Трагедия Цусимы

1 июня неприятель, ведя энергичную атаку на Зеленые горы с фронта, выслал берегом под прикрытием огня 13 своих миноносцев, обходную колонну (близ бухты Сикау). Из Артура вышел «Новик» с отрядом наших миноносцев — роли переменились, и японцы отступили.

2 июня японцы появились на горизонте уже не одиночными судами, а отрядом: 2 броненосных крейсера, 2 легких и 12 миноносцев. Ждали прихода всей эскадры.

— Неудивительно! — ворчали некоторые. — Японцы — не дети! Принимают меры… Еще бы! Когда мы на весь свет публикуем о ходе работ на броненосцах, о том, что мы вовсе не заперты, что мы вот-вот их раскатаем… А сами сидим и нос высунуть не решаемся… Дождемся всей компании!..

Вечером 2 июня произошел загадочный случай, так и оставшийся неразъясненным. (Японцы умеют молчать о своих промахах.)

После жаркого дня (в тени +20°R) я вместе со старшим артиллеристом стоял на верхнем переднем мостике «Дианы», наслаждаясь прохладой и в то же время зорко вглядываясь во тьму ночи, прорезанную медленно двигающимися вправо и влево лучами крепостных прожекторов («Диана» была сторожевым судном в проходе). На мостиках, на палубе, на трапах, у самой поверхности воды (ночью понизу, ближе к воде, часто виднее, чем сверху) расположились сигнальщики и особо выбранные из среды команды «глазастые», как их называли матросы. При облачном небе — ни звезд, ни луны — тишина полная. Даже зыби нет, не слышно ее шороха среди камней и на прибрежных отмелях.

Вдруг (померещилось или нет?) — далеко к югу как будто что-то блеснуло… — (Нет! не померещилось!) — вот донесся глухой раскат отдаленного взрыва… вот, в том же направлении, зажглись прожекторы, и их беловатые лучи, протянувшись во тьму, словно щупальца сказочного зверя, беспокойно зашевелились, ища чего-то… вот под ними замелькали характерные зеленовато-золотистые огоньки, и до нас долетел прерывистый рокот частой орудийной стрельбы.

Так продолжалось минут 10–15, затем снова наступили мрак и тишина.

Я взглянул на часы — было 10 ч. 50 мин. вечера.

Разумеется, с первого же момента все население «Дианы» было на своих местах, как по тревоге, и, затаив дыхание, следило за картиной неожиданно разыгравшегося ночного боя.

Это не могут быть наши? — спросил артиллерист.

Нет! — категорически ответил я.

Мы стояли сторожевым крейсером, и без нашего ведома никто не мог выйти в море. Несомненно, что наших там не было.

— Ну, значит — свои своих…

Расстояние было на глаз миль 10, т. е. как раз любимое место прогулки японцев. — Но что случилось? — На этот вопрос могло быть два одинаково вероятных ответа: или кто-нибудь из японцев наткнулся на нашу мину, после чего произошла беспорядочная стрельба по воде, или японский миноносец по ошибке атаковал свой же корабль. И то, и другое было бы нам только приятно.

На следующий день, 3 июня, японцев вовсе не было видно. Пользуясь этим обстоятельством, «Амур» ходил ставить мины по западную сторону Квантуна. Возвращаясь, задел за что-то и пропорол себе бок. Повреждение не серьезное, даже приятное, как утверждали некоторые, потому что «Амур» якобы получил пробоину, идя чистым местом на ровной десятисаженной глубине! Не вырос же там подводный камень? А если нет — значит, кто-нибудь лежит, затонувши, и, конечно, не кто другой, как японец… (Впоследствии оказалось, что слухи эти распространялись для успокоения умов. На самом деле «Амур» пропорол себе бок о нами же затопленную «Шилку», при входе на рейд, по своей вине.)

4 июня вернулся в Артур миноносец «Лейтенант Бураков», которого посылали в Инкоу. Едва не попал в лапы японским крейсерам. Уцелел благодаря ненастной погоде, а главное — благодаря своему ходу.

Какая горькая ирония! Лучшим, т. е. самым исправным и быстроходным, нашим миноносцем оказывался «Лейтенант Бураков», забранный нами у китайцев при взятии Таку и построенный по их заказу в Германии более десяти лет тому назад!.. Из всей нашей минной флотилии он был единственный, годный для такого поручения, как прорыв блокады…

Тем временем наши полевые войска, задерживаясь на промежуточных позициях, медленно отступали к Артуру.

