Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века
Шрифт:
Представления о том, что принудительный характер мобилизаций являлся основной причиной капитуляций, были широко распространены у ветеранов. Деморализация подавляющего большинства рядовых бойцов, если их лишали командиров и активистов, впадение их в апатию и полная неспособность сопротивляться – комментарий, встречающийся нередко. Например, в ходе боев в Таврии большую колонну пленных красноармейцев мог сопровождать единственный всадник-конвоир [251] . Восстания, сопровождавшие мобилизации в РККА, а также факты массового дезертирства служат, конечно, подтверждением этому тезису. Еще одним тезисом ветеранов было утверждение о том, что к противнику перебегали части, сформированные из бывших военнопленных. Бывшие красноармейцы убивали офицеров, разбегались или переходили опять к красным. Во время советско-польской войны казаки, навербованные из белых полков, полками же переходили на сторону врага [252] . Значительная часть недавних пленных, служа в армии бывшего противника, не желала принимать активного участия в боевых действиях. В 1919 г. уходившие на сторону белых под Петроградом красноармейцы стремились получить должности в тылу. Сходную ситуацию можно было увидеть на юге, где летом 1919 г. целые роты из бывших красноармейцев самовольно уходили с фронта в более безопасные места [253] . Однако недостаток живой силы был настолько ощутим, что это не останавливало белое командование: по некоторым сведениям, 80 % пошедших в Кубанский десант солдат были бывшими красноармейцами [254] . Вместе с тем все это опять не объясняет, почему в дальнейшем пленные предпочитали сотрудничать с бывшим противником.
251
Калинин И. М. Под знаменем Врангеля // Белое дело. М., 2003. Т. 12. С. 208–209.
252
Буденный С. М. Пройденный путь. М., 1965. Т. 2. С. 210; Штейфон Б. А. Бредовский поход // Белое дело. М., 2003. Т. 10. С. 80.
253
Калинин И. М. Указ. соч.
254
Валентинов А. А. Крымская эпопея // Деникин – Юденич – Врангель / Сост. С. А. Алексеев. М., Л., 1927. С. 368–373.
Необходимо различать добровольную сдачу и обычное попадание в плен в результате неудачно проведенного боя. Мотивы первого носили более сознательный характер, второй же, напротив, отличался превалированием инстинктов выживания над прочими аргументами.
Существенную роль в добровольной сдаче и последующем переходе на сторону противника играла пропаганда. Мотивация варьировалась от убеждения до угроз. Известно, что и белые, и красные распространяли листовки, рассылали адресные письма, призывавшие сдаваться. Весной 1919 г. для бывших колчаковских солдат, пожелавших служить в РККА, устраивались митинги, спектакли и киносеансы [255] . Советская пропаганда взывала к нижним чинам белогвардейских формирований, убеждая их в трудовом и родственном происхождении с бойцами РККА. В итоге солдаты противника являлись целыми группами с такими листовками в руках. Одновременно офицерам предлагалась не только свобода, но и возможность продолжить службу в Красной Армии. Даже активным участникам Белого движения обещали относительно мягкое наказание (трудовые батальоны, отправка в концлагеря до конца войны). Тексты ультиматумов подчас показывали уважительное отношение к врагу. Распространенным способом привлечения врага на свою сторону была личная агитация. Агитаторы проникали прямо в вооруженные формирования противника, открыто призывая к сдаче. Риск для жизни был очень велик: неоднократно встречаются свидетельства об их убийстве [256] . Однако и эффект от такой агитации мог быть существенным. Агитация со стороны пленных или выходившего на переговоры противника в случае повышенной деморализации воюющих могла привести к разложению воинских частей, тем более что противник мог быть вчерашним «своим». Так, во время боев на Украине в 1919 г. красноармейцы поддавались агитации пленных григорьевцев, освобождали их и переходили на сторону мятежников [257] . В августе того же года махновцы не только усиленно агитировали в Южной группе И. Э. Якира посредством телеграмм и телефонных переговоров, но и привлекали для такой агитации бывших красноармейцев: «не было уверенности, что нас свои же не перережут или не поведут к Махно. Наши красноармейцы все время переходили к нему в одиночку или группами. Кавалерия, недавно наша, а теперь уже махновская, маячила на горизонте, подбивая ребят идти на вольную жизнь к батьке» [258] .
255
Евлампиев П. С. Ничто не остановило // Говорят чапаевцы: документы, воспоминания, материалы / Ред. – сост. М. А. Жохов [и др.]. Уфа, 1971. С. 59.
256
Мейбом Ф. Ф. Указ. соч. С. 392; Разиньков М. Е. Донской фронтир: советская власть и казачество в 1918 – первой половине 1919 г. (по материалам Воронежской губернии) // Казачество в конце XIX – начале XXI в.: расказачивание и социокультурные трансформации: материалы Всероссийской научной конференции (г. Ростов-на-Дону, 27–28 июня 2019 г.) / Гл. ред. акад. Г. Г. Матишов. Ростов-на-Дону, 2019. С. 53.
257
Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны. 1918–1922 гг.: Сб. документов / Отв. ред. Л. Б. Милякова. М., 2007. С. 141.
258
Затонский В. П. Водоворот (из прошлого) // Этапы большого пути: воспоминания о Гражданской войне / Ред. В. Д. Поликарпов. М., 1962. С. 177.
Антибольшевистские формирования в своих обращениях подчеркивали всенародность движения, участие в нем всех партий, кроме большевиков, «шпионском» и предательском характере московского режима [259] . Во время войны с поляками и противоборства с немцами определенную роль сыграли патриотические убеждения. Г. Х. Эйхе уверял, что по решению РВС 5-й армии несколько тысяч офицеров-колчаковцев были отправлены в Красную Армию [260] . По утверждению другого мемуариста, после известного письма А. А. Брусилова и других генералов «большая часть пленных [офицеров] немедленно изъявила желание с оружием в руках выступить против внешнего врага. Таких тут же возвращали в строй, а небольшие остатки “непримиримых” были сданы тюремной администрации в Оренбурге» [261] .
259
Федин А. Х. В годы бурь и натиска // В боях за Царицын: сб. воспоминаний / Под ред. М. Я. Клейнмана. Сталинград, 1959. С. 261; Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917–1920 гг.): сб. документов / Отв. ред. Н. И. Супруненко. Киев, 1963. С. 419; Блюхер В. К. Статьи и речи. М., 1963. С. 88–90, 197–198, 202–204; Буденный С. М. Пройденный путь. М., 1965. Т. 2. С. 155–156; Его же. Пройденный путь. М., 1973. Т. 3. С. 135–137; Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. М., 1997. С. 460–461; Партизанское движение в Западной Сибири в 1918–1919 гг. Партизанская армия Мамонтова и Громова. Сб. док. / Под ред. К. Селезнева. Новосибирск, 1936. С. 62, 196–207; Голубинцев А. В. Русская Вандея // Белое дело. М., 2004. Т. 9. С. 169–170; Старк Ю. К. Отчет о деятельности Сибирской флотилии 1921–1922 годов // Флот в Белой борьбе / Сост. С. В. Волков. М., 2002. С. 495; Масянов Л. Л. Уральское казачье войско в борьбе с большевиками // Восточный фронт адмирала Колчака / Сост. С. В. Волков. М., 2004. С. 552–553; Каппель и каппелевцы / Под науч. ред. В. Ж. Цветкова. М., 2003. С. 601–602; Айронсайд Э. У. Архангельск. 1918–1919 // Заброшенные в небытие. Интервенция на Русском Севере (1918–1919) глазами ее участников / Сост. В. И. Голдин. Архангельск, 1997. С. 342; Сахаров К. Белая Сибирь // Восточный фронт адмирала Колчака / Сост. С. В. Волков. М., 2004. С. 168.
260
Эйхе Г. Х. На главном направлении // Разгром Колчака: сб. воспоминаний / Под ред. Л. М. Спирина. М., 1969. С. 167.
261
Петров И. М. Указ. соч. С. 70.
Согласно современным данным, к 1921 г. в рядах РККА проходили службу 14 390 бывших белых офицеров [262] .
