Трагедия закона
Шрифт:
Пока не принесли очередное виски, не было произнесено ни слова. Петтигрю долил в стакан чуточку содовой, выпил все залпом, поставил стакан и яростно воскликнул:
— Нет!
Дерек удивленно посмотрел на него и подумал, что «грань», вероятно, достигнута. Но Петтигрю продолжил говорить спокойнее, чем прежде, и речь его, если это возможно, потекла еще более плавно.
— В третьем стакане виски есть нечто, — сказал он, — что совершенно не позволяет солгать, даже в подтексте. Для меня по крайней мере третий стакан — это третья степень. Рушится последний барьер, и я становлюсь чистым — или грязным, это зависит от темы, — но в любом случае правдивым. Я только что блистательно солгал вам.
— О Хеппенстоле?
— Да. Он действительно был
Петтигрю закурил сигарету.
— В начале моей карьеры Хеппенстол был моим клиентом, — сказал он, рассеянно наблюдая за колечками дыма от сигареты. — Мне он нравился. Он был ловким — в обоих смыслах слова, профессионально удачливым и светским человеком и в Сити, и в Уэст-Энде. Он поставлял мне много работы. Дела были мелкими, но тогда Хеппенстол был мелким деятелем. Работали мы в одной конторе с Брадобреем. Главой ее был… но это вам неинтересно. Брадобрей был старше меня по должности и на голову выше той мелочевки, которую раздавал тогда Хеппенстол. Но вот разразилась война. Я, разумеется, пошел служить. И именно пока меня не было, его практика стала расти как на дрожжах.
— Чью практику вы имеете в виду? — спросил Дерек. — Хеппенстола или Барбера?
— Обоих. Одновременно и взаимосвязано. Хеппенстол начал приобщаться к делам действительно высокого класса, приобрел важных клиентов в Сити и в то же время заполучил несколько лакомых общественных тяжб из тех, которые поднимают волну в печати. А мой секретарь — который, естественно, был и секретарем Брадобрея — следил за тем, чтобы он оставался предан конторе. Впрочем, после двух-трех первых дел его и уговаривать не надо было. Брадобрей оказался полезен ему лично, а Хеппенстол — очень полезен Брадобрею. Не будет преувеличением сказать, что Хеппенстол его сделал. Он появился в его жизни как раз тогда, когда Брадобрей занимал уже слишком высокое положение, чтобы позволить себе заниматься мелочевкой, которой с радостью занимался я, но еще не смог поставить себя наравне с настоящими тяжеловесами. Именно Хеппенстол дал ему толчок, позволивший войти в круг значительных людей. А когда сразу после войны случился бум судебных тяжб, двое из этих значительных людей оказались в самой его гуще, и, пока длились их процессы, Хеппенстол перекачал в карманы Брадобрея тысячи фунтов.
Он зевнул и бросил окурок в огонь.
— К тому времени я, разумеется, вернулся с войны, — продолжил он, — и, естественно, опять пришел в свою контору — Брадобрей тогда уже возглавлял ее, — но надолго там не задержался. Я нашел тамошнюю атмосферу не слишком приятной и перешел в другое место, после чего не получил уже от Хеппенстола ни одного дела. Не могу его винить — он был уже слишком хорошо обеспечен и, когда Брадобрей стал королевским адвокатом, остался самым компетентным сотрудником в конторе, единственным, кто мог его заменить. Но это к делу не относится. Речь не обо мне, а о Хеппенстоле. Выдвинувшись в передние ряды, Брадобрей продолжал встречаться с ним. Они ужинали и выпивали вместе, после ужина он, держа Хильду за руку, без сомнения, дискутировал с Хеппенстолом о правовой норме в деле Шелли и на другие темы, столь дорогие сердцу этой ученой дамы…
— И все это время Хеппенстол воровал деньги своих клиентов? — в ужасе спросил Дерек.
