Третье пришествие. Ангелы ада

* * *

Маришка и Анюта стояли с виноватым видом, но было совершенно ясно: виноватыми себя не чувствуют. В паузах, когда мама набирала воздух для очередного вопля, шаловливо переглядывались. А Натали разошлась не на шутку, наполняя сочным контральто чуть не все пространство села:

– Вам что, своих тряпок мало? Ну так попросили бы Максима Кирилловича, он бы вам спустил с чердака пару чемоданов!!! Спустили бы, Максим Кириллович?

Мой отец покивал: конечно, не вопрос. Вот он действительно чувствовал себя виноватым. И правда, отвлекся на рабочих, строящих новую теплицу, оставил близнецов без присмотра почти на час, а в результате…

– На деньги – насрать!.. (Да-да, при детях. В функциях моей супруги, увы, не предусмотрена блокировка по возрасту.) Хотя, блин, почему насрать? Дизайнерские шторы, Италия… китайский атлас… Бли-и-ин!!! Ладно… Но это ж была первая вещь, которую мы с вашим папой приобрели для этого дома!!! Понимаете, вы, чудовища? Нам тогда по семнадцать-восемнадцать лет было!!! И прекратите шептаться, когда я с вами говорю!..

Насчет «шептаться» она была права. Эти их беззвучные переглядывания на самом деле означали активный обмен информацией. Близняшки прочно связаны друг с другом… в том числе ментально, и запросто могут общаться без слов. Эйнштейн считает, что они вообще практически одно целое, чуть ли не коллективный разум, но это, конечно, было не так, учитывая, как часто девочки ссорились между собой, переходя при этом на обычную грызню голосом.

И кстати, неразлучные сестрички несколько отличались друг от друга внешне, то есть вовсе не были двойняшками в классическом понимании. Они были разнояйцевыми близнецами. Марина плюс Анна – в память о наших с Натали погибших матерях.

Но чудовищами они, разумеется, тоже были, тут Натали права, – и еще какими чудовищами…

Касательно инцидента (на мой взгляд, цента ломаного не стоившего), то суть в том, что, пока мой папа увлеченно нес по кочкам рабочих-гастеров, случайно обрушивших каркас, дети решили сделать себе красивый платок. Сначала думали вырезать его из маминого платья, но быстро сообразили, что платков надо два – каждой по экземпляру. В результате взгляд юных мастериц пал на шторы в гостиной. Каждая взяла по одной шторе и вырезала кусок – из середины, щедро, не скупясь…

Короче, мелочь из тех, что Натали в хорошем настроении спускает на тормозах. А теперь, мне кажется, она просто сорвалась. Устала из-за этих дел с новым Лоскутом.

– …Ну и как мне вас наказать? – закончила она. – Да хватит, хватит между собой секретничать! Разговаривайте, как люди.

Маришка показала на резаные куски атласа, которыми Натали все это время страстно размахивала, потупила взор и спросила:

– Мамуля, а какой из платков лучше?

– Тот, который больше! – моментально подсказала Анюта. – Если больше – значит красивей, правда?

– А у меня зато с бахромой!

– У тебя только с одной стороны бахрома и неровная!

– Так дедушка помешал нарезать!

Натали в сердцах швырнула тряпки на траву:

– Ну что вы за дети… шлепки майонезные…

А мне вдруг представился альтернативный вариант истории: два презерватива с двумя «майонезными шлепками» внутри канули десять лет назад в канализации – и здравствуй, нормальная жизнь в нормальном месте среди нормальных людей…

Поменялся бы? Глупый вопрос, ответа не имеющий… О существовании презервативов я в свои пятнадцать знал, но чисто теоретически, и никогда не решился бы спросить их в аптеке.

– Прости-и-и, – неискренне заныли близнецы.

Но Натали уже шла в дом, громко ворча:

– Мамуля добрая, но без бахромы… Ничего, подрастете и нарежете… А вот ужин за меня вам никто не сготовит, сволочи…

– Это я виноват, – тоскливо произнес мой отец, он же дед. – Рассказал им про тайский танец с платком… Ну и…

– Папа… – негромко прошипел я рассерженной гадюкой. – Ведь просил: ну не надо, не надо про эту страну при девочках…

– Ладно тебе… Таиланд – страна как страна, природа красивая, люди приветливые, четырежды там бывал… И ничего такого в этом танце нет, чтоб ты знал.

