Трагедии моря

Обстановка начала меняться с наступлением XVIII века: к этому времени быстрый рост населения на Атлантическом побережье стимулировал создание товарного рынка для многих «продуктов» суши и моря, включая… яйца морских птиц. Сбор яиц на продажу стал теперь прибыльным делом, и профессиональные сборщики прочесывали берега, обирая каждое обнаруженное ими гнездовье. Примерно к 1780 году американские сборщики яиц до такой степени разорили колонии птичьих островов восточного побережья Соединенных Штатов, что они уже не могли больше удовлетворять растущий спрос на яйца в таких городах, как Бостон и Нью-Йорк. В результате прибыльный экспорт яиц морских птиц перешел в руки дельцов из северных британских колоний.

Как и следовало ожидать, копьенос оказался главной жертвой в те далекие времена, когда он еще водился в изобилии. Аарон Томас оставил нам следующее краткое описание сбора пингвиньих яиц в районе Ньюфаундленда:

«Если вы отправляетесь за яйцами на остров Фанк и хотите наверняка заполучить их свежими, придерживайтесь следующего правила: вы сгоняете с места, убиваете и сгребаете несчастных пингвинов в кучу. Затем вы сгребаете в кучу все их яйца так же, как вы это делаете с опавшими яблоками в вашем саду… эти яйца, пролежавшие какое-то время, уже несвежие и непригодные, однако, очистив от них участок земли… вы покидаете его на день-другой… а вернувшись после этого на прежнее место, находите там много яиц, наверняка свежих!»

Если, как утверждали на острове Сент-Килда, самка копьеноса откладывает всего лишь одно-единственное яйцо и в тот год, когда оно было уничтожено, кладки больше не происходит, то нетрудно себе представить результат подобного массового опустошения.

Один английский капитан, изучавший промысел яиц в районе Ньюфаундленда, сообщал в своем рапорте: «Отряды отправляются [на острова Фанк] на добычу яиц и пера. Раньше этот промысел приносил порядочный доход, однако в последнее время в результате кампании истребления эти доходы здорово сократились. Впрочем, говорят, что на каком-то судне за один рейс выручили чистыми двести фунтов стерлингов».

Постскриптумом к этому звучит еще одно сообщение, сделанное Уильямом Палмером после посещения острова Фанк в 1887 году:

«Какое же множество птиц должно было обитать на этом пустынном острове в прежние годы, когда он, вне сомнения, кишмя кишел бескрылыми гагарками, кайрами, гагарками, тупиками, полярными крачками и олушами и ничто не нарушало их безмятежного существования, разве что случайные набеги ныне исчезнувших индейцев с Ньюфаундленда. Но как?все изменилось после того, как его начали грабить белые рыбаки; сегодня, если не считать полярных крачек и тупиков, остров кажется необитаемым. [Если] раньше здесь за один раз набирали по шестнадцать бочек яиц кайр и гагарок для отправки в Сент-Джонс [20] , то мы не увидели и дюжины яиц».

20

Столица Ньюфаундленда. — Прим. перев.

Именно Джону Джеймсу Одюбону мы обязаны наиболее ярким описанием «яичного» бизнеса. В июне 1833 года Одюбон посетил Новую Шотландию, где он встретил компанию сборщиков, которые, собрав что-то около сорока тысяч яиц морских птиц, продавали их перекупщику в Галифаксе по двадцать пять центов за дюжину. Несколькими днями позже во время визита на один из птичьих островов он встретил там двух сборщиков, которые «набрали восемьсот дюжин яиц кайр, а всего наметили собрать две тысячи дюжин… Множество разбитых яиц распространяли по всему острову невыносимое зловоние». Однако лишь в 1840 году, когда Одюбон провел несколько недель на северном побережье залива Св. Лаврентия, он до конца ощутил весь ужас этого омерзительного бизнеса. Ниже приводится его отчет в сокращенном варианте:

«Заветное желание сборщиков — разорить каждое гнездо, неважно где, и невзирая ни на какой риск. Они налетают, словно чума, на пернатое племя, утоляя свою звериную склонность к уничтожению несчастных тварей, уже после того, как они их ограбили. Но я не мог полностью верить рассказам об этих ужасах, пока не увидел их собственными глазами.

Их судно — жалкая развалюха, из ее трюма, как из склепа, разносится тлетворное зловоние. Команда, насчитывающая восемь человек, спускает за борт шлюпку и рассаживается в ней, каждый держит в руках ружье старого образца. Один матрос гребет к острову, веками служившему мириадам птиц местом рождения. При приближении подлых ворюг птицы тучей взлетают со скалы и, заполняя все окружающее пространство, с громкими криками носятся над головами своих недругов.

