Тремориада (сборник)

Федот сидел в полумраке за журнальным столиком. Горел лишь ночник над кроватью. И – тишина.

– Чего телик не включишь? – спросил Саныч, ставя четыре бутылки на столик и присаживаясь в кресло. В маленькой комнате теснились три кресла. Ну, да тут и не плясали.

– Да, блин, – вздохнул Федот. – Такая ерунда вышла. Пришли два маляра. Ремонт-то в зале надо делать (ремонт надо было уж года пол как делать). А у них такая пила была. Как нить красная. Говорят: всё что хочешь, распилит, и следа не останется. Я спрашиваю: это как? Они: да вот так. И давай этой ниткой телик пилить. И мне интересно, я, дурак, им ещё помогал… Н у, и распилили, крест-накрест. Точно, следа не осталось. Только не работает теперь.

Саныч пил пиво, слушал и удивлялся: что за нить-пила такая? Поднялся, подошёл к телевизору, потрогал.

– Говорю – следов не видно, можешь даже свет включить, – попивая пиво, сказал Федот.

И вдруг в полумраке Саныч увидел неподключенный шнур. Воткнул вилку в розетку, где-то даже опасаясь, что распиленный телик бабахнет. Но тот, конечно же, просто заработал.

– Ух, ты! – обрадовался Федот. – Показывает.

«Дело точно дрянь», – подумал Саныч, возвращаясь в кресло.

– Ты никого не видишь? – спросил Федот.

– В смысле?

– В кресле. – Федот кивнул на пустое кресло.

– Нет, не вижу. А ты?

– Дьявол там, – буднично ответил Федот. – Уже давно его вижу. Ты точно не видишь?

– Нет. – У Саныча аж холодок внутри пробежал. Он потихоньку передвинул острую открывашку с середины столика к себе.

– А я вижу. – Федот перевёл взгляд с кресла на столик. – И ещё, пробки крутятся…

Он, поставив бутылку на столик, взял пивную крышечку и начал её гнуть туда-сюда.

– Достала она крутиться, – сказал Федот. – И маляры эти на фиг тут не нужны.

– Нет там никого. Хочешь, глянем.

Они пошли.

– Точно никого, – проговорил Федот, глядя на стены с ободранными обоями.

– Вот и славно, – вздохнул Саныч, и они вернулись за столик. – Видишь ещё кого-нибудь?

– Дьявола. Он что-то записывает. У него есть особый журнал. – Федот кинул на пол порванную надвое пивную пробку и уставился на пробку Саныча. – И эта крутится. Видишь?

– Нет.

– А у меня крутится, – Федот взял в руки и принялся гнуть новую крышечку. – И дьявол смотрит. Притаился с ручкой в руке и смотрит. Наши имена написать хочет. Только он одни кликухи знает.

«Прям языческое поверье, – подумал Саныч. – Чтоб дьявол не записал в свой журнал пьяницу, у каждого алкаша должна быть кликуха».

Санычу пора было идти на вахту. Он, попрощавшись с Федотом, порвавшим и вторую крышечку, заскочил в соседний дом – к Балагуру, общему другу, и рассказал, что случилось.

– Одному ему дома оставаться нельзя, – заключил Саныч.

Тогда всё обошлось. Федота увезли в больницу. А четыре года спустя его каким-то ветром занесло на непонятную квартиру, где пьяный хозяин и зарезал Федота кухонным ножом.

6

Было уже 11:45. Саныч выключил звук телевизора, чтоб не слышать пожеланий президента.

«Иннокентий, Треска, давайте к нам скорей. А то одни на том свете Новый Долбаный Год отмечать будете».

Саныч достал ещё две стопки. Налил и накрыл их хлебом. Плеснул себе, чокнулся с «новенькими».

– Проводим Старый Долбаный Год! – сказал Саныч и, выпив, подошёл к табуретке, закусил гречкой. Странное дело. Водка его пока совсем не брала.

В 95-ом, осенью, к Санычу неожиданно заехали Иннокентий с Трескачёвым. Была пятница. И гости были удивлены, пройдя в прихожую и не услышав в квартире ничего, кроме бубнящего телевизора.

