Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

Дюбарбье пытается все первые успехи приписать Жанену. Но мемуарист безнадежно путает: инициативе Жанена приписывается им реорганизация армии и взятие Уфы [с. 88] — в то время как Жанен сам говорит, что чехи покинули фронт по его предписанию⁴⁸. Мы знаем, что и здесь нужна поправка: Жанену и Штефанеку пришлось только санкционировать свершившийся факт.

Веселый, жизнерадостный и обходительный французский генерал (вероятно, искренний «друг России»), не обладавший большой волей, — такова характеристика одного заслуженного русского генерала, имевшего в Сибири непосредственные отношения с французским командованием, — по-видимому, не очень склонен был входить в medioeres⁴⁹. Не очень он разбирался и в сибирской обстановке, о которой судит подчас с излишней категоричностью. Нельзя же серьезно обвинять Колчака в том, что он отверг, будучи в состоянии невменяемости, предложение кооператоров 12 декабря дать 40 тыс. добровольцев и 300 млн руб.: Колчак-де их выгнал [III, с. 355]. Такого фантастического предложения, конечно, вообще не было, да и не могло быть. Очевидно, до Жанена дошли слухи о том обращении Сазонова, в котором он призывал сибиряков идти в добровольцы [«Св. Кр.», № 368].

С Жаненом мы встретимся еще в самый трагический момент в жизни Колчака, и здесь трудно будет отметить какие-нибудь положительные черты деятельности миссии ген. Жанена.

Совсем иной характер носила деятельность ген. Нокса. Он искренне помогал Правительству. В момент неудач и у него подчас опускались руки. Будберг 29 июля записывает по поводу совещания с союзниками:

«Со стороны союзников прибыли Эллиот, Моррис, граф Мартель и Моцусима; генералы Нокс, Греве, Жанен и Такаянаги; мы сидели в очень жалком положении бедных родственников персидской категории, ожидающих решения своей участи. Нокс высказался очень резко, что, собственно говоря, нам не стоит помогать, так как у нас нет никакой организации и большая часть оказываемой нам материальной помощи делается, в конце концов, достоянием красных. Нокс очень обижен, что после разгрома каппелевского корпуса, одетого в новое с иголочки английское обмундирование и снаряжение, перешедшее к красным, тупоумные омские зубоскалы стали называть его интендантом Красной армии и сочинили пасквильную грамоту на его имя от Троцкого с благодарностью за хорошее снабжение.

Сукин очень сдержанно, но с достоинством ответил Ноксу, что, конечно, это дело союзников решать, стоит ли нам помогать, но данное совещание собрано не для этого, а с определенной целью получить от нас определенные сведения, что нам нужно для продолжения борьбы по восстановлению русской государственности, и мы готовы дать эти сведения...

Нас выслушали и заявили, что высокие комиссары рассмотрят наши заявления. Вернулся домой взбешенный: все более и более начинаю верить, что нас нарочно водят за нос и кормят завтраками.

С нами все беседуют и нас изучают, а через 1 '/₂ месяца зима, и у нас нет ничего суконного; мы все надеялись на заморских дядюшек, заваливавших нас обещаниями, и теперь близки к тому, чтобы очутиться в самом скверном положении» [ХГ, с. 334-335].

Позже Нокс, отвечая в печати на нападки в сторону союзников, подводил итоги размеров помощи, оказанной Великобританией.

«Английские офицеры, — сказал генерал, — помогли и продолжают помогать при обучении более 1500 молодых русских офицеров и такого же количества унтер-офицеров. Далее, наша помощь выражалась в посылке громадного количества военного материала в Сибирь, хотя это количество меньше того, которым Великобритания снабдила Деникина. Мы доставили в Сибирь сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни орудий и тысячи пулеметов, несколько сот тысяч комплектов обмундирования и снаряжения и т. д. Каждый патрон, выстреленный русским солдатом в течение этого года в большевиков, сделан в Англии, английскими рабочими, из английского материала, доставленного во Владивосток английскими пароходами. Мы сделали, что могли. Некоторые русские говорят нам откровенно, что эта помощь недостаточна и что мы должны прислать еще большую армию. Кто винит Великобританию в непосылке войск, тот забывает, что Великобритания — свободная демократия и правительство не может отправлять войска в другие страны без согласия народа»⁵⁰ [Гинс. II, с. 385].

Нокс придавал большое значение формированию молодого офицерства в Сибири; он был прав, так как офицеров в Сибирской армии было мало, и с самого начала иногда прапорщики командовали батальонами [Иностранцев]⁵². Ноксом была создана на Русском острове во Владивостоке специально русско-английская школа для подготовки молодых офицеров и создания «образцового корпуса»⁵².

* * *

Между Ноксом и Жаненом уже тогда не было добрых отношений. Это отмечают и мемуаристы (Уорд, Легра), и сводки русской разведки. Как говорит, напр., сводка 19 июня, Жанена раздражало «властное поведение» Нокса. Взаимоотношения союзников были, вообще, довольно натянуты, и это, конечно, отражалось на реальном деле, которое надлежало обслуживать.

На примере американцев в Сибири можно отчетливо увидать ненормальные формы, в которые выливалась «интервенция». После долгих колебаний она была принята в Америке. Тем не менее «общественное мнение» страны продолжало недоумевать, почему «русская интеллигенция ведет борьбу с такой передовой партией, как большевики», — так говорил Вологодскому владивостокский корреспондент американской газеты. Эта неопределенность общественного мнения, может быть, и ведет к тому, что американская акция в Сибири на первых порах приобретает своеобразный характер. Все без исключения источники в этом согласны. Вот запись «опального» Болдырева во Владивостоке 16 декабря:

«Теперь мне до некоторой степени понятен отказ американцев от посылки их войск на фронты: в их ротах до 40 человек в каждой — русские эмигранты, которые и в эмиграции остались русскими и, видимо, довольно благосклонно слушающими проповедь большевизма. Были случаи разных столкновений с офицерами. Кроме того, американские солдаты сильно пьют. При низком курсе русских денег они настоящие крезы, получая чуть ли не по 80 долларов (более 170 руб.) в месяц. И американцы принуждены осмотрительно выбирать свои войска для посылки на запад Сибири!

Их солдаты и матросы, угостившиеся русской водкой, уже поют: «I am а bolshevik, to hell...» (я большевик, к черту...) и т. д. Тяжелое положение может получиться в случае ухода иностранцев, особенно японцев; тогда большевизм неизбежен» [с. 126].

Непосредственный Уорд готов уже прямо сказать, что американцы поддерживают большевиков [с. 155—157]. В Сучане, в Уссурийском крае, где американцы охраняли железнодорожный путь «по соглашению», происходит «братание» американских солдат с противниками. Сучанский округ объявляется даже «нейтральной зоной».

«Американцы продолжают поддерживать большевицкую агитацию в Приморской области и в Забайкалье», — утверждает октябрьский военно-политический обзор ген,-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем [«П. Дн.». С. 103]. Отмечают это сочувствие большевизму и сами большевики. Так, в Хабаровске коммунисты связываются с «передовыми ребятами американского отряда интервенционных войск» [Центросибирцы. С. 83]. О Сучанском округе местные антиколчаковские партизанские деятели рассказывают: «Среди американских солдат были эмигранты из царской России. Нам удалось установить с американцами смычку в том смысле, что мы имели возможность понемногу получать патроны и даже шел сговор о доставке нам винтовок, револьверов, бомб и, наконец, пулеметов⁵³... У партизан кое-где появились американские винтовки и револьверы системы Кольта... Рудничный профком рабочих-шахтеров, с которыми тесно был связан ревштаб, однажды использовал эти дружественные отношения так, что, получив два вагона подарков... передал их в распоряжение ревштаба...» Это «незаконное сожительство» и добрососедские отношения американского командования с ревштабом приводили к «договорам» с партизанами и содействовали их усилению и дезорганизации колчаковского тыла⁵⁴.

Естественно, что Колчак поднимал вопрос об удалении американских войск еще в апреле 1919 г., а Сукин, сторонник американцев, сообщает Сазонову, что «отозвание американских войск является единственным средством для сохранения дружественных отношений с Соединенными Штатами» [Субботовский. С. 103].

Излишняя нейтральность и лояльность американских отрядов к большевизму привели к хорошему уроку, данному им большевиками в Приморской области. Партизанские отряды, руководимые энергичным коммунистом Лазо, решили поскорее спеть «Лебединую песнь» дружественных отношений с интервентами, так как продолжающаяся чрезмерно долго передышка притупляла «остроту революционных устремлений». Они захотели «дать битву» интервентам, спокойно жившим в «нейтральной зоне». В первое же неожиданное столкновение 24 июня выбыло из строя 50 американских солдат (убитых)⁵⁵. «Тогда, — говорит обзор штаба, — американцы совместно с русским отрядом стали очищать от коммунистов Приморскую область». С другой стороны, боязнь расширения связи Японии с дальневосточными атаманами побуждает Соединенные Штаты занять более определенную позицию в отношении Омского правительства. С прибытием в июле посла Морриса начинаются переговоры с Америкой о признании финансовой и железнодорожной помощи в случае ухода чехов [Субботовский. С. 121]. Но отношения все-таки не налаживались, как видно хотя бы из сентябрьской записи Пепеляева: «Поведение Америки возмутительно. Она предъявила нам требование убрать Семенова, Калмыкова. Ген. Гревс (командовал американскими отрядами на Д. В.) задержал направленное нам оружие, за которое заплачено золотом»⁵⁶.

* * *

Чехи, французы, итальянцы, румыны находились под общим командованием ген. Жанена. Все славяне с приездом женевской миссии стали организовывать свои «национальные части». Жанен считал подчиненными себе и латышей и эстонцев⁵⁷. Эти «национальные части» не очень склонны были сражаться за Россию. «Поляков мало трогает, — свидетельствует Кенэ, автор мемуаров в «Monde Slave» под заголовком «L'ariere Siberien» (1926), — аргумент, что, сражаясь против большевиков, они сражаются против общего врага. В польскую армию они идут для того, чтобы избежать русской мобилизации» [XI, с. 332]⁵⁸. Получался нонсенс. Командующий союзными войсками не считал себя вправе двигать на фронт национальные войска без разрешения национальных правительств; а что могло сказать польское правительство, которое, по характеристике Масарика было решительным противником интервенции ввиду того, что усиление России могло только воспрепятствовать компенсационной политике Варшавы, стремившейся захватить Литву, Белоруссию и часть Украины [II, с. 53]⁵⁹.