Травести

Дверь закрывается за девушками.

Карр и Тцара усаживаются на стулья.

Карр. Кстати, до меня дошли слухи, что Беннетт показывал вам мою частную переписку.

Входит Беннетт с двумя бокалами и бутылкой шампанского на подносе. Начинает разливать шампанское по бокалам.

Тцара. Он симпатизирует радикалам.

Карр. Трудно найти большего радикала, чем слуга, на свободу которого распоряжаться хозяйским шампанским только что посягнули.

Тцара. Я того же мнения.

Карр. Надо положить этому конец.

Тцара. Уволить его?

Карр. Нет, покупать больше шампанского.

Тцара. Нам, румынам, предстоит еще учиться и учиться у вас, англичан.

Карр. Наверное, вы ужасно тоскуете по Софии?

Тцара. Вы имеете в виду Гвендолен?

Карр (недовольно нахмурившись, поправляется). Я имею в виду Бухарест.

Тцара. Ах да, да, наш балканский Париж…

Карр. Дурацкое место для Парижа, верно? (Делает глоток?) Это что, «Перрье-Жуэ», «Брю», « 89» в конце концов????!!!

Беннетт. Нет, сэр.

Карр (с таким видом, словно увидел надпись на стене). Все кончилось?…

Беннетт (безжалостно). Боюсь, что так, сэр.

Карр. Очень хорошо, Беннетт.

Беннетт. Я положил телеграммы и газеты на буфет, сэр.

Карр. Есть что-нибудь интересное?

Беннетт. «Нойе цюрихер цайтунг» и «Цюрихер пост» сообщают о пьесе, сыгранной вчера вечером в театре «Цур Кауфляйтен», которую они считают лучшим и худшим, соответственно, событием театрального сезона в Цюрихе. «Цайтунг» особо отмечает ваш личный триумф в ответственной роли. Министр послал поздравительную телеграмму, в которой также благодарит вас за направленное ему приглашение. Он просит вас любой ценой не дать мистеру Ульянову покинуть Швейцарию. (Выходит?)

Пауза.

Карр. Ирландский хам!

Тцара. Русский…

Карр. Да нет, я об этом, как его там – Дейдре?

Тцара. Бриджет?…

Пауза.

Карр. Джойс!

Тцара. Джойс!

Карр. Хам. Четырехглазое ирландское чучело… Подошел ко мне в гримерке и вручил десять франков словно чаевые! Даже и глазом не моргнул! Пропойца!

Входит Беннетт.

Беннетт. Мистер Джойс.

Входит Джойс; он крайне возбужден.

Джойс. Где ваша сестра?

Карр. Ее деньги в надежных руках.

Джойс. Я хочу задать вам…

Карр. Нет, это я хочу задать вам один только вопрос: не могли бы вы, черт вас побери, хотя бы раз надеть пиджак в тон брюкам??

Разумеется, Джойс снова одет в пиджак и брюки от разных костюмов: только если в первом действии пиджак был, скажем, черным, а брюки коричневыми, то теперь – наоборот.

Джойс (невозмутимо). Если бы мне это удалось хотя бы раз, мне бы это удавалось всегда. Весь мой гардероб перепутался в Триесте; однажды ночью соответствие между его взаимодополняющими элементами было необратимо нарушено. А теперь – не соизволите ли вы вернуть мне двадцать пять франков?

Карр. Какие двадцать пять франков?

Джойс. Я выдал вам восемь билетов, чтобы вы продали их по пять франков каждый. У меня записано, что вы вернули мне только пятнадцать франков.

Карр. Я истратил более трехсот пятидесяти франков собственных денег для того, чтобы ваша бездарная постановка могла похвастаться хотя бы одним персонажем, который знает, зачем люди ходят к портным. Если вы надеетесь получить от меня оставшиеся двадцать пять франков, то вам придется встречаться со мною в зале суда. (Отчетливо и внятно.) Вы – мошенник и хам!

Тцара (вручая Джойсу его папку). Кроме того, пишете вы, надо сказать, так же безвкусно, как и одеваетесь. Используемые вами словосочетания неуклюжи, но при этом, увы, не случайны. Вашу прозу нельзя назвать ни обаятельной, ни вульгарной – от нее остается такое ощущение, словно тебя заперли в одну камеру с маньяком, который бредит то на одну, то на другую тему.

Входят Гвендолен и Сесили. Джойс рассматривает рукопись.

Джойс. Кто дал вам читать эту рукопись?

Гвендолен. Я!

Джойс. Мисс Карр, не вам ли я давал перепечатать главу, в которой приключения мистера Блума соответствуют гомеровскому эпизоду с быками Гелиоса?

Гвендолен. Да, и глава эта просто восхитительна!

Джойс. Тогда почему вы вернули мне вместо этого какой-то злобный пасквиль, в котором в числе прочего доказывается, что Рамсей Макдональд – лизоблюдствующий прислужник буржуазии?

Гвендолен. (Ох!)

Тцара. (Что?!)

Сесили. (Ой!)

Карр. (Ах!)

Джойс (громко). Мисс Карр, где отсутствующая глава?

Карр. Извините, вы, кажется, сказали «Блум»?

Джойс. Да, сказал.

Карр. И речь идет о бессмысленно длинном отрывке, написанном путаным стилем и имеющем какое-то отдаленное отношение к акушерскому делу?

Джойс. Речь идет об отрывке, в котором благодаря мастерству автора вся стилистическая гамма английской литературы от Чосера до Карлейля использована для описания событий, происходящих в дублинском родильном доме.

Карр (показывая на свою папку). Похоже, что мы говорим об одном и том же.

Гвендолен и Сесили обмениваются папками с криками прозрения. Карр и Тцара подходят к ним. Следует быстрый, но формальный обмен радостными объятиями, сопровождаемый восклицаниями: «Сесили! Гвендолен! Генри! Тристан!»

Музыка, типичная для того времени. Освещение меняется. Короткая танцевальная интермедия. Тцара танцует с Гвендолен, Карр – с Сесили. Джойс и Беннетт танцуют каждый сам по себе. Карр и Сесили, танцуя, удаляются. Остальные продолжают, тоже постепенно удаляясь со сцены. Когда не остается никого, на нее возвращаются, по-прежнему танцуя, старый Карр со старой Сесили.

Старой Сесили, как и старому Карру разумеется, под восемьдесят. Они с трудом делают несколько па и останавливаются.

Старая Сесили. Нет, нет и еще раз нет! Какая жалкая ложь! Я не спорю, судебное дело было, и в нем действительно фигурировали твои брюки, но ты никогда не был знаком с Владимиром Ильичом, а того, другого, я вообще не помню. Джойса я помню, тут ты прав, и он действительно был ирландцем и носил очки, но ты с ним познакомился на год позже, в восемнадцатом, когда пломбированный вагон давным-давно уже увез Ленина. Я махала ему на прощанье красным платочком и кричала «Да здравствует революция!», а он махал мне котелком. «Да, – я тебе сказала. – Да!», когда ты спросил меня, но к тому времени, когда ты играл Алджернона, Ленин уже был вождем миллионов…