Транквилиум
Шрифт:
– Не знаю, – Глеб пожал плечами.
– Ну так что? Будешь?
– Пить?
– Ну да!
– Сейчас брата спрошу, – и краем глаза заметил, как летчики переглянулись.
Сидели потом долго, почти до утра. Летчики выслушали балладу о Глебовой контузии, сочувственно повздыхали, выпили за выздоровление. Сам Глеб тихонько, думая о своем, лизал коньяк – напиток, похожий немного на тот, которым угощал его – как давно это было! – Бэдфорд. Да, что-то не так было во всей суете минувшего месяца, что-то не сходилось, да и не могло, наверное, сойтись – слишком уж многие врали ему… Да ты ешь, парень, старательно угощали его, в санатории вашем небось по-солдатски кормили – пытались впихнуть в него кружочки твердой колбасы, кусочки копченой рыбы, рыбу из жестяной банки, тушеную, распадающуюся… не было такого в вашем санатории, небось… Он ел, стараясь соответствовать. За окном вновь была тайга, невысокие горы, дорога петляла, поезд шел то по высоким насыпям, то по лощинам, то нырял
В темном вагоне не было ни дверей, ни стекол. Не было и пыли – ее давно выдуло могучим сквозняком. Снаружи скользил голый скелетоподобный лес. Глеб встал и осторожно выглянул в коридор. Там было, естественно, пусто. Обрывки занавесок бились, как крошечные черные флаги. Нельзя было долго оставаться здесь. А интересно, в паровозе тоже никого нет? Дорога изгибалась, в окно был виден и хвостовой вагон, и паровоз… нет, тут они называются как-то иначе, забавнее… тепловоз, вспомнил он. Пустой тепловоз без машинистов… или же кто-то ведет этот призрачный поезд? Простой ответ: что машинист в реальном мире ведет сразу два поезда: и свой, и теневой – отпадал: иначе весь пыльный мир был бы полон движущимися механизмами… Да, над всем этим еще думать и думать… а ведь я немало узнал за это время, почти удивился Глеб. Да, немало узнал…
И – еще есть Альдо…
Он перешел из купе летчиков в свое, достал из кармана часы, открыл, сложил ладони лодочкой, заслоняя часы от света, заглянул одним глазом. «Альдо», – чуть светилась надпись. Альдо. С ума можно сойти.
Впрочем, мистер Бэдфорд намекал, что не все, совершаемое отцом при посторонних, совершалось искренне. Равно как и произносимое – не было правдой. Но ведь Альдо, что общеизвестно, являлся прямым и непосредственным виновником изгнания отца. Предателем. Негодяем.
Впрочем, если изгнание оказывалось не изгнанием, а чем-то вроде служебной командировки, то…
Ничего не понимаю, подумал Глеб. А надо научиться понимать. Понимать.
Он задержал дыхание – и вернулся. Перешел в купе к летчикам. Сел, взял со стола свой недопитый стакан. Как обычно, его исчезновения никто не заметил.
16
Чемдалов не был в Порт-Элизабете уже года три и теперь как бы заново осматривался в этом по здешним меркам большом и шумном городе. Чем-то похож на Ялту, только дома другие – ну, это естественно. Ессестно. Он испытывал к этому городу – как и к остальным городам Транквилиума – безотчетное чувство брезгливости. Точно такое же, какое испытывал ко всяческим больным, убогим, покалеченным, слабым и полудохлым. Он знал, что такое болезнь и слабость, знал, каких сил стоит их преодолеть – и знал точно так же, что преодолимо все, кроме смерти. К седьмому классу он перенес четыре операции, был худой и хилый, в очках – готовая мишень. К середине восьмого – с ним боялись связываться самые отъявленные. Он сказал: бить буду сразу насмерть – и показал, как: кулаком выбил дно у железного ведра. Все можно одолеть, была бы воля – а если нет, то о чем вообще говорить?
Даже спустя два месяца после первого из замысленных Вась-Васем восстаний – торопливого, ущербного как по драматургии, так и по тактике, а потому проваленного с треском и копотью – в городе похаживали армейские патрули, висели портретики: «Разыскивается», с проверкой документов дело было поставлено достаточно четко, а в гавани, далеко от берега, но очень видно, несли службу три парусных сторожевика и три паровых быстроходных катера. С караульной службой у них полный порядок, сказал Пигулевский, когда они прохаживались по набережной. И на дорогах тоже? И на дорогах. Что, мышь не проскочит? – Чемдалов поднял бровь. Мышь не мышь, но лошадь провести трудно, невозмутимо сказал Пигулевский, вы же видели, какие тут заросли. Значит, так, сказал Чемдалов спокойно: я не верю, что контрабандисты сидят по норам. Любая сеть состоит из дыр. Завтра – завтра! – я должен знать, как переправить тонну груза на острова. На острова? – изумлению Пигулевского не было предела. Да мелкими партиями – тонну. Ну, если мелкими… мелкими, наверное, можно…
Чемдалов как бы со стороны видел себя и Пигулевского, медленно бредущих по боковой аллейке приморского парка: отставной офицер средних лет беседует с молодым почтовым чиновником. Отец и сын или, скорее, дядя с племянником. Идиллия.
