Трагедии моря

«Кальмары шли так плотно, что мы без всякой приманки вычерпывали их из воды. При малой воде на побережье оставался слой кальмаров толщиной в фут на расстоянии ста шагов от отметки уровня полной воды… а однажды их появилось такое множество, что задние вообще вытесняли из воды передних и нам пришлось отгребать их от наших лодок и сетей по всему берегу».

«На реке Потомак ежегодно добывали два миллиона фунтов шэда и четыре миллиона фунтов менхадена… В 1890-х годах из залива Фа иди в США ежегодно отгружали до двух млн. фунтов соленого шэда».

«Весной 1953 года наш сейнер одним комплектом кошелькового невода добыл в заливе Св. Лаврентия миллион штук сельди — в то время это было обычным делом».

Несмотря на беспощадное истребление корюшки, шэда и менхадена во время нерестового хода и хищнический лов их в другие сезоны, не это явилось решающим фактором сокращения их численности до 4–5 % от прежнего высокого уровня. Окончательный удар им был нанесен, скорее всего, строительством плотин и отводных каналов, загрязнениями и прочими видами человеческой деятельности, отрицательно сказавшимися на состоянии нерестилищ. Во всяком случае, ни один из этих видов рыб не встречается теперь в достаточном для прибыльного промысла количестве, да и нет уже у них прежней способности устоять против многочисленных морских хищников. Единственный луч надежды в этой мрачной картине опустошения — это попытка американских государственных органов восстановить запасы шэда в некоторых реках США. Предварительные результаты хорошие. И остается лишь надеяться на дальнейшее улучшение состояния запасов этой рыбы.

До начала текущего столетия само существование многих промысловых рыб в наших северо-восточных водах зависело от наличия сельди, макрели и мойвы. Смертность этих видов рыб, естественной причиной которой было поедание их другими видами хищных рыб, намного возросла в результате вылова их человеком, сначала чтобы добыть себе пищу, затем чтобы добыть приманку для лова других рыб и, наконец, для изготовления различной промышленной продукции от рыбьего жира до искусственного «жемчужного блеска», получаемого из чешуи сельди. И тем не менее эти три вида рыб продолжали встречаться в огромных количествах вплоть до 1960-х годов, когда были найдены новые пути извлечения прибылй от их добычи, развернувшейся в невиданных дотоле масштабах.

Прежде всего началось массовое производство рыбной кормовой муки и удобрений. Первой жертвой, избранной для заправки зловещих «перерабатывающих» установок, неожиданно появившихся на северо-восточном побережье, была сельдь [70] . В начале 1960-х годов, примерно в то время, когда Служба промышленного развития (СПР) Ньюфаундленда пришла к заключению о «недоиспользовании» местных запасов сельди, сельдяной промысел на Тихоокеанском побережье Канады пришел в упадок в результате перелова. Цитирую слова директора СПР: «Что могло бы быть рациональнее, чем пригласить поработать на нас бездействующие сельдевые сейнеры Британской Колумбии?»

70

Аргументы в пользу производства рыбной муки противоречат всякой логике. В качестве продукта питания животных для получения привеса в один фунт мяса требуется около центнера рыбы (в живом весе). Два центнера удобрения из рыбной муки дают менее полутора килограммов растительного белка.

Первый завод по производству рыбной муки и жира на южном берегу Ньюфаундленда был построен в 1965 году, и один из сейнеров Британской Колумбии пришел туда кружным путем через Панамский канал, чтобы, так сказать, «прощупать» местные воды. Проверка оказалась на редкость удачной. К 1969 году пятьдесят самых больших современных сейнеров Британской Колумбии уже вели круглогодичный промысел на южном и западном берегах Ньюфаундленда, а полдюжины жиромучных заводов коптили небо черным маслянистым дымом своих труб. Уловы сельди на Ньюфаундленде, прежде не превышавшие 4000 тонн в год, теперь подскочили до 140 000 тонн. Тем временем годовая добыча в южной части залива Св. Лаврентия также увеличилась с 20 000 до 300 000 тонн.

Затем в начале 1970-х годов сельдь стала исчезать. Представители рыбной промышленности уверяли, что эти мелкие рыбы, очевидно, изменили пути своих миграций и вскоре непременно должны вернуться. Сельди же были, видимо, не в курсе этих оптимистических прогнозов — их некогда огромные стаи до сих пор еще не вернулись. Скептики сомневаются в том, что они в состоянии это сделать.

