Трафальгарский ветер

Дон Франсиско подошел к двери, ведущей в чулан, отодвинул засов и рывком распахнул ее. Рикардо, следуя за ним по пятам, аккуратно прикрыл ее за собой. Из чулана послышались крики, стоны, всхлипывание, жалобные вопли. Через несколько минут дверь опять отворилась, впуская обоих «разбойников» обратно в комнату. Сержант Перейра задвинул засов и торжествующе помахал над головой пакетом с несколькими сургучными печатями.

— Есть! — воскликнул он ликующим шепотом и махнул рукой слоняющимся по комнате пятерым легионерам, также загримированным под бандитов. Те сразу затеяли притворную потасовку, крича друг на друга нарочито грубыми и хриплыми голосами и роняя на пол немногочисленные предметы обстановки; создаваемая ими иллюзия должна была убедить пленника в соседнем помещении, что разбойники чего-то не поделили и ссорятся между собой, а заодно лишить того возможности услышать нечто такое, чего ему не следовало знать.

— Приступайте, доктор, — сказал Хорнблоуэр, протягивая Клавдию личное послание французского императора, ловко подмененное сержантом на похожее под прикрытием широкой спины графа.

Клавдий сидел сбоку. Пространство стола перед ним было тщательно выскоблено и покрыто чистым куском парусины. Рядом стоял небольшой медный треножник с горящей под ним спиртовкой. Справа «святой отец» разложил странного вида инструменты, напомнившие Хорнблоуэру арсенал корабельного хирурга. Он бережно принял пакет, держа его за края и стараясь не касаться пальцами лицевой стороны, где было написано имя адресата. Горацио уже успел прочитать «Вильнев» на пакете и мысленно поздравить себя с удачей, которая необходима в любом-то деле, а уж в военном тем более. В Кадисе, помимо командующего флотом, находилось еще множество официальных лиц высокого ранга, и пакет мог быть адресован одному из них. Конечно, такая вероятность выглядела немыслимо ничтожной, но и ее нельзя было исключать. Хорошо, что повезло сразу, иначе пришлось бы все начинать сначала.

С помощью лупы Клавдий пристально разглядывал печати, которых было три, как и на захваченном Хорнблоуэром письме к генерал-губернатору Мартиники. Заметив, с каким жадным вниманием наблюдают за ним остальные, священник скривился и без околичностей заявил своим скрипучим голосом:

— Ценю ваше любопытство, джентльмены, но моя работа весьма, весьма специфична и требует внимания. Если вы все будете дышать мне в затылок, я могу случайно ошибиться и испортить все дело. И где мы тогда все окажемся? Пошли бы вы лучше погулять на свежем воздухе, джентльмены. Я сам вас позову, когда будет готово.

Как ни хотелось капитану своими глазами посмотреть на процесс распечатывания письма рукой профессионала, он вынужден был признать справедливость требований мошенника. Если кто-то случайно толкнет под локоть или отвлечет занятого снятием печатей Клавдия, на всем предприятии смело можно ставить большой крест. Оставив в комнате Хуана Маленького и приказав ему сидеть смирно и не мешать работе, Хорнблоуэр вышел во двор в сопровождении остальных членов экспедиции. На улице он сразу же начал мерить двор своими длинными ногами. От крыльца к плетню, от плетня к крыльцу, и так до бесконечности. Благо, двор был большой, и места хватало для всех.

Прошло минут сорок, показавшиеся Хорнблоуэру часами. Но вот на крыльце появился Хуан Маленький и махнул рукой. Капитан заставил себя идти чинно и не спеша, как и подобает полноправному капитану Флота Его Величества, хотя больше всего на свете ему хотелось броситься в дом со всех ног. Легионеры потянулись следом. Их тоже обуревало любопытство, хотя ни один из них не смог бы членораздельно объяснить, какую удивительную картину, помимо физиономии Клавдия, он надеется увидеть. Горацио тоже пришло в голову, что им там делать нечего. До сих пор, по договоренности с Мирандой и Рикардо, пятерых легионеров не посвящали в истинную цель предприятия, и Хорнблоуэр был твердо намерен сохранять такое положение вещей и впредь.

Остановившись на крыльце, он пропустил в дом графа, месье Виллебуа и сержанта, а остальным решительно преградил путь. Те были неожиданно удивлены, но дисциплина есть дисциплина, и пятеро парней опять уселись на завалинке, терпеливо ожидая, пока их услуги не понадобятся начальству.