Между тем именно через Пигулевского уходили на меррилендский рынок десятки килограммов колымского приискового золота и сотни тысяч доз колумбийского и кубинского кокаина. Вырученные деньги использовались для поддержки левых профсоюзов, радикальных партий, некоторых сугубо террористических группировок (к ним Вась-Вась питал особое пристрастие) – и, разумеется, на подготовку и проведение восстаний. Но еще больше средств уходило на дискредитацию власти – причем суммы настоящих взяток, сунутых через подставных лиц тем или иным чиновникам, составляли едва ли десятую часть того, что платили газетам за
раздувание этих скандалов. Но это давало настоящий эффект: вот уже четыре года подряд аналитики фиксировали медленное, но все ускоряющееся падение авторитета правительства. Помогала тому и политика президента Хоука, человека умного, но слишком упрямого, негибкого: встретившись с препятствием, он забывал обо всем, штурмуя его – зачастую в лоб. Все, кому хотелось, давно играли на этом. Хоук был предсказуем и потому уязвим, и Чемдалов даже слегка жалел его – брезгливой презрительной жалостью.Старый план Вась-Вася, одобренный в свое время еще Хрущевым, предусматривал создание мощной партии, опирающейся на армию неквалифицированных рабочих и сельскохозяйственных сезонников, и дальнейшее проведение ее к власти путем нехитрых комбинаций, отлично показавших себя в Африке. Хрущев очень увлекся этой идеей: вставить фитиль Америке, установив советскую власть в стране, населенной выходцами из Америки. Сама идея фитиля была у него чисто фрейдистской – а потому неодолимой. Потом все-таки оказалось, что Мерриленд – это не Африка. План был многократно скорректирован, но цель при этом оставалась неизменной: изменить социальный строй руками самих меррилендцев. Однако в семьдесят третьем Ю-Вэ, никогда не упускавший дела Тринадцатого из поля зрения, поставил задачу: любым путем и любыми средствами создать в обеих странах Транквилиума такие условия, чтобы к восемьдесят пятому году обеспечить быстрое переселение туда шестнадцати-восемнадцати миллионов человек и размещение пятидесяти миллионов тонн груза. Это нереально, пытался возражать Вась-Вась, но Ю-Вэ сунул ему под нос ньюхоупскую газетку двадцатилетней давности: на севере Острова найдены обломки чрезвычайно легких металлических конструкций, и ученые полагают, что это – следы катастрофы воздушного корабля из Старого мира. Север Острова проецируется на южную часть Якутии. Где-то там – большой проход. Ищи.
Найти большой проход удалось через полгода. И еще через полгода началось строительство железнодорожной магистрали, способной обеспечить требуемый грузопоток. Дело оставалось за малым: захватить власть в Мерриленде. И по возможности так, чтобы не настроить против себя аборигенов. Прийти не захватчиками, а друзьями или даже спасителями. Требовалась хорошая драматургия, и возник Чемдалов.
Он и сам не знал, почему Вась-Вась из всех разработчиков выделил именно его. Может быть, потому, что его проект был самый грубый, а потому – самый надежный. Кроме того, Чемдалов терпеть не мог эвфемизмов, и для него шпион всегда был «шпионом», а убийство никогда не было «устранением». А может быть, по каким-то вообще третьим соображениям. Но так или иначе, а проект «Домино» вскоре начал осуществляться как бы сам собой.
Цепь восстаний городской черни (Чемдалов так и писал: «городской черни»), соблазненной возможностью безнаказанно пограбить и поубивать, политических убийств и прочих подобных акций – должна была создать в стране обстановку крайне нервозную. Одновременный выброс на рынок огромного количества фальшивых, но абсолютно неотличимых от настоящих, бумажных денег вызовет резкий скачок цен и вскоре – трудности с продовольственным обеспечением крупных городов. Для меррилендцев, выросших среди изобилия еды, это само по себе будет страшным шоком. Несколько хорошо продуманных провокаций, дающих понять, что все это – дело рук Палладии, приведут к вспышке антипалладийских настроений. Проведение на гребне этой волны президентских выборов поставит во главе страны человека, готового войну начать. И тогда самое простое будет – вовремя поднести спичку… Когда же обе стороны достаточно измотают друг друга, предложить меррилендцам свою помощь, погасить совместными усилиями Палладию – после чего диктовать свои условия…
И вот – уже виден финал этой многолетней захватывающей игры.
– Тонну – мелкими партиями… – повторил Пигулевский. – А что это – я могу знать?
– Вполне, – кивнул Чемдалов. – Это деньги.
– Деньги? – Пигулевский изумился. – А что можно делать с деньгами на островах?
– Это я тебе потом все подробно распишу, – сказал Чемдалов.
Следующая встреча у него была через двадцать минут в одном маленьком ресторанчике, где всем подавали только стейк с яйцом и томатами. Но что это был за стейк! Даже неприхотливый Чемдалов с трудом подавил в себе желание потребовать еще одну порцию. Вот так и сбегают, угрюмо подумал он. Нажрутся чего повкуснее – и прощай, Родина! Его визави, Брянко, ел неторопливо, солидно, подбирая кусочком хлеба масло, растекшийся желток, мясной сок. Здешние правила приличия это допускали.
Утром Брянко был во Владивостоке.
– Насколько все серьезно? – спросил Чемдалов, принимаясь за пиво.
– Очень серьезно. Боюсь, невосстановимо.
– Сдвиг?
– И сдвиг, и Белый Огонь.
– Погибло много?
– С этой стороны – двое. А что с теми, которые были там… – Брянко пожал плечами. – Без воды, без жратвы – не знаю, сколько продержатся. Если вообще при взрыве уцелели…
– Значит – не пробиться?
– Вряд ли. Может, маленькую дырочку найдем…
– Слушай, Андрей… – Чемдалов взял себя за подбородок. – А почему решили, что это сделал Паламарчук? Или я что-то упустил?..