Трансформация интимности

Императив свободной и открытой коммуникации является обязательным условием (в оригинале — sine qua поп — примеч. перев.) чистых отношений; связь является ее собственным форумом.

В этом пункте мы замкнули полный круг. Само-автономия, разрыв с принудительностью, является условием открытого диалога с другим. Такой диалог, в свою очередь, является посредником выражения индивидуальных потребностей, равно как и средством, с помощью которого рефлексивно организуются отношения.

Демократия безрадостна, секс возбуждает, хотя, вероятно, немногие взялись бы утверждать противоположное. Какое отношение имеют демократические нормы к самому по себе сексуальному опыту? Это суть вопроса сексуальной эмансипации. В сущности, такие нормы отлучают сексуальность от распределительной власти, помимо всего прочего — от власти фаллоса. Демократия, подразумеваемая в трансформации интимности, включает в себя «радикальный плюрализм», но также и превосходит его. Для сексуальной активности не устанавливается никаких пределов, кроме тех, что вызваны обобщением принципа автономии и договорных норм чистых отношений. Сексуальная эмансипация состоит в объединении пластической сексуальности с рефлексивным проектом самости. Поэтому нет необходимости, например, накладывать запрет на эпизодическую сексуальность, коль скоро всеми сторонами поддерживаются принцип автономии и другие соотносящиеся нормы. С другой стороны, там, где такая сексуальность тайно или как-то иначе используется как способ эксплуататорского господства, или там, где она выражает подавление, она не достигает идеала эмансипации.

Политическая демократия подразумевает, что индивиды располагают ресурсами, достаточными для того, чтобы автономным образом участвовать в демократическом процессе. То же самое применимо и к сфере чистых отношений, хотя здесь, как и в случае с политикой, важно избегать экономического редукционизма. Демократические устремления не означают равенства ресурсов, но они явственно развиваются в этом направлении. Они включают в рамки хартии о правах и ресурсы, оговариваемые как определяющую часть отношений. Важность этого предписания в рамках гетеросексуальных отношений весьма очевидна, будучи задаваемой неравенством в экономических ресурсах, доступных мужчинам и женщинам, и в ответственности за уход за детьми и за домашнюю работу. Демократическая модель предполагает равенство в этих областях; целью, однако, будет не столько обязательный паритет, сколько справедливая организация, оговариваемая в соответствии с принципом автономии. Будет оговариваться определенный баланс задач и вознаграждений, который каждый найдет приемлемым для себя. Может устанавливаться разделение труда, но не просто наследуемое на основе предустановленных критериев или налагаемое неравенством экономических ресурсов, привносимых в отношения.

В более широком обществе существуют структурные условия, которые проникают в сердцевину чистых отношений; и наоборот, то, каким именно образом упорядочиваются такие отношения, имеет свои последствия для более широкого социального порядка. Демократизация в публичной сфере, и не только на уровне национального государства, обеспечивает сущностные условия для демократизации личных отношений. Но применимо и обратное. Продвижение само-автономии в чистых отношениях наполнено подразумеваемыми смыслами для демократической практики в более широкой общине.

Существует симметрия между демократизацией личной жизни и демократическими возможностями в глобальном политическом порядке на самом обширном уровне. Рассмотрим различие между позиционной сделкой и принципиальным договором, отчетливо выделяющимся в анализе глобальных стратегий и сегодняшних конфликтов. В позиционной сделке, которая может быть приравнена к личным отношениям, в которых недостает интимности, каждая сторона подходит к договору, занимая крайнюю позицию. Путем обоюдных угроз и игры на изнурение одна или другая сторона сдается и результат достигается — если переговорный процесс к этому времени не рухнет окончательно. Глобальные отношения, устанавливаемые более демократичным образом, будут продвигаться к принципиальной договоренности. Здесь взаимодействие сторон начинается с попытки раскрыть озабоченности и интересы друг друга, идентифицируя ряд возможных вариантов, прежде чем они будут сведены к немногим. Проблема, подлежащая решению, отделяется от антагонизмов друг к другу, так что становится возможно удостовериться в сути переговоров в ходе того, как становятся уверенными в другом и преисполняются уважения к нему. Короче говоря, как и в личностной сфере, различие может стать средством коммуникации.

Сексуальность, эмансипация, жизненная политика

Никому неизвестно, будет ли на глобальном уровне развиваться система демократических институтов, или же, наоборот, мировые политики соскользнут к деструктивности, что могло бы представлять собою угрозу планете в целом. Никто не знает, не станут ли сексуальные отношения пустыней неустойчивых связей, отмеченных эмоциональной антипатией в той же мере, что и любовью, и покрытых рубцами насилия. В любом случае есть хорошие основания для оптимизма, но в культуре, которая отказалась от провиденциализма (providentialism — вера в провидение, предопределенность — примеч. перев.), черты будущего должны вырабатываться на фоне осознаваемого риска.

Открытая природа глобальных проектов современности имеет реальные корреляты в неопределенных результатах повседневных социальных экспериментов, которые являются предметом рассмотрения этой книги.

Что можно сказать с какой-то степенью определенности, так это то, что демократии недостаточно. Политика эмансипации — это политика внутренне соотносящихся систем современности; она ориентирована на контроль распределительной власти и не может вступать в столкновение с властью в ее порождающем родовом аспекте. Она оставляет в стороне многие из вопросов, поставленных ограничением (в оригинале — sequestration — примеч. перев.) опыта.

Сексуальность имеет огромную важность в современной цивилизации, потому что она является точкой контакта со всем, что предшествовало технической безопасности, которую должна предлагать повседневная жизнь. Ее ассоциация со смертью стала для нас столь же причудливой и почти немыслимой, как кажется очевидной ее переплетенность с жизнью. Сексуальность оказалась заключенной в рамки поиска самоидентичности, которую сама по себе сексуальная активность может заполнять лишь на мгновения. «Склони свою сонную голову, мой любимый человек, на мою ненадежную руку»: столь много сексуальности являет собою фрустрированная любовь, обреченная бесконечно отыскивать различия в схожести анатомии и физического отклика.

В вызываемой сексуальностью напряженности, возникающей между приватизацией страсти и насыщенностью публичной сферы, равно как и в некоторых конфликтах, разделяющих сегодня мужчин и женщин, мы можем увидеть постановку в повестку дня новых вопросов. В частности, в своих связях с гендером сексуальность дала толчок развитию политике личного — фраза, которая останется непонятой, если связывать ее только с эмансипацией. Мы определяем понятие жизненной политики [238] скорее как политику жизненного стиля (в оригинале — lifestyle — примеч. перев.), действующую в контексте институциональной рефлексивности.

238

Anthony Giddens. Modernity and Self-Identity. — Cambridge: Polity, 1991, ch. 7.

Оно относится не к тому, чтобы «политизировать» — в узком смысле этого понятия — решения, связанные со стилем жизни, но к тому, чтобы ре-морализировать их или, выражаясь более точно, поднять на поверхность те моральные и экзистенциальные проблемы, которые ограничение опыта оттолкнуло от повседневной жизни. Это проблемы, которые растворяют в себе абстрактную философию, этические идеи и очень практические заботы.

Периферия жизненной политики охватывает множество различных проблем. Одна из них — это самоидентификация как таковая. Рефлексивный проект самости. В той мере, в какой он фокусируется на жизненном пространстве, рассматриваемом как внутренне соотнесенная система, — ориентирован только на контроль. Он не имеет иной морали, нежели аутентичность, современная версия старой максимы «мешать самому себе быть правдивым». Однако сегодня заданный истечением традиции вопрос «Кем я буду?» неразрывно связан с вопросом «Как я буду жить?». Здесь представлено множество вопросов, но в той мере, в какой это касается сексуальности, наиболее очевидным является вопрос о сексуальной идентичности.

Можно было бы подумать, что чем больше достигнутый уровень равенства между полами, тем более вероятно, что существовавшие прежде формы маскулинности и феминности конвергируют к некой единой андрогинной модели. Это может быть так или не так и задается возрождением различия в текущей сексуальной политике, но это в любом случае лишено значения, если не попытаться определить содержание андрогинии, что является делом решения вопроса о ценностях. Поэтому возникающие дилеммы были скрыты, пока сексуальная идентичность являлась структурированной с точки зрения полового различия. Бинарный код мужчины и женщины, который допускал фактически не связанные случаи, приписывал гендер полу, как если бы они были одним и тем же. В таком случае атрибуты гендера были бы представлены следующим образом.