5 июня «Отважный», «Гремящий», «Новик» и 4 миноносца ходили в море к бухте Меланхэ, чтобы своим огнем воспрепятствовать наступлению левого фланга неприятеля.

VIII "Друзья! к чему весь этот шум?» и «Хвалилась синица море зажечь»… — Выход эскадры 10 июня. — «Бог пронес!» — Неожиданное отступление. — Начало конца. — Восстановление дежурства крейсеров на внешнем рейде. — Поддержка сухопутных войск с моря

6 июня после полудня порт и бассейны закипели лихорадочной деятельностью. Боевые суда разворачивались носом к выходу; буксиры расчищали дорогу, разводя по углам транспорты; тут грузили уголь, там какие-то материалы или запасы; плавучие краны снимали временно поставленные бочки; портовые суда убирали боны второй и третьей линии… Официально предстоящий выход эскадры хранился в секрете, но смысл всей этой суеты был до очевидности ясен всякому, даже не моряку… Я не мог не досадовать, скажу более, — не мог не злиться! Мне так и хотелось крикнуть: «Друзья! к чему весь этот шум?» — Ведь 7 июня полная вода наступала во 2-м часу дня, и весь аврал можно было бы с успехом закончить, начав его с рассветом… Неужели «они» не знали того, что было известно каждому на эскадре, в порту, в городе, в крепости?.. Не знали, что о каждом нашем движении, о каждом нашем шаге японцы получают самые точные сведения и притом без промедления?.. Неужели они не знали, что при нашем, чисто канцелярском, отношении к военной тайне — японцы всегда были ознакомлены с планами и намерениями нашего высшего начальства лучше, чем наши же офицеры, которые могли о них только догадываться?..

Между тем со времени «ночного боя по недоразумению», т. е. со 2 июня, японцы совершенно исчезли с горизонта.

Наш тралящий караван без всякой помехи прокладывал нам чистую дорогу на 88° и даже обставлял ее буйками. Прожекторы, как ни старались, не могли по ночам обнаружить ничего подозрительного. На очищенных пространствах, при проверочном тралении, новых мин не находили. Набеги заградителей на внешний рейд словно бы временно прекратились. Казалось, можно было надеяться, что, выйдя внезапно, мы захватим неприятеля врасплох, — может быть, главные силы его были под Владивостоком или, уверясь в нашем бездействии, пополняли запасы, чинились, даже просто отдыхали в портах Японии, а суда, оставленные для блокады, ушли в какую-нибудь бухту (временную базу) для погрузки угля?.. Кто знает?..

Во всяком случае, эти демонстративные сборы за сутки до выхода представлялись мне совершенно неуместными… Но дальше дело разыгралось еще хуже.

7 июня, с 5 ч. утра, по сигналу начали разводить пары «Севастополь» и «Полтава», имевшие цилиндрические котлы (старой системы). В 7 1/ч. утра, тоже сигналом, приказано было начать разводку паров всем остальным. Затем опять сигнал: «Приготовиться к походу к 12 ч. дня».

Вскоре после 8 ч. утра получен был гектографированный приказ, в котором адмирал, сообщая радостную весть об окончательном исправлении поврежденных броненосцев и приведении всей эскадры в боевую готовность, призывая на помощь Господа Бога и силы небесные, объявлял о предстоящем выходе в море и начале активных действий. Около того же времени вышел в свет номер местной газеты «Новый Край», в котором этот приказ уже был отпечатан в качестве сенсационной новинки. (Очевидно, по дружбе редактору сообщили его копию еще с вечера.)

В 10 ч. утра совершенно неожиданно флагмана и капитаны были приглашены на «Цесаревич», а в 10 ч. 20 мин. оттуда же был сделан сигнал: «Прекратить пары»…

Что такое? Что случилось? — недоумевающе, почти растерянно спрашивали меня офицеры…

Я-то почем знаю! Подождите командира: вернется — расскажет…

Между судами сновали паровые катера, отбирая только что выпущенный приказ, который велено было «не числить». Одновременно целая армия рассыльных металась по городу и порту, конфискуя злополучный номер «Нового Края»…