Серьезным стимулом для того, чтобы помочь противнику, например способствовать его побегу из плена или интегрироваться в военную структуру бывшего врага после попадания в плен, были личные отношения (старые знакомства, родственные связи, землячества) [263] . Большую роль играл вождизм. Комиссар по казачьим делам ВЦИК М. Макаров сообщал В. И. Ленину о том, что пошедшие за Ф. К. Мироновым казаки были раньше красновцами. Они шли «слепо за своим вождем Мироновым, в глазах которых он был необыкновенно авторитетен и популярен» [264] .
262
Абинякин Р. М. Увольнение бывших офицеров из РККА в 1921–1934 гг. // Вопросы истории. 2012. № 2. С. 91–103.
263
Городовиков О. И. Воспоминания. Элиста, 1969. С. 65–66; Дыбенко П. Е. В наступлении // В боях за Царицын: сб. воспоминаний / Под ред. М. Я. Клейнмана. Сталинград, 1959. С. 359; Калинин И. М. Указ. соч. С. 125.
264
Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. М., 1997. С. 400–401.
Наконец, «условно добровольной» формой коллаборационизма был специфический профессионализм, позволявший при желании служить на любой стороне. Бесконечные смены власти порождали ситуацию, когда не только одни и те же люди, но и целые армейские подразделения кочевали из одной армии в другую и обратно. Инспектор авиации докладывал 1 апреля 1919 г. А. И. Деникину о том, что в гидроавиации собрались летчики, «оставшиеся при большевиках и немцах в Севастополе. За многими из них числится большевистская служба». Через год коморсиюгзап Н. Ф. Измайлов сообщал то же самое о летчиках из Одессы: «личный состав служил при всех властях и доверия абсолютно не заслуживает» [265] . Иначе говоря, дефицит на морских летчиков делал их обычными наемниками, безразличными к военно-политической борьбе. Сходные настроения создавали ситуации, когда добровольный переход на сторону противника мотивировался невозможностью продвинуться по службе у «своих» [266] .
265
Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917–1920 гг.): сб. документов / Отв. ред. Н. И. Супруненко. Киев, 1963. С. 176, 465–466.
266
Гершельман А. Указ. соч. С. 365.
Таким образом, главными причинами для добровольного сотрудничества с бывшим противником становились пропаганда и наличие личных связей, включая феномен вождизма. Пограничное положение занимает ситуация, когда военные воспринимали себя в качестве профессионалов-наемников.
Однако известно об устойчивых формах военного коллаборационизма в случае, если комбатанты попадали в плен не по своей воле.
Первой причиной среди них следует назвать фактор страха, вызывавший у комбатантов мощное нервное потрясение и, как следствие, деформацию мировоззрения. Попытавшийся побеседовать с пленными летом 1918 г.
А. И. Деникин вспоминал: «Я видел их тогда в Белой Глине – несколько тысяч. Вмешавшись в толпу их, пытался побеседовать, желая выяснить психологию этой оглушенной революцией, то зверской, то добродушной, воюющей и ненавидящей войну массы. Напрасно. Звериный страх сковал их мысли и речи. С недоумением, не веря своему счастью, расходились они, отпущенные по домам» [267] .
О «колотящихся зубах» пленных красноармейцев вспоминал Д. Котомкин [268] . С. И. Мамонтов вспоминал о насмерть перепуганном красном кавалеристе, которого его однополчане, будучи смертельно усталыми, даже не стали охранять, а он, будучи в шоке, не только ничего не сделал со спящими белогвардейцами, но и «наоборот, как только мы проснулись, он принес воды, чтобы мы умылись, поставил самовар и всячески услуживал». Когда при отступлении белые оставили его, бывший красный кавалерист просился с ними [269] . «Робкие взгляды» прекрасно обмундированных пленных вслед совершающему обход белому офицеру, послушное дружное рапортование «Здравия желаем, господин полковник!» также говорили, возможно, о заискивающем желании жить [270] . То, что перешедшие на сторону противника военнопленные часто руководствовались инстинктом самосохранения, а не «русским чувством» или «сознательностью», доказывается неустойчивостью подобных частей в бою. Могучее желание жить, усиленное надеждой оправдания военного предательства, отражено в следующем эпизоде: «<…> эти люди, пришедшие оттуда, со стороны врага, слушали его (комиссара дивизии. – Прим. М. Р.) с таким ненасытным вниманием, с каким уже давно никто его не слушал, – с вниманием, которое впитывало каждое слово, сказанное о судьбе крестьянина и о судьбе рабочего на территории великой Советской страны» [271] .267
Деникин А. И. Очерки русской смуты. М., 2006. Кн. 2. Т. 2–3. С. 578.