Сельдь была не единственной жертвой. В 1960-х годах у южных берегов Новой Англии начался массовый промысел макрели для производства жира, удобрений и корма для животных (включая питание для кошек). К 1972 году добывалось колоссальное количество — 390 000 тонн в год, но вскоре после этого макрель загадочно исчезла. Хищническое истребление макрели у берегов Новой Англии и аналогичное опустошение ее запасов в канадских водах привели к тому, что от некогда сказочно богатого хода этой рыбы вдоль северо-восточного побережья от Кейп-Кода до Лабрадора осталось жалкое подобие.

В 1960-е годы к промыслу мойвы в водах Большой Ньюфаундлендской банки приступили японские сейнеры. Когда слух об этом дошел до канадского Министерства рыболовства, его руководители пришли к заключению, что на мойве можно подзаработать, и решили поэтому «развивать промысел мойвы в широких масштабах». То, что являлось традиционно прибрежным промыслом с уловом менее 10 000 тонн рыбы в год, теперь превратилось в международный промысел в открытом море с огромными квотами на вылов, предоставляемыми как иностранным, так и отечественным рыболовным флотилиям. Кстати сказать, иностранцы в большинстве своем ловили мойву для еды, а канадцы — в основном для переработки на муку. Согласно официальным данным, а они определенно занижены, в 1976 году общий улов мойвы достиг 370 000 тонн. К весне 1978 года запасы мойвы в открытом море были катастрофически опустошены.

Ну и что? Ведь для «развития промысла» оставались еще прибрежные популяции, нерестившиеся у берегов Ньюфаундленда. Эти косяки и в настоящее время опустошаются канадским промыслом, но не ради добычи пищи для людей, и даже не для переработки на муку, а для поставок на рынок деликатесов. В сети попадают миллионы особей мойвы обоего пола, однако для продажи на японский гастрономический рынок берется лишь икра от икряных самок. Поэтому большая часть улова просто выбрасывается за борт.

К 1983 году большинство прибрежных популяций мойвы сократилось до остаточного уровня. По мнению некоторых биологов, это опустошение задержало восстановление запасов донных рыб и несет, возможно, гибель немногим оставшимся большим колониям морских птиц на побережье Ньюфаундленда, чья жизнь во многом зависит от существования мойвы. Другие океанологи считают, что истребление «кормовой» рыбы, вообще говоря, серьезно снижает жизнеспособность сохранившихся стад тюленей: длинномордых, обыкновенных и хохлачей, а также нескольких видов китов, которые за последние годы подверглись безжалостному уничтожению людьми.

Несколько месяцев тому назад я спросил одного из «недовольных» ихтиологов (число которых, видимо, растет), что он думает по поводу применяемой промышленностью практики истощения не только популяций промысловых рыб, но также запасов «кормовых» видов. Того, что ему хотелось сказать по этому поводу, бумага не выдержит, но суть можно выразить в следующих словах:

«Послушайте! Для этих ублюдков завтра не существует. А если бы оно и настало, они вложили бы свои капиталы во что-нибудь вроде переработки людского населения третьего мира на пищу для собак. Неважно, что вам говорят представители промышленности или министерства, у них на уме только одно — делать деньги… как можно больше, пока океанический промысел не провалится в тартарары… Как будто вы не знаете, что моря умирают!»

Если среди обитателей моря треска (в глазах человека) выглядит простолюдинкой, то атлантический лосось^{85} принадлежит к настоящим аристократам. Впрочем, это не спасло его от плачевной участи.

В период с 1865 по 1910 год один канадец французского происхождения по имени Наполеон Комо нес службу по охране лососей на небольшой речке Годбу, что протекает на северном берегу эстуария реки Св. Лаврентия, примерно в трехстах километрах ниже Квебека. Его хозяевами были монреальские дельцы и политиканы, получившие монопольное право на добычу лосося в этой реке. В обязанности Наполеона входило следить за тем, чтобы никто не мог вытащить хотя бы одну корюшку из воды, принадлежавшей самозваным «хозяевам Годбу».

Сорок три года подряд он и его помощники вели войну по всей реке Годбу и в прилегающих водах эстуария реки Св. Лаврентия против «этих заклятых врагов царственного лосося: белух, морских свиней, тюленей, медведей, норок, выдр, крохалей, зимородков, скоп и гагар». Стражи сурово обходились с любыми пойманными ими браконьерами, а также с коренными жителями этого региона — индейцами, чьи предки испокон веков добывали лосося в реке Годбу для своего пропитания.

Комо был не только беспощадным сторожевым псом, но и верным слугой, поваром и проводником своих обожаемых повелителей, о которых он (или пишущий за него автор-невидимка) говорил: «Пусть себе на здоровье хозяева Годбу еще долгие годы наслаждаются роскошной рыбной ловлей, состязаясь в хитрости, ловкости и силе с царственным лососем!»