ТрансАтлантика

Лили закатила ей пощечину, велела одеться, у них много дел. Девочка не двинулась с места, затем приподнялась на цыпочки, лбом прижалась к ключице Лили. Мама, сказала Эмили.

Спустя два дня, под вечер, Лили Эрлих наняла плотника – переложить льдины, починить склад. Погодка стояла – не приведи господь. Ветер кусался. Стук молотков не смолкал всю ночь.

Скоро потеплеет. Надо самой учиться возить лед. Грузить на баржи, доставлять вниз по реке.

Она лежала в постели, в окружении оставшихся четырех детей. Мальчики уже подросли. Эмили поможет с бухгалтерией. Как-то ведь люди выживают. Лили поглядела в окно на озеро. Над ним вздыхал лунный свет. Сначала разбудила Томаса, потом двоих других. Они вышли в ночь, направились к амбару, выпуская дыхание облачками в темноту Для начала приготовим фургоны, сказала она. Накормите лошадей.

Одна компания из Цинциннати прислала буклеты. «Хрестоматия Макгаффи. Непревзойденный шанс. Научитесь за 29 дней. Возврат денег гарантируем». Лили понятия не имела, что с ними делать. Слова – лишь стайки закорючек. Как научиться читать, если еще не умеешь читать? Как выучиться, если не училась? Перед глазами все плыло. Горло сжималось. Она засунула буклеты подальше на полку.

Наняла повозку, отправилась на юг, на два дня, в самый Сент-Луис. Дома казались невероятно высокими. В окнах трепетало стираное белье. Мужчины в стетсонах привязывали лошадей к коновязям. Взревел железнодорожный гудок. Лили спросила, где тут книжная лавка. Какой-то мальчик объяснил, как пройти. На двери звякнул колокольчик. Лили бродила меж стеллажей. Боялась, что ее увидят. Слова на корешках не значили ровным счетом ничего.

Отыскал продавец – на верхней полке, без стремянки не достать. Она узнала его по гравюре на фронтисписе. Книгу завернули в коричневую бумагу и обвязали бечевкой.

Дома Эмили пальчиком вела по завитушкам на странице. Это «Я». Это «Р». Это «О». Это «Д». Это «И».

На третий год со смерти Иона Эрлиха на Лили работали мужчины – два норвежца, два ирландца и бригадир-бретонец. И сыновья. Лили – крошечная фигурка на льду; годы слегка пригнули к земле, печаль скукожила, но голос ясно разносился над белой пустотой. Купили новое оборудование: широкие топоры, поперечные резаки, плужные снегоочистители, сбруи. Пилы стреляли белыми искрами. Лошади исходили паром, ходили боками. Склады перестроили и укрепили.

После школы Эмили помогала гонять по озеру кусы льда.

Раз в месяц Лили ездила в город. Тягостное путешествие. Нередко по три дня в один конец. Торговалась за столом на Кэронделет-авеню. Знала, сколько платят ей и сколько берет с покупателей торговец льдом. Пропасть между тем и другим вызывала разлитие желчи.

Из серебристой сумочки вынимала перо Йона Эрлиха, ставила подпись. Уж этому-то научилась – толкать перо, чтобы вышло хотя бы подобие имени. Торговец большим пальцем тер под носом. Он был худ, резок, словно выпилен свеженаточенной пилой.

– Умеете писать?

– Еще б не умела. За кого вы меня принимаете?

– Я ничего дурного сказать не хотел, миссис Эрлих.

– Да уж надеюсь.

Гордо выходила из конторы, шагала по берегу Миссисипи. Смотрела, как прогуливаются женщины помоложе, в элегантных нарядах – широкополые шляпки, шелестящие платья. Гребные лодки, пароходы. Вся река бурлила торговлей. Мальчишки-газетчики кричали о золоте и железных дорогах. Над рекой поднимался воздушный шар, плыл на запад. Напротив Оперы туда-сюда ездил человек на машине. С громадным передним колесом. Зеваки называли машину «велосипед». Молодые люди в ковбойских шляпах привязывали лошадей перед салунами. На Лили теперь особо не глядели, но она не огорчалась. После многих ледовых лет немела спина. Лили шаркала и переваливалась на ходу. Для деловых встреч держала три красивых платья. В остальном одевалась просто, в темное, с оттенком траура.

На четвертый год вдовства договорилась о цене с бригадиром из Бретани. Продала ему хижину, аренду озер и все оборудование. Первым делом упаковала картину – подарок Йона Эрлиха. Все коробки, мебель, стулья, посуду, книги. Нагрузили четыре фургона. Картину везла впереди. Подъехали к новому дому на Флориссант-авеню. Дорожка из дробленого известняка. Дом двухэтажный, кирпичный, с высокими потолками и широкой лестницей. Бледно-голубой ковер, фестоны – плетеные розы. Лили повесила картину на верху лестницы и немедленно занялась торговыми делами. «Озерный лед». Английский художник нарисовал вывеску на складских дверях. Его акцент взволновал Лили. Художник ей поклонился, и она от смущения вспыхнула как маков цвет. Англичанин, ты подумай. Кланяется ей. Лили Дугган. Брайди Фицпатрик. А когда-то громыхали трупные телеги. Падали снежные хлопья.

Сама изумлялась, что ко льду уже можно и не прикасаться. Возделывают лед теперь другие – на севере, в Миссури, Иллинойсе, Айове. Дела вела тщательно. Жалованья, перевозки, потери от таяния. Потрясающая логика денег. Как легко возникают, как быстро теряются. В Сент-Луисе открыла кредит в банке «Уэллс Фарго» на Филлмор-стрит. Подходила к кассирам, и те знали ее по имени. Как ваши дела, миссис Эрлих? Приятно видеть вас снова. На улице ей вежливо кивали мужчины и женщины. Лили пугалась. Придерживала краешек широкой юбки, мямлила «здрасьте». Лавочники демонстрировали ей лучшие куски мяса. На Маркет-стрит был шляпный магазин. Лили купила затейливую модель со страусовым пером, но вернулась домой, увидела себя в высоком овальном зеркале и не снесла мысли о том, что покажется в эдакой шляпе на людях, убрала в коробку и больше не доставала.

Спрос вырос. Больницы. Пароходы. Рестораны. Рыбные ларьки. Кондитерские. В некоторых гостиницах даже стали класть лед в напитки.

Спустя шесть лет Лили Эрлих смогла послать своего старшенького из выживших, Лоренса, в Чикагский университет. А потом и Натаниэла с Томасом. Зимой 1886-го Эмили исполнилось четырнадцать. Почти целыми днями сидела в спальне, не расставалась с книжками. Поначалу Лили думала, что девочка терзается одиночеством, но вскоре выяснилось, что Эмили хлебом не корми – дай задернуть шторы, зажечь свечку, почитать в свечном мерцании. Пьесы Шекспира. Лекции Эмерсона. Стихи Харта, Сарджента, Вордсворта [46] . Спальня набита книгами до потолка – обоев не видать.

46

Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882) – американский поэт и философ, один из основоположников трансцендентализма. Уолтер Харт (1709–1774) – вероятнее всего, имеется в виду английский поэт, историк, оксфордский преподаватель, друг Александра Поупа. Эпес Сарджент (1813–1880) – американский поэт, драматург и редактор. Уильям Вордсворт (1770–1850) – английский поэт-романтик, один из провозвестников романтической традиции английской литературы, представитель «озерной школы».

Собственные книжные опыты Лили долго не продлились; зато она растила свою девочку. Этого уже довольно.

Зимой 1887 года Лили разделила свой ледовый бизнес. Три равные части трем сыновьям. Лоренс вернулся из университета в сером костюме и при бабочке, обзавелся восточным акцентом. Двоих младших мальчиков интересовали клубы пара над сортировочными: свои доли они продали, приподняли шляпы, распрощались. Натаниэл уехал на запад, в Сан-Франциско; Томас – на восток, в Торонто. Эмили не досталось ничего – не по злобе, просто по традиции. Лили и в голову не пришло. Мать и дочь купили домик поменьше на Гравой-роуд. Перед домом развели сад. Ни с кем не дружили. По воскресеньям одевались в церковь: длинные перчатки, широкополые шляпки, белые вуали на глаза. Порой их видели вдвоем на променаде. За Эмили никто особо не волочился. Да Эмили и не ждала. Она едва ли считалась красоткой. Ее поглощали книги. Порой вечерами Лили звала Эмили к себе в постель – лечь под одеяло, устроиться на подушках и почитать вслух. Я родился в Такахо, что под Хиллзборо и милях в двенадцати от Истона, в округе Толбот штата Мэриленд.

Дом на Грейт-Брансуик-стрит был теперь далек – иная повседневность, иные шумы. Словно сами годы позабыли, кем она прежде была. Тени целых сорока лет.

О последних модах ее лучше не спрашивать, но по торжественному случаю она надела длинный лиловый «полонез» под приталенный жакет. Под горлом – аметистовая брошь. Седые волосы убраны под изогнутые поля сиреневого капора.

Она медленно выступила из кареты, зашаркала под руку с Эмили, которая надела простое платье из альпаки. Вечер выдался прохладный. Только что стемнело. Лили растерялась в танце огней, в плотном течении множества тел. Они вошли в гостиницу. Мимо гранитных колонн. Под беглыми взглядами коридорных. По вестибюлю плыли высокие ноты фортепиано. В глубинах тела Лили ныне обитала тупая боль. Руки, колени, щиколотки.

Лили мельком посмотрела на большие деревянные часы в углу возле эркерных окон. Слишком рано. Вокруг стояли женщины в дорогих шалях и платьях. Несколько мужчин в смокингах и пиджаках. Сумбур и суета. И группки негров по углам. В основном мужчин. Какое большое собрание.

Она подступила ближе. Сквозь строй. Наверняка все смотрят. Вдоль решетчатой стены пробралась вперед, обнаружила пейзажные полотна – можно сделать вид, будто любуется, – притянула Эмили к себе.

– А теперь тихо, – сказала Лили.