— Что скажете, доктор? — первым делом нетерпеливо спросил капитан у закончившего вскрывать пакет Клавдия.

— Ну что ж, пока я не вижу препятствий, — важно объявил Клавдий и значительно постучал костяшками пальцев по столу. — Как вы можете судить, джентльмены, фактура бумаги, количество печатей, каллиграфия адреса и самого послания полностью соответствуют первоначальному образцу.

Хорнблоуэр с шумом выдохнул воздух из легких. Он даже не заметил, что перестал дышать.

— Вы можете запечатать подложное письмо? — спросил он.

— Будьте уверены, сам Бони или его секретарь не смогут заметить, что пакет вскрывали, — хвастливо заявил священник.

Хорнблоуэру хотелось запеть от радости, невзирая на полное отсутствие голоса и слуха. Тут взгляд его нечаянно упал на месье Виллебуа, с улыбкой пожимающего руку графу Миранде, и он вспомнил о той роли, которая была отведена бывшему секретарю герцога Энгиенского в разработанном плане. Господи! Какой же он болван! Даже не поинтересовался содержанием корреспонденции Наполеона Бонапарта Вильневу! Совсем разум потерял от радости, да так, что забыл о первейшем долге командира в первую очередь ознакомиться с захваченными вражескими документами. К счастью, всеобщее ликование не позволило никому заметить его непростительный промах.

— Можно запечатывать, капитан? — поинтересовался Клавдий, кивнув на составленный Гастоном Виллебуа и подписанный им самим документ.

— Подождите, — сухо сказал Хорнблоуэр. — Сначала я должен прочитать, что пишет Бони. Кто знает, не придется ли вам, месье, браться за перо, — многозначительно произнес он, глядя на француза, который сразу перестал улыбаться и насторожился.

Хорнблоуэр читал, не веря своим глазам:

…надлежит вывести свои корабли в открытое море в трехдневный срок по получении настоящего приказа, непригодные для плавания и нуждающиеся в ремонте суда оставить в Кадисе и пополнить экипажи и снаряжение боеспособных за счет остающихся. Со всей поспешностью следовать к берегам Северной Италии для поддержки наступления сухопутной армии…

Капитан начал читать последний параграф:

…Неисполнение данного приказа в указанный срок повлечет за собой ваше отстранение от командования флотом и отдачу под суд Военного Трибунала…

Внизу листа красовалась уже знакомая размашистая роспись императора французов. Все еще не веря собственным глазам, Хорнблоуэр схватил лист с сочиненным в Лондоне текстом и лихорадочно начал сравнивать с только что прочитанным. Боже! Как они все угадали! Оба послания совпадали вплоть до мелочей, не считая преамбулы и места назначения флота Вильнева.

Капитан устало опустился на колченогий табурет, держа в руках оба листа бумаги. Должно быть, он позволил овладевшим им растерянности и изумлению отразиться на своем лице, потому что поймал устремленный на него встревоженный взгляд Рикардо, да и остальные не могли не видеть, в каком странном состоянии находится командир.

— Что случилось, дон Горацио? — участливо спросил Миранда, подходя поближе, но Хорнблоуэр уже овладел собой и принял решение.

— Ничего. Все в порядке, — ответил он своим нормальным голосом и протянул настоящий приказ Клавдию, предварительно свернув его по сгибам, чтобы не было видно текста. — Можете запечатывать обратно, доктор…

Решительно встав с табурета, Хорнблоуэр шагнул к очагу, где еще тлели угли, и засунул с таким трудом изготовленную фальшивку в самую середину. Бумага почти сразу начала обугливаться по краям, а потом вспыхнула. Спустя минуту от нее остались только черные хлопья пепла.

— Пойдемте-ка во двор, джентльмены, — указал он. — Не будем мешать доктору в его работе…

Миранда удивленно поднял бровь, когда Горацио сжег подложный приказ. Однако он ничего не сказал и молча покинул дом вместе со всеми. Что касается Клавдия, лицо его ничего не выражало. Склонившись над столом, он больше ни на что не обращал внимания. Если он и заметил, что получил назад тот самый лист, который за минуту до этого извлек из пакета, то виду не подал.