– А где сабантуй? – спросил Сергей Трескачёв.

– Сабантуй? – переспросил Саныч. – Ты о турецком султане?

– О балтийском рабочем, – сказал Иннокентий. – Где девичий визг и мужское «Карамба!»?

– Сами вы карамбы, – усмехнулся Саныч. – Чё в пакетах принесли?

– Три килограмма водки. Ну, и закусить, – сказал Треска. – А ты думал, мы с чекушкой в другой город попёрлись?

– Я знал, – потёр ладони Саныч. – Вот сейчас и будет Карамба!

Он взял у гостей пакеты и пошёл в комнату – сервировать табуретку.

Сидели тихо, душевно. Правда, в наивысшей лирической точке Саныч достал гитару и спел свою песню:

Выпьем по кружке портвейна,Сырок со мной преломи;Закурим потом папироскиЗабудем с тобой про часы.За окнами – ночка глухая,По стенке ползёт таракан,Срывается капля из кранаПоследняя в полный стакан.Эх, боль же моя ты кручина!Эх, ночка ж моя ты тоска…Сегодня у нас грустный праздникГрузчика и моряка.Налей же портвейн ещё в кружкиПустую бутылку – под стол.В тарелке скукожен огурчикПупырчатый он разносол.Скрипят, скрипят половицы —Иду за бутылкой другой.В Португалии не известныИнгредиенты такой.За окнами ночка глухая,Вьюга тоске подпевай;Срывается капля из крана —В стакане вода через край.Отложим проблемы на завтра,Забудем, что было вчера —Сегодня у нас грустный праздникГрузчика и моряка.

А после сидели тихо, не доставая соседей записями тяжёлой музыки. Вспоминалось всё самое хорошее и весёлое. Улеглись спать под утро. А, проснувшись к вечеру, похмелились парой рюмашечек – остатками с вчера. Да и сидели, отходя потихонечку, уставившись в телевизор, комментируя всё шутками-прибаутками. Позже наделали из иголок, спичек да бумаги дротиков. И метали их в нарисованную на картоне мишень. Дурачились, смеялись, бегали к мишени и обратно, чтобы вновь метнуть дротик.

Друзья остались в Североморске и на эту ночь. Смотрели старый, чёрно-белый фильм «Муха». На рекламе Саныч, выйдя на кухню, положил в сковородку строительный патрон и, установив её на включённую плиту, вернулся в комнату как ни в чём не бывало. Они продолжали смотреть фильм. Бабахнуло неожиданно даже для Саныча. А Иннокентий с Треской так и вовсе подпрыгнули на диване. В похмельных шугняках их чуть инфаркт не хватил. Сначала они спорили: сперва расчленить Саныча или поджарить. А после смеялись долго, тыкая друг в друга пальцами: ну и труханул ты… а сам-то себя видел?.. да оба вы… а сам… И за одно передразнивали персонаж фильма «Муха»: «Хэлп ми! Хэлп ми!»

Н у, а утром, позавтракав, друзья собрались, было, уезжать домой, но тут с Мурманска приехал Славный. Треска его видел впервые, ну а с Иннокентием тот уж не раз куролесил, познакомившись через Саныча ещё перед службой.

– Я остаюсь тут жить! – воскликнул Иннокентий, увидев две литровые бутылки водки в руках Славного.

Славный, едва разувшись, прошёл на кухню, поставил водку на стол, снял с плеч рюкзак и достал из него ещё три литровые бутылки «Зверь».

– Карамба, – выговорил Саныч.

– Вот это деловой подход, – одобрил Иннокентий. – Уважаю.

– А я сваливаю, пока при памяти, – сказал Трескачёв, направляясь в прихожую. – Вы, походу, все отдыхаете, а у меня завтра понедельник.

Вспомнив ту добрую встречу, Саныч погрустнел. Глянул на беззвучный телевизор и увидел, что президент завершил поздравление. По-быстрому прибавил громкость и уже под бой курантов плеснул себе водки. Он подошёл к строю накрытых хлебом стопок и, чокнувшись с каждой, сказал:

– С Новым Годом, дорогие.