Третья фиалка

– Привет, Холли, отойди в сторону, не нарушай гармонию цвета, – махнул ему кистью Хокер.

Услышав, что его окликнули, владелец белого костюма опасливо опустил глаза и посмотрел себе под ноги. Потом широко улыбнулся и подошел ближе:

– Кого я вижу? Хокер! Здравствуй, старина!

Он присел на большой камень и принялся вглядываться в сосны на холсте Хокера, то и дело переводя взгляд с изображения на оригинал.

– Слушай, – вдруг произнес он, – почему бы тебе не жениться на мисс Фэнхолл?

Хокер сжимал в зубах кисть, но после этих слов тут же выхватил ее и спросил:

– Жениться на мисс Фэнхолл? На какой еще мисс Фэнхолл, черт бы тебя побрал?

Холланден обхватил руками коленку и задумчиво отвел в сторону глаза:

– Эх ты, это такая девушка…

– Что ты говоришь?

– Да-да. Она приехала накануне вечером вместе со свояченицей и небольшим выводком юных Фэнхоллов. Я так полагаю, их там штук шесть.

– Двое, – возразил Хокер, – мальчик и девочка.

– Откуда тебе… Ах да, ты, вероятно, с ними ехал. Ну конечно. Стало быть, ты ее видел.

– Так это была она? – равнодушно спросил Хокер.

– Это была она? – возмущенно передразнил его Холланден. – А то кто же!

– Вот оно что, – ответил Хокер.

Холланден вновь погрузился в размышления.

– У нее много денег, – сказал он, – просто куры не клюют. И на мой взгляд, она достаточно глупа, чтобы проникнуться к тебе симпатией, особенно с учетом твоего звания художника. Весьма зажиточная, хотя и не кичащаяся своим состоянием семья. Для тебя это было бы просто здорово. Думаю – да нет, что там, я совершенно уверен! – что она и правда достаточно глупа, чтобы проникнуться к тебе симпатией. И если бы ты не был таким безнадежным болваном…

– Холли, помолчи, сделай милость, – сказал художник.

На какое-то время Холланден действительно умолк, как его просили, но потом заговорил опять:

– Даже не догадываюсь, зачем они сюда приехали. Должно быть, у свояченицы слабое здоровье. Что-то в этом роде. Она…

– О господи! – воскликнул Хокер. – Тебе что, больше поговорить не о чем?

– Стало быть, ты ее видел, да? – спросил Холланден. – Чего же тогда ожидать от такого человека, как я? Если уж ты, старая дубина…

– Было темно, – запротестовал художник.

– Темно ему было! – сердито повторил Холланден. – А если даже и так, то что?

– Согласись, что подобные обстоятельства меняют представление о рассматриваемом предмете.

– Меняют… Скажешь тоже… К тому же на железнодорожной станции в любом случае было светло. И будь у тебя хоть капля смелости… О-хо-хо, сегодня утром я встал ни свет ни заря! Скажи-ка, ты в теннис играешь?

– Немного, – кивнул Хокер. – А почему ты спрашиваешь?

– Да так… – грустно ответил Холланден. – Барышни Вустер подняли меня еще до завтрака и потащили играть. Там полно и других сумасшедших любителей этого занятия, которые доберутся до меня в самое ближайшее время. Теннис – это ужасно.

– Как же так, ведь обычно ты не привык рвать ради кого-то жилы? – заметил Хокер.

– Так-то оно так, но там, – Холланден показал большим пальцем на пансионат, – все считают меня милым, симпатичным парнем.

– Ну, ничего, я как-нибудь приду и вытащу тебя из этого затруднения.

– Давай, – засмеялся Холланден. – Как раз сыграешь на пару с мисс Фэнхолл против меня и одной из барышень Вустер.

Заглядевшись на окрестный пейзаж, он вновь погрузился в размышления. Хокер изо всех сил пытался сосредоточить мысли на сделанном им наброске.

– Эти волосы… эти глаза… такие цвета всегда разили меня наповал, – мягко заметил Холланден.

– Какие волосы? Какие глаза? – раздраженно покосился на него Хокер. – Я начинаю подозревать, что ты рехнулся.