268
Котомкин Д. Отправка на Северо-Западный фронт // Белая борьба на Северо-Западе России / Под ред. С. В. Волкова. М., 2003. С. 530.
269
Мамонтов С. Походы и кони. Париж, 1981. С. 430, 432–433.
270
Елисеев Ф. И. С хоперцами // Дневники казачьих офицеров / Сост. П. Н. Стрелянов (Калабухов). М., 2004. С. 300.
271
Примаков В. М. «Червонцы» // Этапы большого пути: воспоминания о Гражданской войне / Ред. В. Д. Поликарпов. М., 1962. С. 219.
Создавая пограничную ситуацию, страх активизировал прежние обиды, разрушая внутригрупповую солидарность, если она была не очень сильная. Следует, видимо, согласиться с тем, что в ситуации плена выдача однополчанами «нежелательных элементов» (комиссаров, коммунистов, офицеров) была весьма распространенным явлением. «Обычно каждая группа пленных сама выдавала комиссаров и коммунистов», – воспоминал Б. А. Штейфон [272] . И красные, и белые отмечали наличие в частях неустойчивых элементов – паникеров, «социально чуждых», шпионов врага, изъятие которых существенно повышало боеспособность частей и работало на формирование устойчивой внутригрупповой солидарности [273] . Пленные, в свою очередь, в рассказах старались выпячивать негативные стороны прежней службы: грубость начальства, насилие и жестокость в обращении, подозрительность контрразведки и ЧК [274] . Одновременно пленные из военных частей, в которых внутригрупповая солидарность была достаточно велика, могли упорно скрывать таковых. Тот же мемуарист отмечал, что к сентябрю 1919 г. пленные красноармейцы уже не спешили служить у белых: «По своим настроениям это были лучшие большевистские части – они не годились для немедленной постановки в строй» [275] . Плененные в 1920 г. латыши не только не выдали комиссара и комполка, но и помогли комиссару бежать (командир полка бежать не захотел, пожелав остаться вместе со своими бойцами) [276] .
272
Штейфон Б. А. Кризис добровольчества… С. 307.
273
Гоппер К. Начало и конец Колчака // Гражданская война в России: катастрофа Белого движения в Сибири / Сост. А. Смирнов. М., СПб., 2005. С. 158–159.
274
Голиков Ф. И. Красные орлы (из дневников 1918–1920 гг.). М., 1959. С. 101–103; Поздняков Е. И. Юность комиссара. М., 1962. С. 187; Примаков В. М. Указ. соч. С. 218; Балмасов С. С. Красный террор на востоке России в 1918–1922 гг. М., 2006. С. 199.
275
Штейфон Б. А. Кризис добровольчества… С. 348–349.
276
Плаудис П. Я. На фронтах Гражданской войны // Латышские стрелки в борьбе за Советскую власть в 1917–1920 годах: воспоминания и документы / Отв. ред. Я. П. Карстынь. Рига, 1962. С. 406.
Сотрудничество с противником вызывалось разрушением образа врага в случае гуманного обращения в плену. Попавшие в феврале 1919 г. в плен казаки убеждали Ф. К. Миронова отпустить их домой с лошадьми и конским снаряжением, сообщая: «Еще докладываем, как мы зарегистрировали себя преступниками красновских банд первыми, то больше нам возврата в таковую нет, а должны быть всегда готовыми к вашему вызову» [277] . Разговоры среди оренбургских казаков о том, что красные «не зверствуют» с пленными, фиксировались белыми мемуаристами [278] . Разговаривающие, смеющиеся, подчас добродушно обращающиеся с пленными люди могли стимулировать не только изменение отношения, но и немедленный переход на сторону противника. По словам Н. Н. Кузьмина, пленный английский капитан был крайне удивлен не только тем, что его хорошо накормили и снабдили табаком, но и видом английских пленных в Москве, которые «жили на свободе, ходили по театрам и чувствовали себя прекрасно». Английский капеллан, захваченный в плен у Обозерской и уверенный в том, что его повесят, был настолько поражен, что И. П. Уборевич отпустил его, что стал молиться за большевиков. Мемуарист с иронией отмечал: «Как потом выяснилось, его недолго продержали в Архангельске и как вредного агитатора отправили в Англию» [279] . Б. А. Штейфон вспоминал, как попавший в плен комиссар согласился сотрудничать с белогвардейцами, убеждая, что красноармейцы желают перейти на их сторону и опасаются лишь массовых расправ. Автор воспоминаний подчеркивал, что вскоре в перешедших на сторону белых ротах (о чем было заранее уговорено) никто не был расстрелян, все были поставлены в строй [280] .
