Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Шрифт:
Пока что их авторам (а первым из них оказался П.А. Валуев в том же 1862 году) предстояло дорабатывать свои еще сырые идеи и продумывать для них политическое поле деятельности.
Царю же было весьма естественно от этих идей сторониться — он не находил в них пока что рационального смысла. Укреплять его в таком отношении к созыву депутатов должен был и сугубо негативный опыт привлечения подобных же депутатов к деятельности Редакционных комиссий в 1859 и 1860 годах; тогда, как мы знаем, почти все усилия этих депутатов обращались на противодействие реформаторской линии правительства.
Вот как изложил позицию царя Валуев в своем дневнике 29 июня 1862 года: «Государь долго говорил о современном положении дел и о моих предположениях насчет преобразования Государственного совета. Он повторил однажды уже сказанное,
Так же продолжалось и в дальнейшем: «Адрес московского дворянства, представленный правительству 11-го января 1865 года, был /…/ ходатайством дворянства о созыве народных представителей. /…/
484
Дневник П.А. Валуева, т. 1, с. 181.
Подписанию этого адреса в московском дворянском собрании предшествовали «запальчивые» речи, в которых ораторы резко порицали существующий бюрократический строй и с азартом обрушивались на окружающих императора «опричников». Адрес был принят огромным большинством голосов — 270 против 36. От Александра не укрылось и содержание прений. Он припомнил об этом почти год спустя, принимая в с. Ильинском под Москвой, — где он тогда отдыхал, — звенигородского предводителя дворянства Д.Д. Голохвастова. В замечательном разговоре, который Голохвастов имел с государем, Александр уверял Голохвастова, что он охотно бы дал «какую угодно конституцию, если бы не боялся, что Россия на другой день после этого распадется на куски».» [485]
485
А.А.Корнилов. Общественное движение при Александре II, с. 133–134.
Между тем Валуев, которого дворянская молва относила к тем же «опричникам», постепенно проникался сложностью положения, в котором оказался император, раздражавший лично Валуева своей непоследовательностью и нерешительностью.
Запись в дневнике Валуева от 29 октября 1865: «Что и кто теперь Россия? Все сословия разъединены. Внутри их разлад и колебания. Все законы в переделке. Все основы в движении. Оппозиция и недоверие проявляются везде, где есть способность их высказывать. Трехсотголовое земство поднимает свои головы, лепечет критики, скоро будет вести речь недружелюбную. Половина государства в исключительном положении. Карательные меры преобладают. Для скрепления окружности с центром употребляется сила, а эта сила возбуждает центробежные стремления.
Один государь теперь представляет и знаменует собой цельность и единство империи. Он один может укрепить пошатнувшееся, остановить колеблющееся, сплотить раздвоившееся. Он призван умиротворить умы, утешить страсти, воссоединить воли, указав им общую цель и открыв пути к этой цели. Он призван быть нравственным собирателем земли русской, как Иоанн III был ее собирателем материальным. Угодно ли ему будет уразуметь и исполнить это призвание?
Царское солнце ярко озарило и обогрело наши долы 19 февраля 1861 г. С тех пор оно неподвижно, как будто вновь остановленное Иисусом Навином. Пора ему осветить и согреть наши вершины и окраины». [486]
486
Дневник П.А. Валуева, т. 2, с. 74–75.
Сторонам, однако, предстояло еще долго искать понимания друг у друга.
В это время, в первую половину шестидесятых годов, их разделяла оценка успешности мероприятий, проводимых в порядке осуществления Положений 19 февраля.
Александр II еще был полон оптимизма, Валуев же оценивал дело более скептически. 25 июня 1865 года он записал: «Есть вопросы, по которым всякое усилие, а я их употребил множество, безнадежно. Например, по крестьянскому делу государь думает, что Положения 19 февраля удались вполне и что их успех, опровергнув возражения против них делавшиеся, в то же время доказал неосновательность и всяких других возражений по каким бы то ни было другим вопросам, его величеству предъявляемых. Между тем дело Положений 19 февраля далеко не кончено, и если бы их применял не я, то и настоящее положение этого дела было бы совершенно другое». [487]
487
Там же, с. 54.
Самому Валуеву еще предстояло значительно глубже продумывать вопрос о том, в чем же основные неуспехи проводимой реформы. Дошло это до него с некоторым запозданием: в 1868 году Валуев слетел с поста министра внутренних дел, став объектом бурного возмущения публики, на этот раз достаточно обоснованного: в 1867 году случился очередной неурожай, и деревню поразил натуральный голод. Валуев же долгое время игнорировал очевидное и не предпринимал должных административных мер для помощи пострадавшим. Наказание было, таким образом, вполне оправданным.
Впрочем, может быть оно только выглядело таковым в глазах общественности, не посвященной в закулисные дела: ведь Валуев как раз за месяц до отставки, в феврале 1868, подал записку, в которой впервые в правительственных кругах поднимался вопрос перед царем о необходимости уничтожения крестьянской общины! [488] Именно с этого времени, более чем за треть века до практической постановки вопроса о проведении Столыпинской реформы, Валуев стал убежденным противником сохранения крестьянской общины, продолжавшей вести крестьянские наделы к постепенному измельчанию и к окончательной деградации российского сельского хозяйства.
488
Там же, примечания, с. 498.
Тогда понять это было совсем не так просто. Ведь еще недавно, в 1861 году, Н.В. Шелгунов, выражая общепринятое ходячее мнение, успокаивал молодое поколение: «У нас земли столько, что достанет ее нам на десятки тысяч лет»! [489]
У царя же столь решительный демарш против основы основ Положений 19 февраля никак не мог тогда вызвать положительных эмоций. Но изгнание Валуева из правительства было не окончательным: в 1872 году он стал министром государственных имуществ — в его руки, следовательно, перешло и управление государственными крестьянами.
489
Ф. Кон. Указ. сочин., с. 8.
К этому времени Валуев уже достаточно разобрался, в чем же трудности русских крестьян, столь неприятно отразившиеся на его собственной карьере.
Борьба с деградацией сельского хозяйства и стала той экономической программой, которой Валуев и его единомышленники решили наделить депутатское представительство, к которому они по-прежнему старались склонить царя.
С точки зрения искусства политических интриг это был достаточно сильный ход: выборные представители собираются для того, чтобы действительно обсудить сложное экономическое положение, в котором оказалась держава; затем, зная особенности местного положения дел, вырабатывают разумные меры, на которые не настолько способны чиновники правительственного аппарата, обозревающие Россию с петербургских высот, и придают тем самым выборному представительству рациональный смысл, оправданный необходимыми экономическими преобразованиями.
Отметим, однако, и явные минусы этого плана: во-первых, введение представительного правления и осуществление аграрной реформы Столыпинского типа — задачи сугубо разные. Мы уже видели, что самому Столыпину пришлось вводить реформу в обход народного представительства — и он с этим успешно справился — так, по крайней мере, обстояло дело на момент его гибели. Следовательно, связав эти две разные и сложные проблемы в одну, Валуев и его сторонники значительно утяжеляли свою задачу и ставили под угрозу свой возможный успех.