Третий прыжок с кульбитом и портфелем

Глава восьмая, в которой пляшут облака, белогривые лошадки

Утреннее солнце кольнуло в глаз. Мысленно чертыхаясь, я подскочил, на ходу перемещаясь в больничную палату. Проспал! Впрочем, поломанное здоровье других подвигов не позволяло, оставалось лишь с сожалением мазнуть взглядом по Анюте, раскинувшейся рядом в моей футболке.

Вот как разделаюсь с болячками, первым делом куплю ей пару ночных рубашек. Нет, лучше сразу дюжину. Ну что за жизнь, а? В собственном доме мне надеть нечего… Как спал в мятой майке, так и прибыл. Самозваные санитарки дрыхли на моей кровати. Мирно сопели, спина к спине. Халаты, конечно, задрались, сразу зачесалась спина. Чистое безобразие, а не ночные сиделки у постели больного, господи прости. Ох, помощнички… Но ничего, это я им еще припомню. С трудом отведя взгляд, тихо шепнул на ухо Антону

— Рота, подъем!

— Пора жрать? — приоткрыв один глаз, обрадовался он.

— Нет, — безжалостно разрушил его мечтания я, натягивая местные пижамные штаны. — Пора анализы сдавать, а жрецы это делают на голодный желудок.

Возле пустых бутылок из-под «кока-колы» и «спрайта» на тумбочке Антона валялся надкушенный батончик «марса», но я не стал обращать на это внимания.

После анализов медсестра Катя увела Антона на УЗИ и МРТ. А я, вернувшись в палату, невольно подслушал разговор в ванной. Не специально, просто диалог там велся на повышенных тонах.

— Что значит «оставь Антона в покое»? — шипела Алена. — Не много ли, Верочка, на себя берешь? Вообще, кто ты такая, чтобы мне указывать? Кажись, не в ту степь коней гонишь, мать.

— А что ты здесь забыла? — сквозь шум душа голос Веры звучал глухо, но достаточно отчетливо.

— Интересный вопрос! Вот ты у меня парня отбила, это хороший поступок?

— Да он от твоих наглых глазенок сам ушел! — воскликнула Вера. — Ты же, сучка крашеная, с Гошей шашни крутишь, и с Ромой тайный роман затеяла!

— Нет, подожди, плохая я стерва или замечательная, обсудим потом. О тебе речь: у самой совесть не щемит? — Алена старалась говорить спокойно и, кажется, Веру это бесило еще сильнее. — Нет? Вижу, глазки не бегают, голос не дрожит, значит, совесть спит. Или ее не было. А если я своего парня обратно отобью, в чем здесь подлость? Тут, подруга, по всему наоборот выходит: военная доблесть. Понятно тебе?

Судя по тону, Алена была убеждена в своей правоте — в одну реку можно войти дважды. По крайней мере, она готова попробовать. Однако в этой скользкой проблеме я парню не советчик, тут со своими делами бы разобраться. Антон уже взрослый мальчик, знания мои в открытом доступе. Файлы в руки, пусть сам решает.

— Кстати, я натуральная блондинка!

Ответ Веры на этот пассаж услышать не довелось — шум льющейся воды утих и, чтобы не спалиться, мне пришлось ретироваться в коридор. Больные вперемешку с персоналом озабоченно курсировали туда-сюда, мимоходом приветствуя меня, словно старого знакомого. Вот так приходит слава — когда ее совсем не ждешь. Оказывается, я здесь так давно вращаюсь, что в больничке меня по имени каждый встречный знает.

Там, на скамеечке, после славы я дождался Клавы.

В палату так вместе мы и вошли — я, санитарка Клава и завтрак. Следом подтянулся Антон, чтобы с порога броситься к тарелке с кашей-размазней, украшенной рыбной котлетой. Обрадовался, будто родного человека встретил.

Порций оказалось пять, и когда я молча двинул ему дозу Анюты, восторгу парня не было предела. Однако Вера, едва взглянув на блюда, принялась выкладывать на стол внутренние резервы из домашнего холодильника: добрый шмат сала, кусочек докторской колбасы и половину вареной курицы. Икебану завершала пара луковиц, помидоры, огурцы и батон.

— А где Анька? — Алена с явным недоверием разглядывала серую котлету. В отличие от Веры, с местной кулинарией она была знакома плохо.

— Отсыпается после работы в ночную смену, — сообщил я чистую правду.

— Анька работает?! — у Алены округлились глаза. — И чего она делает?

— Зажигает. В смысле, поет в ночном клубе.

— Вот это да! — в дополнение к круглым глазам изящно открылся ротик.

После долгой паузы, взятой на осмысление, блондинка выпалила:

— Как в кино про дикий Запад? Шум, гам, дым коромыслом, и девки ноги задирают?

Антон из-под ложки ухмыльнулся, мне оставалось только согласиться:

— Дыма нет, в остальном где-то так, — я оторвал куриную ногу, и не пожалел об этом. — Народ гуляет, шума полно, и гам коромыслом. Чистый салун с хмельными трапперами.

— Анюта такая, — поддакнула Вера. — Черный плащ, летящий на крыльях ночи. Дед, хватай огурчик, а то они быстро кончаются.

— Везет же некоторым коровам… — с горькой завистью заметила Алена, откладывая надкусанный огурец и двигая к себе шмат сала. — Тоша, забери мою кашу.

— Спасибо. А чего так? — выполняя команду, он не стал спорить, поинтересовался из вежливости.

— Судя по всему, ее для твоей болезни готовили. А горчица где? — спохватилась Алена, шустро работая ножом по салу. — Верка, хватит дуться, не вижу на столе хрен. И если тебя не затруднит, чесночок неплохо было бы организовать…

Глава девятая, в которой речь пойдет о хулиганстве

После утреннего обхода мы с Антоном переглянулись — понятного или чего-то нового опять не прозвучало. А что еще мог придумать лысый доктор? «Ничего страшного, но надо посмотреть. Больным лежать, мы будем наблюдать».

А если мне некогда лежать? Тогда надо двигаться.

Алена осталась присматривать за Тошей, а мы с Верой направились проведать Нину Ивановну. Странное дело, но Коля Уваров куда-то безмолвно умотал, оставив соседку в гордом одиночестве. Под новости из телевизора она водила пальцем по планшету.

— Антоша, как я рада! Давно по тебе скучаю, — улыбнулась Нина, принимая поцелуй в щеку. Ярко-зеленые глаза так и брызнули радостью. — Давай уже скорей обними меня, как в тот раз. Или хотя бы как вчера.

— Мама, тебе не стыдно? — сварливым тоном возмутилась Вера, усаживаясь рядом. — Разве можно так откровенно говорить?

— Ты не представляешь, доча, какие у него руки, — отмахнулась Нина. — Я прямо петь начинаю, когда Антон приходит, и боль утихает!

— Ну почему не представляю, — Вера отняла у нее планшет. — Очень хорошо представляю. Но сегодня мы вдвоем тебя погладим. Будет немного больно. Потерпишь?

— Раньше было наоборот, боль уходила…

— Надо потерпеть, Ниночка, — добавил я. — Кого господь больше любит, того больше испытывает.