— Дорогой мой идеалист, такое, знаете ли, случается. На самом деле несколько вольно обращаться со средствами своих клиентов Хеппенстол начал еще в 1931 году. Он много занимался спекуляциями — так сказать, сверхурочная работа человека из Сити, обеспечивавшая ему видимость человека из Уэст-Энда, — и экономический спад застал его врасплох. Он позаимствовал
немного с одного счета, чтобы выправить свои дела, чуточку помог себе с другого, чтобы компенсировать недостачу на первом, и пошло-поехало. Как раз тогда, когда Общество юристов заинтересовалось аферами Хеппенстола, Брадобрей занял судейское место, и на сей раз они встретились в Олд-Бейли. Comprenez? [32]32
Понимаете? (фр.)
— Да. Должно быть, для обоих это был ужасный момент.
— Если вы так думаете, значит, вы упустили главное. Для Хеппенстола это, безусловно, было ужасно. Он, разумеется, признал себя виновным, и последовали обычные дебаты сторон. Но Брадобрей — который, имей он хоть какое-то представление о порядочности, не должен был позволять себе вообще судить это дело, — откровенно издевался над несчастным. Дело не только в вынесенном им приговоре, который по всем меркам был слишком суровым, а в том, как он себя вел. Сам я там, слава Богу, не присутствовал, но говорил с людьми, которые присутствовали, читал газетные репортажи и должен сказать, что это было свинство… свинство… свинство!..
От виски Дерек осмелел.
— Так вы поэтому так не любите его? — спросил он.
От этого вопроса Петтигрю словно бы пришел в себя:
— Как я уже сказал, речь не обо мне, а о Хеппенстоле, — сухо ответил он. — Но позволю себе заметить, что если Хеппенстол доставил Барберу несколько беспокойных ночей, то мне нисколько судью не жаль, и думаю, я не единственный, кто так думает. Надеюсь, вы не удивлены. — Он посмотрел на часы и добавил: — Как там насчет вашего поезда?
Дерек понял, что встреча окончена, и встал.
— Мне пора, — сказал он. — Но я должен упомянуть, что этот инспектор безо всякого энтузиазма отнесся к идее, будто за всем случившимся стоит Хеппенстол.
— Вы это уже говорили. У него есть другие соображения по этому поводу?
Дерек уже сожалел, что так разговорился, но идти на попятную было поздно.
— Ну… Он исключительно методично рассмотрел все вероятности, — ответил он, — и, судя по всему, думает, что если это действительно дело рук одного человека, в чем он очень сомневается, то…
— Ну?
— …то единственный, кто это может быть, — вы.
Ни за что на свете Дерек не мог бы угадать, удивило это Петтигрю или нет. Конечно, губы его дрогнули, словно он собирался рассмеяться, но взгляд остался суровым и голос, когда он наконец заговорил, был спокойным и серьезным.
— Благодарю, — сказал он. — Я буду это помнить.
— Только, пожалуйста, не думайте, что я… — Дерек смущенно запнулся.
— Дорогой мой юноша…
— …Это было всего лишь предположением со стороны инспектора. Не думаю, что он серьезно имел это в виду. И Хильда ни на минуту в это не поверила. Она чуть голову ему не откусила.
— Хильда? Что вы говорите? В самом деле? Это очень любезно с ее стороны. Можете передать ей мою благодарность. Впрочем, знаете, лучше не надо. Кстати, получило ли какое-нибудь развитие то злополучное происшествие с машиной в Маркхэмптоне?
— Нет, насколько мне известно. Кажется, судья получил по этому поводу какие-то письма, но мне, разумеется, об этом ничего не рассказывали…
— Гм… Могу ошибаться, но у меня такое ощущение, что это в настоящий момент самая серьезная угроза для Брадобрея. В его положении судебная тяжба может нанести ему больший урон, чем дюжина отравленных конфет. Ну что ж, доброй ночи и благодарю за компанию. Я получил удовольствие от нашей беседы. Признаться честно, я получил от нее такое удовольствие, что не уверен, нужно ли мне двигаться дальше по направлению к грани, а до нее еще далеко. Так что если вас спросят, почему вы так припозднились, можете отвечать, что спасали пожилого джентльмена от завтрашнего тяжелого похмелья. Всего вам доброго!