Слышатся звуки выстрелов нескольких мушкетов, заряженных крупной дробью, и вот уже тяжело падают на скалу и в воду убитые и раненые птицы. Остальные в паническом страхе мечутся над врагами, которые между тем высаживаются на берег и с выражением ликования на лице устремляются вперед. Вы только посмотрите на них! Продвигаясь вперед, они давят птенцов в скорлупе и топчут каждое яйцо на своем пути. И когда они наконец убираются с острова, там не остается ни одного целого яйца.

Вернувшись на свою мерзкую посудину, они гребут к находящемуся в нескольких милях отсюда соседнему острову. По прибытии туда повторяется та же картина: они беспощадно давят все попадающиеся под ноги яйца. Так они бродят по островам в течение недели, пока не дойдут до последнего гнездовья на берегу. Затем отправляются в обратный путь, заходя по дороге на каждый остров подряд и забирая свежие яйца, отложенные после их предыдущего визита.

На барке, до половины загруженном свежими яйцами, они направляются к главному острову — месту их первой высадки. Но что это? — они застают там бесцеремонно хозяйничающих чужаков. Охваченные яростью, они бросаются на непрошеных собирателей яиц. Первым вопросом звучит мушкетный залп, в ответ раздается встречный. Одного из членов команды уносят на лодку с пробитым черепом, другой ковыляет, получив заряд дроби в ногу, третий щупает, сколько зубов у него вылетело через продырявленную щеку. Однако в конце концов ссора улажена и предстоит дележ награбленного добра.

Эти люди также собирают весь попадающийся на их пути гагачий пух, но им и этого кажется мало: они безрассудно уничтожают вообще всех подвернувшихся под руку птиц. С особым пристрастием ищут яйца чаек, чистиков, кайр и уток; ради перьев безжалостно убивают тупиков и других птиц: Они так настойчиво и упорно занимаются своим ремеслом, что все виды птиц [в большинстве своем] уже покинули родные гнездовья. Подобная война на уничтожение не может продолжаться вечно».

Массовое истребление птиц продолжалось, не утихая, пока на всем побережье от Лабрадора до Флориды не осталось (вернее — почти не осталось) лишь несколько доступных для людей гнездовий морских птиц. В 1919 году доктор Артур Бент так резюмировал результаты этого варварского опустошения в своем монументальном труде «Жизненный цикл птиц Северной Америки»:

«Их самые жестокие враги, вне всякого сомнения, — это люди, веками убивавшие их в огромных количествах и безжалостно кравшие их яйца, пока птицы не были практически полностью истреблены».

Не довольствуясь возраставшим с неимоверной скоростью истреблением взрослых копьеносов и уничтожением множества их яиц ради «прокорма человека», европейские пришельцы быстро придумали новые способы практического использования этих птиц.

К началу второй половины XVI века спрос на животный жир значительно опережал предложение и цена на ворвань была высокой [21] . К несчастью для копьеноса, толстый слой подкожного жира, спасавший его от холода в водах Северной Атлантики, легко перетапливался в первосортное животное масло. Баски, вероятно, первыми воспользовались возможностью пополнить свои барыши от массового китобойного промысла в водах Нового Света; впрочем, получение ворвани очень быстро стало побочным промыслом для рыбаков и китобоев многих других стран.

21

Минеральные масла еще не были широко известны, а растительные масла дефицитны и неоправданно дороги. Поэтому все товарные жиры получали из животных. Одним из главных их источников было море: жир, полученный из морских животных, назывался ворванью. Как мы увидим далее, ворвань была одним из важнейших и прибыльных продуктов, изготовленных из животных, обитавших в водах Нового Света.

К 1600 году производство ворвани стало обычным делом в большинстве рыбных портов. Ее вытапливали всюду, где рыбаки имели время и возможность случайно раздобыть какую-нибудь пригодную для этого живность. Так пришел черед тюленей, моржей, китов, морских свиней… и морских птиц. Главной мишенью в племени морских птиц были и оставались до конца своих дней копьеносы, славившиеся своей величиной, большим содержанием жира и доступностью.

Примерно в 1630 году, как поведал нам Николя Дени, французские суда, промышлявшие треску, нередко увозили по десять-двенадцать больших бочек «пингвиньей» ворвани. Для производства такого количества ворвани требовались тысячи тушек копьеносов, и, очевидно, оно было отнюдь не мелким побочным промыслом. С не меньшим размахом вытапливали ворвань английские, испанские и португальские ловцы трески, также интенсивно истреблявшие птиц ради получения жира, причем некоторые из них специально совершали рейсы на обособленные гнездовья в сезон размножения копьеносов и устанавливали там временные выварочные котлы. Они могли вытапливать ворвань даже на совершенно лишенных растительности скалах, поддерживая огонь шкурками и тушами убитых птиц, лишенных жирового слоя. Находились и такие лихие и безжалостные «маслоделы», которые использовали в качестве топлива всю птицу целиком, утверждает Аарон Томас в своем описании острова Фанк конца XVIII века: