Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

В Чите круг завершился. Жизнь Приморской области пошла несколько иным путем. Мы не будем следить за историей внутренних переворотов во Владивостоке, возникших на почве отрицания сотрудничества с коммунистами, и той ролью, которую суждено было еще сыграть остаткам каппелевцев, все же проникших во главе с ген. Вержбицким³, после новых тяжелых испытаний, на территорию Приморья⁴. Оставим в стороне и судьбы приморского народного собрания, и нарождающиеся попытки продолжать борьбу с советской властью. Это совершенно особая страница. Было здесь и здоровое национальное чувство, были и репья присущего гражданской войне авантюризма...⁵ Искания «безболезненных» путей осуществления национальных задач привело даже недавнего еще барда диктатуры Устрялова на сменовеховскую стезю проповеди преступности свержения советской власти (статьи в харбинской «Новой Жизни»),

Только игнорируя местную своеобразную действительность, в деятельности Владивостокского правительства бр. Меркуловых и кратковременно сменившего их «воеводы земской рати» Дитерихса можно увидать логическое завершение так называемого «белого движения»⁶, и особенно того, что происходило в Сибири при адм. Колчаке. Это были лишь судороги...

26 октября 1922 г. во Владивосток, наконец, победоносно вступила, под начальством Уборевича, 5-я Советская армия. Болдыреву все еще казалось, что идет «новая Россия». Нет, не «новая» Россия выступала из-под маски, которой временно прикрывался кровавый, но подлинный лик коммунистов. «Демократические вывески» были больше не нужны. «Буферная» игра, придуманная сибирской «революционной демократией», была ликвидирована. Перестала существовать и призрачная «дальневосточная республика».

«Самоотречение» демократии, простиравшееся до того, что эсеры, меньшевики, коммунисты выработали общую форму и даже издавали в Благовещенске совместно газету, было вызвано, по уверению эсеровского публициста, «жестокой необходимостью». Демократия, оказавшаяся «между большевицким молотом и контрреволюционной наковальней», выбрала большевицкий молот⁷ и сделала ставку на несбыточную эволюцию звериного облика большевиков. Тяжело оказалось пожатие каменной десницы пришедшего командора: дальневосточная эпопея дала «красноречивый и неопровержимый ответ на все призывы пересмотреть непримиримое отношение к большевизму⁸.

«Синяя птица», которую искал благородный мечтатель, многими не понятый и оклеветанный, осталась таким образом несбывшейся мечтой... Колчак не был римским Юлианом, защищавшим «умирающую антику от побеждающих молодых хамов»: на развалинах старых он пытался строить новую Россию. Сравнивший Колчака с Юлианом Кратохвиль уподобил его и рыцарю крестовых походов, погибавшему в песках палящей пустыни за призрак «святого Иерусалима». Но разве история увидит в этом рыцаре только прозаического колонизатора? Нет, она опоэтизировала его, окружила его облик героическим нимбом защитника слабых и униженных, сделала рыцарем долга и подвига. И в этом ее правда. Суровые искатели «Святого Иерусалима» открывали и новые пути, и новые горизонты.

Сотворит история и легенду о мечтателе-идеалисте, искупившем трагедией своей жизни и «героической» (термин Кратохвиля) смертью невольные ошибки Верховного правителя и «чужие грехи», которых было так много в Сибири. С этим именем, а не с именами тех, кто ставит себе в «честь и заслугу» — слова Чернова — «взрывание белых фронтов», свяжет легенда национальную Россию. За ее освобождение погиб адм. Колчак, а те, кто с ним боролись, привели ее к порабощению на долгие годы. Пусть даже сделали они это бессознательно, подчиняясь фантому обуздывания большевизма, становясь, по образному выражению упомянутого публициста, «перед ними на колени»: «жизнь не оправдала той высшей жертвы, которую сибирская демократия принесла во имя любви к родной земле. Самопожертвование оказалось никчемным» [Вишняк. С. 103].

Оправдываясь перед историей за эту тактику, «демократия» будет ссылаться на «гарибальдиискую» психологию: «сделать Италию хоть с чертом». Этой «психологии», во всяком случае, у нее не было тогда, когда возрождение России в активной борьбе с наступающим большевизмом было действительно возможно. Тогда «гарибальдизм» этой части социалистической демократии носил особый характер. Его отчетливо выявляла передовая статья петроградского партийного эсеровского органа, «Дела Народа», в ответственные октябрьские дни 1917 г.: двойная опасность стоит перед демократией — демагогия военно-революционного комитета и буржуазные классы, принимающиеся за организацию контрреволюции; если неприемлемо участие в большевицкой демагогии, «еще меньше приемлемо калединское усмирение» [№ 191].

Это положение последовательно проводилось в Сибири (с уклоном в сторону соглашения с демагогией большевизма) вплоть до того момента, когда на партию соц.-рев., по выражению обращения ее заграничной «делегации к социалистическим партиям всех стран»⁹, выпала «честь» ликвидации Колчака и его «пленения»... Жизнь, в конце концов, дала определенный ответ своим поистине суровым уроком. Неужели она оправдала ту «черту крови», которую часть демократии пыталась провести между «революционной Россией» и «белым движением»¹⁰?

Примечания к эпилогу:

¹  Так Юрий Галич, встретивший Болдырева во Владивостоке, позднее в газете «Сегодня» передавал его собственные слова.

²  Их было целых пять: Хабаровское, Владивостокское, Читинское, Амурское и Верхнеудинское.

³  Войцеховского в Чите сменил Лохвицкий, в свою очередь уехавший в Харбин для переговоров с иностранцами. Войцеховский не мог, конечно, ужиться с Семеновым. Переговоры его с Владивостокским правительством привели к разрыву «каппелевцев» с «семеновцами». Любопытно, что приморское земство одновременно вело переговоры о «соглашении» с Семеновым и об его аресте.

⁴  Подробности см. в воспоминаниях Болдырева и в книгах Парфенова «На Дальнем Востоке» и «На соглашательских фронтах».

⁵  Отмечу только, что продолжал вести «конспиративную работу» и бывш. начальник штаба ад. Колчака Лебедев. На ней он и погиб.

⁶  Таков вывод Милюкова, посвятившего в истории гражданской войны дальневосточному «опыту» чуть ли не больше страниц, чем всей борьбе за освобождение России при Колчаке.

⁷  Позднейшая эсеровская декларация 1922 г. указывала, что партия выступила из гражданской войны, т. с. из вооруженной борьбы с большевиками, еще в период несостоявшейся конференции на Принцевых Островах. IX Совет партии, как известно, в отношении коммунистов объявлял только «непримиримую идейную борьбу». (Более или менее подробно эти взгляды рассмотрены мною в книге, посвященной деятельности Н. В. Чайковского [с. 112].)

⁸  Вишняк М. Дальний Восток. — Сб. «Черный год». Париж, 1922 [статья из № 3 «Соврем. Записок»]. Автор считает соглашательскую тактику ошибочной. Но едва ли он правильно характеризует тогдашние жертвенные настроения сибирских эсеров. Они не за страх, а за совесть предавались самообольщению. В «Роиг 1а Russie» [№ 16, 14фев. 1920 г.] О. С. Минор сравнивал владивостокские думы после переворота 31 января с настроениями февральских дней 1917 г. И. Н. Коварский в № 10 лозаннской «Родины» (орган, издававшийся при участии группы «правых» эсеров: Руднев, Вишняк и др.) вспоминал, как он «упорствовал» в своем недоверии к тому, что во Владивостоке может образоваться «ядро истинной демократии» — так смушали его симпатии демократического «Циба» (Центр, инф. бюро) к Советской России, где строится «новая жизнь». В указанной декларации эсеров, 1922 г., адресованной социалистам всех стран, подчеркивалось, что, обращая оружие против Колчака, партия не заключала соглашения с большевиками. Мы уже видели, насколько такое утверждение соответствовало фактам. Позднее с.-р. «Воля» [1 янв. 1921 г.] в полном согласии с действительностью констатировала, что всесибирский краевой комитет не раз предпринимал попытки договориться с большевиками.

⁹  Воззвание 9 марта 1922 г., подписанное среди других Бензиновым и Черновым, было напечатано в №915 «Голоса России». Цель обращения — реабилитировать свой «демократизм» перед социалистами всего мира в момент эсеровского процесса в Москве. Этим, вероятно, объясняются его большие неточности и специфичность изложения.

¹⁰  «Письмо социал-демократа» в «Днях» 2 апреля 1928 г.

ЛИТЕРАТУРА