Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Тем не менее, многие крестьяне не оставались безучастными созерцателями своей плачевной судьбы.

Бедный и богатый крестьянин — такие же традиционные персонажи русских народных сказок, как царь, поп и купец. Общинное землепользование [101] препятствовало неравенству в земледелии лишь отчасти, тем более не ограничивая его прогресс в иных сферах деревенской самодеятельности.

При Екатерине II дворянские идеологи уже вполне четко указывали на рост вляния кулачества в российских деревнях:

101

Подробнее о нем — в разделе 1.7.

«Такие сельские жители называются съедалами; имея жребий [102] прочих крестьян в своих руках, богатеют на счет их, давая им взаймы деньги, а потому запрягают их в свои работы так, как волов в плуги; и где таковых два или один, то вся деревня составлена из бедняков, а он только один между ими богатый»; [103]

«Зажиточные как собственных, так и соседних деревень крестьяне всегда имеют случай недостатками бедных корыствоваться. /…/ Богатый, ссужая бедного своим скотом, получал чрез то работных людей больше, чем на своем поле употреблять мог, и для того у бедного своего соседа нанимал пустую его землю за безделицу». [104]

102

При общинном переделе земли.

103

М.Д. Чулков. Пересмешник или славенские сказки. // Русская проза XVIII века. М.-Л., 1950, т. I, с. 146.

104

[Анонимный автор. ] О поправлении деревень. // Труды ВЭО, ч. XVII, 1771, с. 115, 119–120.

Уже в XVIII веке русские теоретики начали понимать, что социальные процессы нельзя пускать на самотек: анархия частного производства, которое велось миллионами русских крестьян, не могла не порождать соответствующих последствий.

Богатые продолжали богатеть, а бедные — беднеть, как и должно было происходить при всякой свободной конкуренции. Неудивительно, что ответственно мыслящие русские феодалы возмущались такой несправедливостью (справедливость — вообще в крови у русских!) и стремились к поддержанию социального равенства.

В 1767 году один из дворянских идеологов, князь М.М. Голицын, предписывал управляющему своей вотчиной отнимать у богатых крестьян принадлежащие им земли и наделять ими бедных, «дабы со временем таковые неимущие могли быть подлинные и совсем довольные крестьяне, а не гуляки» [105] — налицо явная попытка применения руководящего принципа социализма: не давать работать тем, кто делает это хорошо, и обеспечивать рабочими условиями тех, кто работать все равно не будет — с соответствующими практическими результатами.

105

Н.Л. Рубинштейн. Указ. сочин., с. 142.

То, что в данном конкретном случае глашатаем социализма выступает не государство, а крупный землевладелец и рабовладелец, принципиальным не является: разница лишь в масштабах (как между большим социалистическим государством и маленьким), а чистота принципа вполне соблюдена.

Позднейший миф (разделявшийся В.И. Лениным) о том, что в старой России господствовало (или хотя бы было сильно распространено) патриархальное натуральное хозяйство, не имел реальных основ в российской действительности.

Вся российская экономика была рыночной, поскольку еще с XVI века — с 1551 года! [106] — официально все государственные подати в России собирались исключительно в денежной форме. Следовательно, каждый налогоплательщик, дабы уплатить налог, обязан был что-то продать. Другое дело, что у многих сельских налогоплательщиков оставалось не так уж и много денег для самих себя, а потому и помещик, и крестьянин нередко вынужденно ограничивали собственное потребление продукцией собственного хозяйства. Иные крестьяне могли всю жизнь не держать денег в руках: налоги за них уплачивали другие — помещик, собственные односельчане, различные посредники (в том числе евреи); крестьянину же оставалось расплачиваться натурой или отработкой.

106

С.Г. Струмилин. Указ. сочин., с. 284.

Зато все, кто реально имели дело с рынком, четко просекали его противоречивые парадоксы и несправедливость: дополнительное вложение труда и капитала совершенно не гарантировало извлечения большей выгоды.

Еще в 1769 году А.П. Сумароков — известный литератор и основатель русского театра — в журнале «И то и сье» призывал соблюдать принцип неизменных цен на внутреннем рынке. [107]

Позднее, уже в первой половине XIX века такие взгляды стали господствующими.

107

История русской экономической мысли, т. I, ч. I, с. 462.

Некоторые публицисты связывали пародоксы рынка с дорожной неустроенностью российских просторов, что отчасти было справедливо: «Слыханное ли дело, что в одной и той же земле, в одно и то же время, четверть овса продается по захолустьям степных губерний за 20 — 25 коп. серб[ром], а в Петербурге или Риге по 4 — 5 рублей /…/? Или, что кубическая сажень дров стоит в Одессе 30 руб. сер., а в иных местах северной России 30 копеек? — И что же? При таких чудовищных следствиях беспутия строится у нас железная дорога между Петербургом и Москвою, предмет чистой роскоши; ибо мы без того имели возможность ездить по шоссе в двое суток, да и некуда, не для чего так спешить нам». [108]

108

[Н.А.Мельгунов]. Мысли вслух об истекшем тридцатилетии России. // Голоса из России, кн. I, Лондон, 1856, с. 122–123.

Зато иные более трезво оценивали пародоксальную ситуацию: высокий урожай — низкие цены на зерно, и, как следствие — низкие доходы производителей зерна; низкий урожай — высокие цены на зерно, но не столь высокие доходы ввиду ограниченности товарной массы, а к тому же — и проблемы с голодающими крестьянами. «Напрасно стали бы заключать, глядя на гумна, заваленные хлебом, пожираемые временем и мышами, что наше сельское хозяйство цветет. Хлеба, точно, много; но это изобилие достигло крайности, и происходящая от того малоценность главного произведения хозяйства до того доходит, что крестьянин, владеющий шестью десятинами казенной земли, с трудом только уплачивает казенную подать, ничтожную в сравнении с податью, взимаемою в других государствах, и притом сам имеет такое содержание, которого и самые пламенные патриоты не могут не находить дурным. /…/ Невольно пожелаешь неурожая соседям, как единственного способу увеличить доход, хотя и знаешь, что и им не с чего было сколотить капиталов на покупку, когда в самые урожайные годы выручается, при низких ценах, не более необходимого содержания». [109]

109

Ф. Унгерн-Штернберг. Наблюдения и опыты по части усовершенствования различных отраслей сельского хозяйства в России. СПб., 1841, с. 2–3.

«В богатых хлебом губерниях громко жалуются на военное министерство. Единственным имевшимся там сбытом зерновых хлебов была продажа их казне. Когда-то хлеб покупали по установленным ценам /…/, хоть и очень дешево, но это было законно оформлено. Теперь военный министр, зная, что земледельцы крайне нуждаются в деньгах, опубликовал, что будет допускать покупку хлеба только со значительной сбавкой с установленных цен. Страдающие от безденежья помещики вынуждены продавать по какой бы то ни было цене.

/…/ покупая хлеб дешевле его стоимости, военное министерство сэкономило, говорят, полтора миллиона рублей, а министерство финансов потеряло более трех миллионов вследствие задержки поступления податей» [110] — сообщалось в политическом обзоре III Отделения за 1828 год.

Отсюда, понятно, оставался лишь шаг до чистейшей коммунистической идеологии!

Она и была провозглашена, и совсем не случайно не кем-нибудь, а знаменитым министром финансов Александра I и Николая I, графом Е.Ф. Канкриным в 1846 году — раньше «Манифеста коммунистической партии» Маркса и Энгельса!

110

«Красный архив», т. 37, 1929, с. 164–165.