Трансчеловек

А сейчас они без надобности. Если миром правит экономика, то им придется очень долго ждать, когда чипы подешевеют до такого уровня, что такой вот дядя сможет на сдачу от пива купить пилюли бессмертия и расширения сознания.

2036 год

Возвращаясь с работы, увидел перед зданием правительства огромную толпу, скандирующую лозунги. Многие потрясали плакатами, растягивали слоганы. Все получалось красиво, умело, профессионально. Чувствовалась не только рука опытного устроителя шоу, но и натренированность участников митинга. Думаю, если присмотреться, можно эти же лица увидеть в толпе протестующих против истребления диких животных, в поддержку переворота в Белоруссии, в защиту политических прав курдов и даже за легализацию абортов в Италии.

В последнее время сформировались команды, которые за определенную плату способны вывести на площади определенное количество народа и устроить демонстрацию защиты или протеста, в зависимости от целей заказчика. В прейскурант обычно включается как оплата всем участвующим, так и дополнительные услуги: почасовость, забрасывание гнилыми помидорами или тухлыми яйцами, битье стекол и даже поджоги автомобилей, если это будет оговорено и оплачено.

Я все никак не мог рассмотреть надписи, наконец вспомнил про недавно вмонтированный в бровь и подключенный к нейронам чип, напрягся и начал зумить изображение, приближая, как в трансфокаторе, стараясь не терять четкости. Со стороны это, наверное, выглядит несколько странно, если не смешно: мужик вдруг напрягся и застыл, глядя перед собой бараньим взглядом, тужится так, словно старается испачкать штаны.

Конечно, со временем научусь делать это одним движением мысли, а пока вот так, напрягаясь так, что дрожат мышцы даже на заднице. Устройства, теперь чаще именуемые гаджетами, измельчились настолько, что мобильники, к примеру, стали носить в ухе. Женщины щеголяют новыми функциональными серьгами, что поддерживают связь со всем миром, понятие роуминга ушло в прошлое, мужчины же, чтобы не назвали педерастами, сперва прятали то за ухом, то в ухе, а затем начали имплантировать в ткань.

Они же первыми научились включать и выключать небольшим мышечным усилием: «Подумал, а оно возьми и включись! И жена все услышала…» Женщины же долгое время красивым жестом вскидывали руку и то с веселым, то с отработанно задумчивым видом касались кончиком пальца уха.

Но это начиналось только с мобильника, постепенно же измельчились и остальные девайсы, под кожу ушли чипы с документами, в том числе и на автомобили, квартиры и прочее-прочее, но уже через три года эти устаревшие чипы кто выковыривал, а кто оставил: есть не просят, не беспокоят. Все эти данные теперь хранились в Сети Единых Служб, а человеку достаточно иметь в себе чип, удостоверяющий, что он – это он, а остальное проверит компьютер.

Но все это, вызывающее гневные филиппики Аркадия и брюзжание Леонида, было цветочками. Первым прорывом было избавление от очков. Когда-то компьютеры занимали огромные машинные залы, потом умещались в одной комнатке, затем на рабочем столе, наконец пришла эра ноутбуков, в конце концов в дужке очков разместились компьютеры в сто тысяч раз мощнее, чем первые гиганты. Они обеспечивали разделяемую и подправленную реальность, что для кого-то гы-гы и ха-ха, источник приколов, для кого-то источник информации, как было с Интернетом.

Уменьшить до размеров пшеничного зерна оказалось нетрудно, как и спрятать под кожу, сложности начались с подключением к нервным волокнам. Не к зрительному нерву, это было бы слишком, но все-таки к нейронам. Непросто еще оказалось научиться управлять таким чипом. У самых чувствительных уходит не меньше недели, у других – почти месяц, а половина из пожелавших имплантировать девайс так и не сумели освоить сложное управление. Им пришлось остаться со старомодными очками, что, увы, показатель, как раньше, разделил людей на освоивших компьютеры и боявшихся к ним прикоснуться.

Митинг выглядит нескончаемым, народ все прибывает, машина пробирается осторожно, впереди пробка, я рискнул выбраться на тротуар и полз со скоростью три километра в час, наконец в человеке на помосте с изумлением узнал Колю. Он размахивал левой рукой, а правой прижимал к губам нечто, заменившее мегафон, и выкрикивал нечленораздельные лозунги. Однако его понимали, отвечали дружным ревом и вздымали плакаты.

