартовскую?
Кончики усиков тревожно дернулись на ветру. Вениамин пожевал губами. Поправил теплую шапку на голове.
– А вот сразу видно, Евгений Борисович, что дело, которое вы так просили, вы изучили невнимательно. Плохо, прямо скажем.
Он медленно развернулся и бодро зашагал прочь по обледеневшему тротуару. Евгений Борисович, постояв пару секунд, рванул следом.
Глава 8. Сквот
Скрип, скрип. Сапоги искусственной кожи оставляют две цепочки следов – большие, почти сорок пятого, и маленькие, почти сорок первого. Двое разнокалиберных полицейских углубляются в небольшой лесопарк, вставший плотной стеной вокруг темного дома.
– Слыхали ли вы, Евгений Борисович, что такое сквот?
– Скот? – поморщился Евгений Борисович. Ледяные крошки летели ему в глаза, заставляя морщиться и то и дело сбивать застывшую росу с ресниц. Он жалел, что не надел так же, как его коллега, форменную ушастую шапку, тормозящую снег на подлете к лицу. – Склад?
– Сквот, – прокричал вверх Вениамин. – Это самовольное заселение на покинутую или незанятую жилплощадь. У нас эта культура распространена не очень. Не так, как, скажем, в Европе, но свои прецеденты есть.
– Что за Поле чудес, блин! – сердится Евгений Борисович, выплёвывая снежинку.
– Не читали вы дело, не читали, – сетует Вениамин. – Вот вы думаете, наверное, что Озерцов наш просто так, видимо из личных анархистких убеждений отрезал свет в Чугунках. Что он, наверное, дочку Вяткина просто так похитил. Вот что я вам скажу. – Он останавливается, устремляет на старшего прямой, победительный взгляд. – Этот Вяткин – директор компании «СтройМарт», которые года три назад начали строить дом на Мартовской.
– Не вижу связи, – буркнул Евгений Борисович, хотя осознание собственной никчемности уже вплотную подобралось к его самооценке.
– Озерцов продал свою квартиру, – упоенно продолжал Вениамин. – Озерцов хотел расширить жилплощадь. Дочка была уже на подходе.
– Ну и?
– Смотрите, – тянет сквозь темные ветки крохотную руку Вениамин. – Смотрите туда.
Там, куда он показывает, стоит прямоугольный дом. Темные клетки окошек. Серые стены. Ровные темные горизонтали, отмеряющие этажи. «Семь? Семь», – отсчитал в воздухе пальцем тот, что повыше.