Трагический эксперимент. Книга 5
Шрифт:
Между тем силы, которые делали ставку на Свердлова и Троцкого, не являлись покровителями Ленина. Более того, эти же силы не исключали возможности отстранения Троцкого, если тот вдруг будет вести себя «неправильно». Офицер английской разведки Уильям Вайсман писал 1 мая 1918 года американскому дипломату Эдварду М.Хаузу, известному как «полковник Хаус»: «Если мы решим, что Троцкий не хочет или не может пригласить нас, то мы можем призвать Керенского и других деятелей первоначальной республиканской революции, побудить их образовать правительственный комитет <…> и делать то, чего Троцкий не пожелал или не смог бы сделать».
В этих условиях Ленин не мог быть независимой фигурой, а власть его в стране и партии не была абсолютной. Злейший враг самодержавия и лично императора Николая II, Ленин
Возможности двух направлений – ленинского и свердловского – по влиянию на судьбу царской семьи были примерно равны. Несмотря на то, что Ленин обладал большим авторитетом в партии, Свердлов имел поддержку мощных и влиятельных структур как в России, так и за границей. Екатеринбург задолго до того, как в него была доставлена царская семья, был выбран Свердловым в качестве своей опорной базы.
В первой половине 1918 года Свердлов не мог не учитывать значение германского фактора и авторитета, какой имел в партии Ленин. Поэтому при решении вопроса о царской семье председатель ВЦИК вынужден был проявлять изощрённую хитрость и скрытность. Не вызывает сомнений, что Свердлов разъяснил Яковлеву, что он должен придавать всей операции особую таинственность, но таким образом, чтобы у всех в Тобольске сложилось уверенность, что царскую семью вывозят в Москву, а затем за границу. На самом деле Яковлев должен был доставить семью Николая II в Екатеринбург и сдать местным властям. Яковлев должен был играть роль человека, всеми силами стремившегося выполнить задание Свердлова, но не сумевшего этого сделать из-за противодействия «своевольных» уральцев. Свердлов изначально создавал миф о якобы самостоятельных действиях уральских властей в отношении царской семьи, чтобы объяснить ими оставление её в Екатеринбурге. Этим «своеволием» будет объясняться и злодеяние 17 июля 1918 года.
В Екатеринбург императорская семья в составе Николая II, Александры Фёдоровны и Марии Николаевны прибыла 30 апреля 1918 года. В Тобольске, ввиду болезни Алексея, остались Ольга, Татьяна, Анастасия, а также члены свиты. В Екатеринбург они были доставлены 23 мая.
Во время перевода Николая II, Александры Фёдоровны и Марии Николаевны на Урал между уральскими властями и В.В.Яковлевым возник конфликт. Особоуполномоченный ВЦИК разгадал намерения руководства уральской области совершить в дороге покушение на семью Романовых. По этой причине после прибытия из Тобольска в ТюменьВ.В.Яковлев приказал двигаться далее не в Екатеринбург, а в Омск. Уральский Совет заявил протест В.И.Ленину и Я.М.Свердлову, назвал действия В.В.Яковлева изменническими и призвал к его аресту. В результате переписки Центра с обеими сторонами и заверения Я.М.СвердловымВ.В.Яковлева в том, что власти Урала не будут применять к царской семье насильственных действий, 30 апреля поезд прибыл в Екатеринбург.
Царскую семью разместили в реквизированном доме военного инженера Н.Н.Ипатьева под руководством коменданта А.Д.Авдеева. Дом Ипатьева назывался «домом особого назначения». Режим содержания, по сравнению с Тобольском, был ужесточён. Здесь семья провела последние 78 дней жизни. Вместе с Романовыми в Екатеринбург приехали их приближённые и слуги. Кто-то был расстрелян почти сразу, кого-то арестовали и убили несколько месяцев спустя. Кто-то выжил и впоследствии смог рассказать о том, что происходило в Ипатьевском доме. Жить с царской семьёй остались лишь четверо: доктор Боткин, лакей Трупп, горничная Нюта Демидова и поварёнок Леонид Седнев. Он станет
единственным из заключённых, кто избежит расстрела: в день перед убийством его уведут.Николай любил заниматься физическим трудом: пилить дрова, работать в саду, чистить лёд. После переезда в Екатеринбург всё это оказалось под запретом.
