Требуется дворник

— Надо вырезать кляксы. Хочешь, вырежу, а ты потом зашьешь или Надька на домоводстве зашьет?

Эта вожатая Надька выдвинута как противовес в отношении Кати, ее власти над Глебкой, да и над Костей, наверное. Это понятно.

— Огрею, вот что. И Надьку тоже! Отвечай, «Д» больше нуля, если «Д» больше единицы?

— Может быть, и больше.

— Может быть, тебя снова сдать в детский сад? Ты ходил в детский сад?

— Сдай, пока тети Сони нет.

Костя, который только что вошел и услышал конец разговору, пропел:

— «Если у вас нету тети…»

— Знаю! — как бешеный заорал Глебка и подпрыгнул на табуретке. — «С легким паром»!

Катя схватила Глебку за руку.

— Я с ним больше не могу.

— Они там голые в бане сидят и пиво пьют!

— Прекрати.

— Да. Прекрати, — говорит и Костя. — Ты не в бане.

Табуретка под Рожковым с треском разламывается, широко разбрасывая вокруг себя обломки, как будто табуретка попала в эпицентр землетрясения. Рожков, соответственно, валяется в самом центре эпицентра. Никакого испуга или растерянности не испытывает. Полон достоинства и грустной покорности обстоятельствам.

— Вчера он сломал шкаф, — говорит Катя. Имелось в виду, что развалились ящики.

— Шкаф сам поломался. — Глебка поднимается с пола. Показывает самопишущую ручку. — Перо погнулось. Нечем задачу решать.

— Вот, пожалуйста, он из этого еще извлек выгоду. Катя собрала все, что осталось от табуретки, и снесла на кухню, бросила уже как настоящие дрова.

Костя взял ручку, осмотрел перо. Вынул коробку из-под обуви, где у него лежали плоскогубцы, молоток, гвозди, паяльник, и вначале выправил плоскогубцами перо, а потом с инструментами пошел на кухню и начал ворошить табуреточные части.

— Вынесем обратно на помойку, — сказала Катя.

— Реликт? Ни за что.

— Я знаю, чему равняется Д, — сказал Глебка. — Д меньше трех и равняется трем. Сейчас буду еще варьировать. Д меньше пяти и равняется пяти. Д меньше шести! Д — блеманже, суфле!

Катя дала Глебке подзатыльник, совсем не такой полновесный, какой он обычно получал от тети Слони, по Глебка только этого и ждал: побежал к дверям, выскочил во двор и заголосил:

— Истязают!

Начал бегать по двору. Катя, как, бывало, тетя Слоня, выбежала вслед за ним, пытаясь его поймать, но он уворачивался и продолжал голосить:

— Погибаю!

Во дворе за происходящим наблюдали старухи. У прачечной стояла дочка Тетеркиной Муза Тетеркина в таком же как и у матери пушистом берете, который едва держался на ней огромным розовым одуванчиком. Муза схватила крышки от ведер для пищевых отходов и начала ударять ими, как медными тарелками в оркестре. Кинулись в воздух вороны. Залегли в бункерах коты. В одной из снежных фигур — бах! — лопнула электрическая лампочка. Глебка продолжал носиться по двору и голосить. Муза гремела ведерными крышками и тоже кричала, но свой вариант:

— Порют!

Катя наконец поймала Глебку, но не без помощи бегуна пенсионера Овражкина, который загнал Глебку в угол, как курицу. Катя взяла Глебку за шиворот и повела домой. Он шел воинственный, непокоренный.

Вслед ему неслось: Дзум! дзум! — удары ведерных крышек.

— Представление устроил. Но стыдно!

— Скучно. Уроки да уроки. И в школе и дома.

На пороге дворницкой стоял Костя. С интересом наблюдал.

— Что, если его на самом деле отлупить? — подумал вслух Костя.

— За что? — спросил Глебка, заволновавшись.

— А скучно. — Костя снял шапку, вздохнул и нарочно почесал голову: — Ну, скучно.

— Верно. Потренируйся, — сказала Катя. — Повоспитывай.

Костя сразу перестал чесать голову.

— Снег с крыши надо сбрасывать. Цупик вон идет. — И Костя, чтобы совсем покончить с разговором о воспитании, деловито надел шапку.

По двору шел Толя Цупиков, нес мотки веревок и лопаты.

— Возьмите меня на крышу, — немедленно попросил Глебка.

— Мечтаю, как и воспитывать. Подежуришь внизу? — спросил Костя Катю.

— Сейчас оденусь.

Катя и Глебка снова вышли во двор, оба уже одетые. Их внимательно оглядели старухи. У Музы кастрюльные крышки забрали, и она просто стояла у прачечной. Костя и Толя Цупиков ушли в подъезд, чтобы подняться на крышу. Во дворе появилась техник-смотритель Фокасьева. Размахивая папиросой, сказала Глебке:

— Тетка звонила — интересуется, как живешь.

Посетителей к Соне Петровне не пускали. В институте питания был объявлен карантин, потому что в городе эпидемия гриппа.

— Лучше всех живу, — ответил Глебка Фокасьевой.

— Я его истязаю, — сказала Катя.

— Неправда! — возмутился Глебка.

— Ты сам только что бегал по двору и кричал.

С крыши закричал Толя:

— Вы там готовы? Можно начинать?

— Начинайте! — распорядилась Фокасьева.

— Ай, ду-ду! — закричал Глебка. Он уже обо всем забыл.

Полетели первые пласты тяжелого снега, расшиблись об асфальт. Гулко толкнулось по двору эхо и улетело обратно на крышу. Старухи разошлись: они не выносят шума.

— Вы мне окно в подъезде не разбейте! — крикнула Фокасьева прокуренным голосом. Она держала ладонь над головой, между пальцами — папироса, на кончике которой шевелились под ветром искры, и смотрела наверх, на крышу руководящим взглядом.

— Не волнуйтесь, техник!

Опять взорвались на асфальте снаряды, засвистели осколки.

— Даешь еще! — радовался Глебка. Он жил сейчас полной жизнью.

— Ты москвичка? — спросила Фокасьева Катю.

— Нет.

Из подъезда пытался выскочить шустрый человек с тоненькой папочкой под мышкой. Он смешно вертел голо вой, прицеливаясь, когда бы ему выскочить. «Люди стали совсем нетерпеливыми, даже в пустяках», — подумала Катя. А она? Слишком терпелива, даже на свадьбе присутствовала. Зачем?

— Жилец, осторожно, — сказала Фокасьева, — снег с крыши сбрасывают. За счастьем приехала? Жилец, я же вас предупредила. Или поступать куда-нибудь будешь?

— Не буду, — ответила Катя, продолжая думать о своем.

— Значит, за счастьем все-таки?

Жилец с тоненькой папочкой выскочил, и в этот миг завизжала Муза Тетеркина: Глебка пристегнул ей к уху прищепку. Катя сбегала, спасла Музу, привела Глебку.

С крыши теперь полетели снег и лед мелкими кусками Видны были взмахи лопат. Из жэка пришли за Фокасьевой: