Третий всадник мрака
Шрифт:
«А нужен ли людям собеседник? Может, главное для них считать, что он есть? А все, что они хотят услышать, они отлично скажут себе сами», – подумала Ирка.
Она прошлась по комнате, удивляясь гибкости шеи и коротким перепончатым лапам. Взмахнула крыльями и оказалась на кровати. Тюлевые шторы шевелились от сквозняка.
«Интересно, куда денется суп? Выльется в пустую коляску?» – подумала зачем-то Ирка.
Это была ускользающая мысль. Ее сознание стало уже сознанием большой белой птицы, отлично сочетающим высокие стремления с самыми низменными. Лебедь хотел полета и не отказался бы, пожалуй,
Опасаясь утратить контроль над птичьей сущностью, Ирка поспешила превратиться обратно. Вернув себе прежний облик, она осторожно вышла в коридор и заглянула на кухню. Бабаня стояла спиной. Ирка кашлянула, затем, осмелев, окликнула вполголоса и, наконец, совсем громко. Бабаня не услышала.
Продолжая эксперимент, Ирка взяла со стола чайную ложечку и уронила. Бабаня повернула на звук голову и, обнаружив ложку на полу, наклонилась за ней.
«Ясно! Меня она не видит и не слышит, но грохни я, к примеру, шкаф…» – подумала Ирка.
Ей захотелось вдруг обнять Бабаню, однако она не рискнула. Устраивать бабушке инфаркт не входило в ее скромные планы. К тому же не исключено, что ее, Ирку, Бабаня обнаружит не раньше, чем она вновь сядет в коляску. Но как раз туда Ирке менее всего хотелось. Коляска казалась ей панцирем улитки, в котором нелепо было прятаться от мира, настороженно разглядывая его отражение в мониторе компьютера.
И еще одну вещь Ирка поняла совершенно определенно: Бабаня не заметит ее отсутствия, исчезни она хоть на год. Суровая, порой тягостная для обеих, цепь опеки и зависимости, сковывающая ребенка и взрослого, разорвана. Ей на смену должна прийти дружба двух равных и любящих друг друга людей.
На другое утро, когда Бабаня, предварительно сделав по телефону с десяток звонков, ушла-таки в ателье имени себя, Ирка внезапно испытала сильное желание пойти в ванную и включить горячую воду. Именно в ванную и именно горячую.
«Что за ерунда! Вот так и становятся шизиками», – подумала она, прикидывая, не связано ли это с лебединой сущностью. Рассуждая логически, лебедь – птица водоплавающая, хотя даже лебеди не «водоплавают» в кипятке.
Она включила воду, но на кухне, и стала ждать, что произойдет. Не произошло ровным счетом ничего, кроме того, что вода, отбрызгивая от мойки, намочила майку.
«Не здесь! В ванную!» – погнал внутренний голос.
Пожав плечами, Ирка отправилась в ванную и дернула рычаг шарового крана. Кран загудел и бесперебойно стал выплевывать горячую воду. Ирка терпеливо ждала. Ванная постепенно наполнялась влажным паром.
«Очень показательный физический опыт в духе не бей лежачего, не плюй в летящего. Осталось написать лабораторную работу о свойствах пара, и можно будет помирать от счастья», – подумала Ирка, в которой никогда не засыпала хроническая отличница.
Она выключила воду и хотела уже выйти из ванной, но бросила случайный взгляд на запотевшее зеркало. На нем появились длинные тонкие буквы, точно выведенные гусиным пером:
«Время настало! Встреться с Евгением Мошкиным раньше посланцев мрака».
– Кто такой Евгений Мошкин? – нервно спросила Ирка, на всякий случай шаря у зеркала рукой, точно там мог обнаружиться невидимка.
Зеркало воздержалось
от ответа. Эта надпись опять затянулась паром, новой же так и не появилось.– Хорошо, – сказала Ирка, смелея. – Где я могу найти этого Мошкина?
«Волочаевская ул, д.** кв. 46», – немедленно ответило зеркало.
– Когда я должна его найти?
Незримое перо вновь заскользило по стеклу.
«Проще найти клад, чем потерянное время».
– Значит, прямо сейчас, – подытожила Ирка. – Хотя клады, надо думать, тоже на дороге не валяются. Но почему именно я?
«Ты новая валькирия на службе у света», – крупно начерталось на зеркале.
Ирка перевела взгляд с букв на отшелушивающуюся серебристую пленку с другой стороны стекла.
– А что потом? – спросила она.
Зеркало молчало.
– Разве непонятно? Я нашла Мошкина. Сказала: «Здравствуй, Мошкин! Я Ирка!» Он сказал: «Здравствуй, Ирка! Я Мошкин». Мы потрясли друг другу руки. Дальше что мне с ним делать? Отрубить ему голову? Купить шоколадку? Упасть в обморок от счастья? – терпеливо разжевала Ирка.
«Не ехидничай! Свет не терпит ехидства. Будь рядом и наблюдай. Ты должна понять, в чем его дар».
– И всё?
«Он приведет тебя к другим».
– Куда?
Молчание.
– Ясно. Это я узнаю позже. Но можно хотя бы намекнуть, кто эти другие?
«В одном из четырех, рожденных в один час, скрывается беглец из хаоса. Ты должна остановить его, пока он не выпустил зло».
– Он – это Мошкин?
Часть надписи затянулась паром. Другая же часть осталась, и эта, оставшаяся часть была:
«В одном из четырех».
– Кто-то из них… из четырех… убил валькирию? Да? – с волнением спросила Ирка.
Она не была уверена, что стекло ответит, но оно ответило. Ответ был кратким и очевидным:
«Да. Не он, но тот, кто внутри…»
Ирка долго смотрела в зеркало. Смотрела до тех пор, пока сквозь растаявшую молочную пелену не проступило ее отражение. Тогда она закрыла дверь и, включив не кран уже, а горячий душ, напустила столько пара, что стекло опять запотело. Но тщетно. Зеркало молчало.
«Ясно. Новых подсказок не получишь», – подумала Ирка с досадой.
Записав адрес ручкой на ладони – почему-то пачкать собственные ладони ей казалось предпочтительнее и проще, чем искать бумагу, – она нашла название улицы по карте. Ей понадобилось немало времени, прежде чем она сообразила, как туда добраться.
Несмотря на то что Ирка родилась и выросла в Москве, большую часть жизни она провела в четырех стенах, выезжая на коляске лишь в ближний сквер. Если же им нужно было куда-то добраться, Бабаня брала такси. В результате в метро Ирка ездила лишь раз или два, не больше, и имела о нем представление весьма смутное.
Но с этим, Ирка была уверена, она справится. Другой вопрос, более серьезный, был связан с тем, что она не знала, что ей надеть. Ее домашние халаты, свитера и майки мало подходили для выхода в город. И опять же, если верх подобрать было можно, с низом начинались проблемы, поскольку прежде Бабаня надевала на Ирку лишь спортивные штаны. Делалось это исключительно по Иркиной просьбе, поскольку она до тошноты ненавидела собственные ноги. Даже случайно и то смотреть на них не желала.