«Дом хороший, чистый, – писал в дневнике Николай. – Нам были отведены четыре большие комнаты: спальня угловая, уборная, рядом столовая с окнами в садик и с видом на низменную часть города и, наконец, просторная зала с аркою без дверей». Комендантом был Александр Авдеев – как рассказывали о нём, «большевик самый настоящий» (позже его заменит Яков Юровский). В инструкции по охране семьи говорилось: «Комендант должен иметь в виду, что Николай Романов и его семья являются советскими арестантами, поэтому в месте его содержания устанавливается соответствующий режим».
Инструкция же предписывала коменданту быть вежливым. Но при первом обыске из рук Александры выхватили ридикюль, который она не хотела показывать. «До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми», – заметил Николай. Но получил ответ: «Прошу не забывать, что вы находитесь под следствием и арестом». От окружения царя потребовали называть членов семьи по имени и отчеству вместо «Ваше Величество» или «Ваше Высочество». Александру это по-настоящему покоробило.
Авдеев утверждал, что в день полагалось два часа прогулки. Но Николай в дневнике писал, что в день разрешалось гулять лишь час. На вопрос «почему?» бывшему царю ответили: «Чтобы было похоже на тюремный режим».
Всем арестантам был запрещён любой физический труд. Николай просил позволения чистить сад – отказ. Для семьи, все последние месяцы развлекавшейся лишь колкой дров и возделыванием грядок, это было непросто. Поначалу арестанты даже не могли сами кипятить себе воду. Только в мае Николай записал в дневнике: «Нам купили самовар, по крайней мере не будем зависеть от караула».
Через некоторое время маляр закрасил все окна известью, чтобы обитатели дома не могли смотреть на улицу. С окнами вообще было непросто: их не разрешали открывать, хотя сбежать при такой охране семья вряд ли бы смогла. А летом было жарко.
«Сегодня во время чая вошло 6 человек, вероятно – областного совета, посмотреть, какие окна открыть? Разрешение этого вопроса длится около двух недель! Часто приходили разные субъекты и молча при нас оглядывали окна» – из дневника Николая.
Только к концу июля одно из окон наконец открыли. «Такая радость, наконец-то, восхитительный воздух и одно оконное стекло, более не замазанное побелкой», – написал в дневнике Николай. После этого арестантам запретили сидеть на подоконниках. Не хватало кроватей, сёстры спали на полу. Обедали все вместе, причём не только со слугами, но и с красноармейцами. Они были грубы: могли залезть ложкой в миску с супом и сказать: «Вас всё-таки ещё ничё кормят».
Вермишель, картошка, салат из свёклы и компот, – такая еда была на столе арестантов. С мясом были проблемы. «Привезли мясо на шесть дней, но так мало, что этого хватит только на суп», «Харитонов приготовил макаронный пирог… потому что совсем не принесли мяса», – отмечает Александра в дневнике.
«Я приняла сидячую ванну, так как горячую воду можно было приносить только из нашей кухни», – пишет Александра о мелких бытовых неудобствах. По её записям видно, как постепенно для бывшей императрицы, когда-то властвовавшей над «шестой частью земли», важными становятся бытовые мелочи: «огромное наслаждение, чашечка кофе», «добрые монашки присылают теперь молоко и яйца для Алексея и нас и сливки».
Продукты действительно разрешалось брать из женского Ново-Тихвинского монастыря. С помощью этих посылок большевики устроили провокацию: передали в пробке одной из бутылок письмо от «русского офицера» с предложением помочь бежать. Семья на это ответила: «Мы не хотим и не можем БЕЖАТЬ. Мы только можем быть похищены силой». Несколько ночей Романовы провели одетыми, ожидая возможного спасения.
Скоро в доме сменился комендант. Им стал Яков Юровский. Поначалу он даже понравился семье, но очень скоро притеснений стало всё больше и больше. «Нужно привыкать жить не по-царски, а как приходится жить: по-арестантски», – сказал он, ограничив количество мяса, поступавшее заключённым.