277
Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). С. 149.
278
Масянов Л. Гибель Уральского казачьего войска // Великий Сибирский Ледяной поход / Под ред. С. В. Волкова. М., 2004. С. 562.
279
Кузьмин Н. Н. Борьба за Север // Этапы большого пути: воспоминания о гражданской войне / Ред. В. Д. Поликарпов. М., 1962. С. 314–315; Как мы освобождали Ростов / Под ред. П. Я. Ивангородского. Ростов-на-Дону, 1935. С. 162; Гарашин Р Красные гусары. Мемуары. М., 1970. С. 116, 161–162.
280
Штейфон Б. А. Кризис добровольчества… С. 317–318.
О жалости по отношению к пленным записал в дневнике красноармеец Ф. И. Голиков, об этом же говорили и Ф. К. Миронов, и белый мемуарист Ф. И. Елисеев, описывавший территорию Воронежской губернии в начале осени 1919 г., «оккупированную» апатичными, грязными и голодными пленными красноармейцами [281] . Некоторые мемуаристы высказывали уверенность, что гуманность к пленным была основной причиной их перехода на сторону противника. «Я думаю, почти каждого трудящегося человека можно склонить на нашу сторону. Надо только подойти к нему, хорошо растолковать все, доказать на фактах», – отмечал Ф. И. Голиков [282] . Такие беседы вполне могли проводиться спецслужбами, комиссарами, причем и здесь человеческое обращение, стремление понять, переубедить и, как кульминация, освобождение воспринимались пленными как перелом в их судьбе, создавая благоприятный образ бывшего противника [283] .
281
Голиков Ф. И. Указ. соч. С. 81, 83; Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы. С. 150; Елисеев Ф. И. Указ. соч. С. 239.
282
Голиков Ф. И. Указ. соч. С. 103.
283
Поздняков Е. И. Указ. соч. С. 184–191.
Удовлетворение бывшим противником первичной потребности в пище было серьезным стимулом для изменения отношения к нему. Идиллические картины приема на службу тысяч солдат и офицеров армий А. В. Колчака соседствуют с рассказами очевидцев о массовой смертности от голода, морозов и эпидемий в концлагерях под Красноярском и Иркутском [284] . Любое решение этих проблем становилось приемлемым для основной массы пленных. «Человеческое обращение, обильный паек и отличное обмундирование» были вескими аргументами для сотен бывших красноармейцев в Северной области [285] . В обмен на табак и сахар подписывали покаянные письма пленные ижевцы [286] . То же можно сказать о медпомощи. Стремясь создать у белых нужные настроения, красные не только перевязывали пленных, но могли и отправить их обратно «на долечивание» [287] . Улучшение питания становилось важнейшим требованием военнопленных. Латыши, захваченные в плен в 1920 г., требовали прежде всего более качественного питания и, после того как красные стали прорываться в Крым, именно выдача хлеба и консервов стала первым шагом коменданта на пути к сотрудничеству [288] .
284
Каликин. Судьба одного из офицеров // Каппель и каппелевцы / Под науч. ред. В. Ж. Цветкова. М., 2003. С. 282–283.
285
Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области // Архив русской революции. М., 1991. Т. 3. С. 54.
286
Балмасов С. С. Указ. соч. С. 222–223.
287
Гарашин Р. Указ. соч. С. 96; Сухов С. А. Указ. соч. С. 138.
288
Плаудис П. Я. Указ соч. С. 418.