– Какие волосы? Какие глаза? – передразнил его Холланден, сопровождая свои слова гневным жестом. – Что бы ты понимал, чурбан несчастный…

– Ну, что касается цвета, – тихо молвил Хокер, возвращаясь к работе, – то в этом я как раз понимаю.

Он хмуро посмотрел на холст, потом перевел взгляд на поле перед ним и произнес:

– Вместо того чтобы заботиться о моем будущем, ты бы лучше подумал о себе.

– О себе! – с чувством воскликнул Холланден. – Мой дорогой друг, мое прошлое помечено мраком и тоской. Да у меня…

– Если у тебя что-то, а точнее кто-то, и есть, то только ребенок, – сказал Хокер, глядя другу в глаза.

– Ну да, конечно, – ответил Холланден, качая головой с мудростью пессимиста, – разумеется.

– Брось, Холли, – резко сбавил тон Хокер. – Я не хотел тебя обидеть, но ты просто смешон: сидишь здесь, стенаешь, разглагольствуешь о волосах и глазах.

– Ничего смешного в этом нет.

– Есть, еще как есть, и ты, Холли, это прекрасно знаешь. – Он безнадежно махнул рукой. – Зато ты ехал с ней в поезде, а потом в дилижансе.

– В поезде я ее не видел, – возразил Хокер.

– Зато видел в экипаже. Ах ты, старый плут! Я ночи не сплю, а он спокойно сидит и сказки мне рассказывает.

Холланден спрыгнул с камня и схватил Хокера за плечи.

– Прекрати! – сказал художник.

– Старый плут, ты мне соврал! Соврал! Ну, держись, черт бы тебя побрал, она как раз направляется к нам!

Глава IV

Через несколько дней Холланден, обращаясь к другу, сказал:

– По моим подсчетам, в «Хемлок Инн» сейчас сорок два человека. Из них полтора десятка дам среднего возраста, выступающих с позиций воинствующей благопристойности. Зачем приехали сюда, непонятно, разве что оказаться на одной территории с кем-то еще и испортить всем настроение. Они собираются вместе на крыльце и проверяют на прочность характеры с таким важным видом, будто составляют собой небесный суд присяжных. Приехав в сюда, я тут же окинул окрестности внимательным взглядом, увидел это благородное собрание и закричал: «Вот и они!» Потом, едва переодевшись, влился в их общество в попытке его умиротворить. Теперь практически каждый день я сажусь среди них и вру как заведенный. В глубине души я, конечно, считаю, что их надо повесить, но внешне буквально сочусь восторгом. Знаешь, одна из них не выходила наружу уже восемь дней подряд. Этим утром я сказал ей: «Продолжительные прогулки на свежем воздухе приносят огромную пользу, мэм». А еще я без конца талдычу: «Ваша прямота просто очаровательна!» Разумеется, мне прекрасно известно, что в соответствии с великим законом вселенского равновесия эта ассамблея кумушек считает себя идеальной, а всех остальных – порочными. Но я держусь, дружище. Я расточаю им комплименты. Как следствие, худшим, что мне приходилось от них слышать, была фраза: «А ведь этот мистер Холланден совсем не такой, как другие!» Хм, для литератора это совсем неплохо. – Холланден на минуту задумался и добавил: – Я не иронизирую. Они – славные жены, замечательные матери и все такое прочее. Да что там, ты и сам знаешь. Но до чего же они консервативны! Очень консервативны, – повторил он. – Ненавидят все радикальное. Просто терпеть не могут. Полагаю, потому, что и сами когда-то были такими. Иногда в своих суждениях попадают в самую десятку. Что немудрено, ведь если стрелять такими залпами, кого-нибудь обязательно заденешь. Чтоб их черти забрали!

Хокер наконец осмелился задать глубокомысленный вопрос:

– И откуда такие только берутся? Подумать только, почти в каждом летнем пансионате…

– Вот-вот, – подхватил Холланден, – почти в каждом пансионате. Специально изучая этот вопрос, я установил, что подобного рода собрание является чуть ли не предметом меблировки в таких местах.

– Вне всяких сомнений, – согласился Хокер. – Зимой, казалось бы, их нет и в помине, но стоит заглянуть в какой-нибудь семейный пансионат, как только начинает пригревать солнце, тут же обнаруживается, что…