Близняшки услышали, у них хороший слух, да и слушают они не всегда одними лишь ушами. Хором объявили с нескрываемой гордостью:

– Да, мы тайские танцовщицы!

Далее развивать скользкую тему при них я не стал, потом с отцом переговорю, наедине.

А он засмеялся, широко расставил руки, подхватил обеих тайских внучек и посадил себе на плечи с такой легкостью, словно это были плюшевые игрушки. Танцовщицы восторженно пищали. Девчонки обожали физическую силу, дикую и прямолинейную, постоянно просили деда (иногда меня) покрутить их в воздухе, держа только за руку; они визжали: «Не отпускай, не отпускай!», а потом ходили тихие и послушные. Психолог объяснил, что их в принципе привлекает мощь, любое проявление силы, а тут буквально под руками такая, по их представлениям, стихия, которая им абсолютно недоступна и непонятна… Да уж, стихия. Папа мой, Максим свет Кириллович, силач от природы – низкорослый, широченный, кряжистый, ни грамма жира лишнего, бревно под два центнера на себя кладет и несет, сколько скажешь. Донесет – и в пробуренную яму аккуратно вставит. Никогда специально не качался, таким уродился. Я его в детстве шкафом обзывал, он меня тумбочкой. Я тоже уродился, папина копия. Такая же уродина, хоть и не столь крут. Натка меня, когда в лирическом настроении, гномом зовет; хотя обычно – Гоблином…

– Правда, что мои «попрыгунчики» опять всплыли? – спросил меня отец.

Мои «попрыгунчики»… Папа, конечно, оговорился специально. Это он их в Хармонте нашел – еще в прошлом веке, между прочим, – да так и не смирился с потерей. Паршивая смесь – гордость, разбавленная обидой. Наверное, подсознательно считает, что лучше бы я их там бросил, перед порталом, чем кому-нибудь отдал, даже русской разведке, спасшей нам тогда жизни. Хотя казалось бы, кто из нас должен быть большим патриотом: я, взрослевший по ту сторону Атлантики, или он, рожденный и выросший на этой земле?

На самом деле он маму мою до сих пор не может забыть. Не может простить ее смерть всему окружающему миру, включая вновь обретенную родину. А детские обиды за отобранные инопланетные цацки – ну, это так, не всерьез, пар выпустить.

– Из-за них всех нас чуть не покрошили, – ответил я ему. – В Новой Голландии, оказывается, есть хранилище артефактов, а в нем, ты прав, держат твоего «Джека» и твоего «Джона». Я думал, их далеко и глубоко спрятали, а они вон под рукой все время.

– Зачем?

– Научники захотели. Которые при погонах. Во-первых, изучают свойства конфигуратов…

– Чего-чего?

– Сочетания артефактов. Любые сочетания, какие в голову взбредут. Назвали конфигуратами. Не представляю, как это все делается, большинство этих штучек надо активировать, а если собрать их вместе, и они разные, то, значит, нужна синхронизация…

– А во-вторых?

– Смотрят, как аномалы взаимодействуют с артефактами и с конфигуратами. Я, конечно, в полном объеме до исследований не допущен, но… Фактически я первый помощник Эйнштейна и узнаю об этих исследованиях только сейчас. Не случись нападения, не узнал бы. Противно.

– Понимаю, Эйнштейн умеет, – с отвращением согласился отец. До сих пор он испытывал к боссу, бывшему своему напарнику по сталкерскому ремеслу, острую неприязнь, так время и не заживило эту заусеницу. – И что нового сказал твой Эйнштейн насчет «попрыгунчиков»? Какие результаты… кхм… исследований?

– Взаимодействовать с ними может по-прежнему только один человек. До сих пор другого такого уникума не нашли.

– Ты, – констатировал он.

– Так точно. Я.

– Ну и глупо.

– Что глупо?