Трения

– А потом она уедет, правда? – шепнула она мне на ухо.

– Разумеется. Во всяком случае, думаю, да.

– Если она сама не уедет, я ее выгоню, – предупредила Соня.

Я выпрямился, пропустив ее слова мимо ушей. Снова принюхавшись, я подумал, что, наверное, где-то неподалеку прорвало газовую трубу. В прошлый раз мы три дня сидели без воды.

– Соня права, газом пахнет не у вас, – сказала мать.

Я покрутился некоторое время вокруг матери, стараясь, чтобы она не видела выражение моего лица. Я хотел убедиться, что ей ничего не нужно, и мысленно благодарил Соню за то величайшее усилие, которое она над собой сделала, сев рядом с моей матерью и пытаясь ее подбодрить. Потом я вышел посмотреть, не приехал ли Борис.

На улице было тихо. Машина матери стояла напротив, у дома молодой четы Дорсе. Оба работали в сфере моды и возвращались под утро. Если у нас горел свет, то заглядывали на огонек. В тот момент, когда я переходил улицу, они как раз вышли из дома – видно, решили закатиться куда-нибудь на всю ночь.

Машина матери еще немного дымилась. Решетки радиатора не было и в помине, капот смят и продавлен сантиметров на двадцать.

– Надеюсь, с ней самой все в порядке? – сказала Дора, целуя меня и прильнув ко мне всем телом. Она так сжала мне руку, словно имела в виду что-то особенное.

Я заверил ее, что все в порядке, а Давид отпустил какую-то шуточку по поводу нашего недавнего землетрясения и запаха газа на улице.

– Ты не в курсе, Джоан собирается что-нибудь предпринять? – спросил он. – Это становится невыносимо. Уже газету раскрыть нельзя.

Я смотрел им вслед. Когда-то Давид крутил с Соней – в те времена, когда все они панковали и ночевали друг у друга. Потом всех потянуло на деньги. Недавно Давид почувствовал, что между мной и Соней кошка пробежала, и предложил мне поменяться. «Подумай, старик, я готов», – сказал он. Тогда была прохладная апрельская ночь, и какой-то тип декламировал с помоста стихи, в которых никто ничего не понимал.

Приехал Борис и осмотрел лоб моей матери. Сказал, что она легко отделалась. Его жена Одиль предложила нам выбор: пойти вместе с ними туда, где собрались все остальные, или же спокойно провести вечер в узком кругу.

– Даже не знаю, – замялся я. – Соня, ты как?

Соня тоже растерялась. Она пробормотала что-то невнятное, а Одиль спросила, нет ли чего-нибудь выпить.

– Только не меняйте из-за меня свои планы, – произнесла моя мать, приподнявшись на локте.

Я присел рядом с ней, пока Борис обрабатывал рану, напоминавшую третий глаз, и размышлял вслух, стоит ли делать местную анестезию. Повернувшись ко мне, он добавил, что его акции упали при закрытии биржи еще на восемь пунктов и что это такое паскудство, что лучше уж поговорить о чем-нибудь другом.

Одиль, похоже, была в отличной форме – у нее всегда так: либо все прекрасно, либо депрессия. Сияя улыбкой, она принесла нам стаканы. Борис шепнул, что она получила роль в сериале, съемки начнутся после летних отпусков, но пока об этом говорить нельзя, потому что договор еще не подписан. К тому же, добавил Борис, она отказывается спать с этими субъектами, с этими пидорами, так что ее карьера постоянно под угрозой.

– Не беспокойтесь, – сказала Одиль моей матери, пока я промокал ей кровь. – Борису можно довериться. Он до того ловкий, просто чудо.

Она со смехом подняла бокал. Моя мать проглотила свой залпом.

– Сама ты чудо, – прошипел Борис, доставая из чемоданчика инструменты.

Он всадил матери в лоб иголку, она застонала и сжала мои руки в своих. За окнами стояла дивной красоты ночь. Лунный свет являл собой совершенство. Надо было ущипнуть себя, чтобы вспомнить, что еще не так давно земля содрогалась, что это совершенство таит в себе свою противоположность и может в любой момент провалиться в тартарары. Было все еще жарко, но приятно. Я смотрел на Одиль, которая обнимала Соню за талию. Ей удалось заставить Соню улыбнуться, и весь сад будто озарился – но все равно, не выгонять же мать в таком состоянии только потому, что у нас с женой не клеятся интимные отношения.

Когда с операцией было покончено, мать заперлась в одной ванной, Борис – в другой.

– Вы всё? – спросила Соня из шезлонга.

– Иди к нам, – позвала меня Одиль.

Я объяснил, что жду, когда освободится ванная, чтобы немного привести себя в порядок, и начал снимать запачканную кровью тенниску.

– Послушай, это вопрос гостеприимства, – сказал я Соне. – Речь идет всего лишь о гостеприимстве.Я не прав?

– Разве я что-нибудь сказала? – отозвалась она.

Хоть мы были женаты три года, я все еще не очень-то ее понимал. Я никогда не мог угадать, хорошо все обернется или плохо. Да и никто вокруг меня толком не знал, как отреагируют в той или иной ситуации женщины этого возраста, которым около тридцати. Складывалось впечатление, что они еще не до конца повзрослели и временами подчиняются безотчетному импульсу, не думая о последствиях, да и вообще абсолютно непредсказуемы. Я смотрел некоторое время на Соню, опустив руки, все еще вымазанные кровью моей матери.

– Пожалуйста, не злись. Ей все-таки наложили шесть швов.

– Всего-то?

Одиль бросила мне оливку, которую я поймал ртом.

– А что до гостеприимства, – добавил я, вставая, потому что в дверях показался Борис, – то именно оно отличает нас от диких зверей. И это все, что моей матери от нас сейчас нужно, Соня. Больше ничего.

Я пошел в ванную и принял холодный душ, который окончательно убедил меня, в том, что у Сони все же сердце не каменное и она не станет делать мне гадости, тем более что почти добилась своего – хоть нас и прервали. Но все же мы сделали огромный шаг, о котором, правда, я теперь не мог вспоминать без досады. Десять минут спустя я вышел в сад, где все собрались около бассейна.

– Твоя мама уехала, – между прочим сообщила Соня. – Она поехала домой.

– Как это поехала домой?

Борис и Одиль смотрели куда-то в сторону. Соня очень старалась держаться непринужденно.

– Что значит поехала домой?Что ты несешь?

– Ну, во всяком случае, так она сказала. Больше я ничего не знаю.

Я пристально посмотрел на нее, схватил телефон и ушел в дом.

– Ты не можешь в таком состоянии вести машину! К тому же у тебя разбит радиатор!

– Все отлично. Не волнуйся.

– В том-то все и дело, что не отлично. Она что, тебя выгнала? Скажи мне правду. Она тебя выперла?

– Послушай, какое это имеет значение? Я сказала тебе: все отлично.

– Для меня это имеет большое значение. Прости.

Я смотрел, как по другую сторону бассейна они сидели и веселились и синяя вода преспокойно поблескивала между нами. Они поставили музыку, пили и что-то рассказывали друг другу, будто ничего не случилось. Временами Соня поглядывала в мою сторону, но по-прежнему старалась держаться как ни в чем не бывало.