Я приспустил стекло, крикнул женщине на тротуаре:

– Против налогов?

Она отмахнулась.

– Если бы! Протестуют, что уже третий ликероводочный завод в Москве закрывают.

Я удивился.

– Ну и что? И так все пьют больше импортное.

Она засмеялась.

– Вы с Луны свалились? Импортное в магазинах не берут.

– Почему?

– Спрос упал, – объяснила она, – ниже некуда.

– Ничего себе новости, – удивился я.

Она присмотрелась, в живых глазах вспыхнул интерес.

– А вы, видать, совсем непьющий?.. Вообще-то у меня есть свободные полчаса. Муж вернется с работы еще нескоро, а у тебя, смотрю, машина просторная.

– Рад бы, – соврал я, – но спешу.

– Так пробка же, – напомнила она.

– А я переулками, – сообщил я. – Этот район хорошо знаю.

Осторожно пробираясь дворами мимо припаркованных автомобилей, мусорных ящиков и оградок, я думал о колоссальном ударе, что нанесен так называемому цивилизованному употреблению вин. До этого пьянство считалось уделом только нижних слоев населения, а вот высшие, дескать, не пьянствуют… всего лишь на том основании, что пьют дорогие вина. Однако всеобщая волна интереса к здоровому образу жизни уже подорвала могущество коньячных баронов и магнатов выпуска рома и виски, пошатнула столпы империй водочных королей и даже обеспокоила производителей мускатов, кагоров и даже шампанского, без которого не обходится ни один праздничный стол.

Что ж, пусть Коля орет и созывает народ на митинги, дни беспробудного пьянства подошли к концу, а умеренное пьянство не столь романтично, тоже незаметно уходит. И неча прикрываться красивыми лозунгами насчет марочных или коллекционных вин. Алкоголь и есть алкоголь, с этой базовой платформы нет разницы между самодельным вонючим самогоном и коллекционными. И те и другие туманят разум, бьют по печени. Да и по карману, если уж совсем честно.

В ухе пропищало, знакомый код, я сосредоточился и сказал шепотом: «Да, Света, на связи». На стене здания напротив появилось огромное, но видимое только мне, лицо Светланы, улыбающееся, с растрепанной прической. Тут же исчезло, сменившись им же, только постарше, с едва заметными морщинками у рта, а прическа уже гладкая, в стиле прошлого века.

– Привет, – сказала она, – еду мимо тебя, угостишь кофе?

– Заезжай, – ответил я. – Как случилось, что в наших краях?

– Нужно было проверить филиал нашей фирмы. Действительно, Москва так разрослась, что проще в Сибирь слетать, чем на другой конец пробиться.

Я поднялся в свою квартиру, настроил голосом аппаратуру, чтобы, как только появится гость, автомат сразу начал готовить кофе на двоих.

Она вошла все такая же подтянутая, с высокой грудью и плоским животом, ноги длинные, без капли жира. Мне показалось, что тугие мышцы располагаются не там, где должны, а где красиво – настолько хороша, словно только что из рук именитого дизайнера. Разве что по лицу видно, что уже не юная девушка. Впрочем, по фигуре тоже видно: слишком хороша, отточена, у молодых все же больше некоторой рыхлости и незавершенности.

– Привет, – сказала она. Ее глаза внимательно осмотрели меня с головы до ног. – Все качаешься?

– Ничуть, – заверил я.

– Да? А фигура спортивная. И плечи как будто стали шире.

– Это все добавки, – объяснил я.

– Ты ж вроде увлекся продлением жизни?

– А спортивные как раз и продлевают, – сообщил я. – Не знала? Если, конечно, не перегибать, не перегибать.

Она с удовольствием пила кофе, он сжигает жир, ела жирную рыбу, этот жир полезен, убивает какой-то другой жир, вредный, с удовольствием грызла черный горький шоколад, в нем тоже что-то очень полезное, не помню. Словом, она ухитряется соблюдать диету и в то же время получать удовольствие даже от нее.