Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

21 февраля Млодецкого судили военным судом, а 22-го — повесили.

По словам присутствовавшего Достоевского, на казни присутствовало до 50 тысяч зрителей.

На этот раз общественное мнение, живущее надеждами, оказалось безоговорочно против террориста, хотя его поспешная казнь вызвала неоднозначную реакцию.

«Исполком» пропел Млодецкому хвалу, объяснив, что покушение, несомненно, вызвано несбывшимися надеждами на царские милости 19 февраля, и, выразив свое сожаление, объявил его террористом-одиночкой.

Сделано это было уже после казни, 23 февраля, когда Млодецкий не мог уже на это ответить: «Покушение Млодецкого — единоличное как по замыслу, так и по исполнению… Млодецкий действительно обращался к ИК с предложением своих сил на какое-нибудь террористическое предприятие, но, не выждав двух-трех дней, совершил свое покушение не только без пособия, но даже без ведома ИК» [910] — желающие могут этому поверить!

Впрочем, может быть, в это стоит и поверить: уж больно странным оказался путь Млодецкого на эшафот. С.Г. Сватиков [911] рассказывает, [912] что Млодецкий, подозрительно шатавшийся возле Зимнего дворца, был задержан еще 6 января 1880 года и выслан в Слуцк. По дороге 28 января он сбежал и вернулся в столицу с револьвером, якобы украденным у жандармского офицера.

910

[Анонимный автор]. Народная Воля.

911

Сотрудник Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства в 1917 году.

912

http://www.pseudology.org/Narodovoltsy/Glava_4.htm.

«Исполнительный Комитет», несомненно, несет моральную ответственность за покушение — как и Ишутин с товарищами в 1866 году: они не остановили преступника. Заметим притом, что какому-то Млодецкому спокойно удалось выйти на контакты с «Исполнительным Комитетом».

Что же касается покушения, то пробитые шуба и мундир — целиком на совести самого Лорис-Меликова; в публике поговаривали, что на нем была кольчуга, но, как мы понимаем, возможно она и не понадобилась!..

Покушение же создало Лорис-Меликову ореол героя и мученика в борьбе за идеи (как и Столыпину в 1906 году покушение на Аптекарском острове, искалечившее его детей) — очень невредный «довесок» к образу начинающего «диктатора»!

Характерно, что в эти же дни раздались и первые слова критики в адрес Лорис-Меликова — совершенно с другого фланга.

Катков, подумав и пережив впечатления в течение нескольких дней, не мог оставить без должного ответа призыв Лориса к «обществу»: «В обществе не установившемся и переживающем переходную пору, кроме злонамеренных людей бывает много малодушных и неразумных, людей, надменных личным знанием, фантазеров и пустословов. Будет ли помощь и действие таких людей полезны правительству» [913] — писалось в «Московских ведомостях» 19 февраля.

913

Б.С. Итенберг, В.А. Твардовская. Указ. сочин., с. 110.

«Нет надобности обращаться к обществу за поддержкой и пособием. Оно само обратится к правительству на всякую добрую помощь и содействие, лишь бы только правительство должным образом дисциплинировало своих деятелей сверху донизу и искало себе опору в патриотическом духе и русском мнении» [914] — писалось там же 21 февраля — уже после покушения Млодецкого.

Еще через месяц, начиная с 20 марта 1880, Катков, вполне уже уяснив тенденцию, которой решил придерживаться «диктатор», развернул против него ожесточенную критику; сразу состоялось обсуждение вопроса о вынесении Каткову цензурного предупреждения [915] — такого не было с самого 1866 года!

914

Там же.

915

В.А. Твардовская. Указ. сочин., с. 192–196.

Налицо оказалось два фронта недовольных: народовольцы и Катков. Никто ни тогда, ни позднее не понял, что это может оказаться и основой для весьма практического альянса.

Пока же народовольцам оказалось не до того, чтобы к критике Каткова присоединить свою собственную «критику».

Как раз в это время (на рубеже февраля-марта 1880) Лорис-Меликов продчинил себе III Отделение (Дрентельн был уволен в отставку) и развернул мощную результативную борьбу против террористов.

Началось с Киева, где еще накануне покушения Млодецкого несколько арестов произвел Судейкин, вероятно, по собственной инициативе. Затем события в Киеве покатились, как снежный ком.

21 февраля начались судебные процессы над несколькими пропагандистами, арестованными еще ранее. На одном судили 19-летнего еврея студента И.И. Розинского: у него при обыске обнаружили несколько прокламаций. На другом судили уже солидного 25-летнего православного М.П. Лозинского, участника сербско-турецкой войны. Этот был еще более виновен — распространял прокламации среди крестьян и солдат. Обоих приговорили к смертной казни.

Затем был задействован суперагент Судейкина, которого тот завербовал еще в апреле 1879. Это был полунищий портной еврей Л. Забрамский — отец семейства, положением которого даже не поинтересовались барствующие киевские революционеры.

В Киеве портных евреев было едва ли не больше, чем клиентов на их труд. После какого-то денежного конфликта с одним из заказчиков Забрамский и очутился ненадолго в тюрьме. Там он впервые познакомился с «политическими», о существовании которых ранее не подозревал — и они потрясли его воображение. Не случайно он, выходя на волю, согласился передать записку от кого-то из братьев Избицких, уже год сидевших в тюрьме. С этой запиской его и перехватила тюремная стража. Не имея никакого желания прочно засесть (не забудем о семействе, бывшем на его иждивении!), Забрамский безо всякой охоты согласился на сотрудничество (это отмечал сам Судейкин) — и был выпущен вместе с запиской.

Эта записка и стала ему паролем в новую революционную жизнь; с другой стороны, жалкое жалованье, назначенное полицией, оказалось не лишним подспорьем.

Постепенно Забрамский погружался в гущу конспиративных дел, скармливая полиции одновременно собственные фантазии в качестве доносов, но должен был их разбавлять и правдивыми деталями. Затем он вошел во вкус и добился от Судейкина финансирования настоящей портняжной — с помещением и вывеской (предел его прежних мечтаний!), которую обязался использовать в качестве революционной явки, контролируемой полицией. С декабря 1879 он стал посвящать в свою двойную деятельность и революционеров — чтобы совместно морочить голову полиции. Но грандиозные замыслы этого несчастного авантюриста катастрофически противоречили жестокой прозе жизни.

Когда в феврале и марте 188 °Cудейкин развернул репрессии, то результативно использовал информацию, полученную и непосредственно от Забрамского, и с помощью слежки за ним. М.Р. Попов и его товарищи не потрудились вычислить того, что далеко не многие провалы связаны с Забрамским.

4 марта один из революционеров, К.В. Поликарпов, пытался заколоть Забрамского кинжалом, но тот оказался в кольчуге под одеждой; Забрамскому, тем не менее, было нанесено 15 ран — в голову, шею, руки. Покушавшийся затем застрелился. [916]

916

М.Р. Попов. Указ. сочин., с. 281–283.

6 марта в Киеве были казнены Розовский и Лозинский.

В разгар этих событий и произошел арест М.Р. Попова, подробности которого более чем красноречивы.

Ночь с 20 на 21 февраля Попов провел в мастерской у Забрамского, пытаясь в доверительной беседе уточнить характер связи хозяина с полицией. Забрамский юлил, но самого Попова предупредил, что тот выслежен и ему угрожает арест, если он не покинет Киев. Детали этого заявления показались Попову неправдоподобными. Тем не менее, он и так собирался уезжать, но должен был уладить ряд дел, которые и завершил к утру 22 февраля.