Третье откровение

— Это искушение, — наконец сказал он.

Трудно было считать суровую жизнь монаха-трапписта искушением, но Пьячере решил следовать советам наставника, а не собственным устремлениям, которые на поверку могли оказаться сиюминутной прихотью. Он продолжил путь, по которому двигался.

И вот сейчас, много лет спустя, Пьячере стал князем церкви, исполняющим обязанности государственного секретаря Ватикана, и оказался перед лицом величайшего кризиса Нового времени. Из своего убежища — его святейшество укрылся на вилле Стритч под Римом, но об этом знали только Пьячере и еще два-три кардинала — Бенедикт посылал молитвы и советы весьма неопределенного характера, от которых было мало толку в поисках решения проблемы нескончаемой вереницы посетителей, осаждавших кабинет Пьячере.

Понтифик рассуждал о своих предшественниках, призывавших к крестовым походам. Он напоминал про сражение при Лепанто и осаду Вены. ^[115]Все это не приносило утешения. Каждый человек должен иметь дело с тем историческим моментом, в котором живет сам.

— И все это из-за подложного документа, — печально промолвил Пьячере.

— Константинов дар, ^[116]— пробормотал понтифик.

Между кабинетом Пьячере и виллой Стритч была проложена защищенная телефонная линия. Ни одно важное решение не принималось без согласия его святейшества. Однако Пьячере не беспокоил Папу настойчивыми требованиями Чековского.

— Теперь я понимаю, почему вы скрывали отчеты, — язвительно заметил российский посол.

— И почему же?

— Несомненно, они доказывают, что за покушением стояли турки. Если бы вы их обнародовали, то, что мы наблюдаем сегодня, произошло бы гораздо раньше.

Сам Пьячере не читал документы, о которых шла речь.

— Сейчас ваш единственный шанс — опубликовать их.

— Шанс?

— Если вы покажете всему миру, что постоянно подвергались нападкам этих сумасшедших мусульман, общественное мнение качнется в вашу сторону.

— Любопытно.

— А с моей страны наконец официально снимут все подозрения. Это вопрос справедливости.

— Я не могу дать разрешение обнародовать эти документы.

— Город пылает, Ватикан на осадном положении, и вы не можете дать разрешение?

— Это сможет сделать только его святейшество.

— Так попросите же его. Умоляйте его. Я сам буду его умолять. Устройте мне аудиенцию.

— Вы же знаете, что понтифик покинул Ватикан.

— А вы знаете, где он укрылся.

Пьячере вспомнил рассказы покойного кардинала Магуайра о встречах с этим упрямым послом. Дипломатия, искусство двуличности, знает множество способов завершить разговор, пусть и на горькой ноте. Пьячере пообещал Чековскому получить ответ от понтифика.

Карлос Родригес выразил надежду раздобыть пропавший подлинник. Лишь тогда можно будет доказать, что ярость мусульман в отношении христианского мира воспламенила фальшивка.

Между христианами и иудеями подобной вражды не существует. Все первые христиане были евреями. Если и есть какое-то противостояние, так среди самих иудеев, между последователями старых традиций и приверженцами новых веяний. Пий XI высказал это в «Mit brennender Sorge». ^[117]Все мы семиты. Однако с исламом дела обстояли иначе.

Гонения на иудеев со стороны христиан осуждались еще тогда, когда проходили, быть может, без особого эффекта, но все же это выбило из-под них теологическую почву.

Пророк провозгласил господство ислама над всем миром, который при необходимости нужно будет поставить на колени с помощью меча. Джихад. Разве можно достичь компромисса с такой религией? В Регенсбургском университете понтифик заговорил об этой извечной вражде, подобно своему предшественнику, воззвав не только к вере, но и к разуму, однако тому разуму, который имел в виду понтифик, в исламе не было места.

В прошлом, когда Пиренейский полуостров стал мусульманской провинцией, для местных христиан и иудеев наступили черные времена. Не то же самое ожидает теперь всю Европу? И не только Европу?

Хотя документ, воспламенивший нынешнее противостояние, был подложным, он затронул историческую правду. Вот почему надежда на, что сопоставление подделки и подлинной третьей тайны Фатимы положит конец конфликту, была слабой. И все же другой и вовсе не было. Пьячере торопил Родригеса.

— У кого сейчас подлинный документ? — спросил он.

— У бывшего сотрудника КГБ.

— КГБ?!

Неужели Чековский с ним играет? Однако, если бы посол мог предложить пропавший документ, он бы обязательно это сделал. Несомненно, он бы раздобыл отчеты о покушении на Иоанна Павла II самым верным способом.

Когда в 2000 году тайна была обнародована в надежде на то, что отныне безумным домыслам таких людей, как Жан Жак Трепанье и епископ Катена, будет положен конец раз и навсегда, реакция на публикацию документа, разумеется, явилась полной неожиданностью.

Услышать обвинения в сознательном обмане верующих в столь важном вопросе!

Трепанье отказался признать, что его святейшество выполнил требования Богородицы, и это несмотря на заверения сестры Лусии. Он хотел, чтобы понтифик с престола Святого Петра объявил о том, что посвящает Россию Непорочному Сердцу Девы Марии. И возмущался он не столько самим посвящением — его провели, — сколько его формой.

Епископ Катена был, как говорится, совсем другой птицей. Оказывается, Второй Ватиканский собор, Вселенское собрание, отошло от традиционного учения церкви! Но в таких голосах звучал некий вызов.

Пьячере читал «Iota Unuin» ^[118]Романо Америо. И не один раз. Серьезная книга, написанная верным сыном церкви больше в скорби, чем в ярости. Анализировал Америо глубоко и убедительно, особенно в том, что было связано с «околособором», говоря словами фон Бальтазара, ^[119]с интерпретациями духа собора всевозможными богословами и журналистами. Разумеется, он не заходил так далеко, как Лефевр, но даже Лефевр теперь посмертно получал многие уступки, которых в свое время добивался.

По итогам собора Павел VI сказал, что дым сатаны проник в католическую церковь. Подобное замечание далось наследнику Святого Петра нелегко. Однако традиция недовольства Папской курией процветала в церкви, в первую очередь в Германии, во Франции, в Нидерландах и в меньшей степени в Соединенных Штатах.

Особой разницы между всякими трепанье, катенами и гансами кюнгами ^[120]не было.

— Этот человек хочет денег? — спросил Пьячере Родригеса.

— Об этом речь не заходила.