Третья мировая война (сборник)
Шрифт:
— Что это за тетушка Таира? — как можно беспечнее поинтересовался Пэн.
— Не спешите, — лукаво подмигнул Кристи. — Вы получите удовольствие.
Все это не нравилось Муррею: ни двусмысленный Тон собеседников, ни их хитрые, таинственные ухмылки. И даже обстановка в ресторане показалась ему подозрительной. Мало обедающих, люди в военной форме. Особенно смущали круглые ниши с темными стеклами, расположенные в стене по всей окружности зала. Они казались множеством направленных на него глаз некой всевидящей и понимающей следящей электронной системы. Ему даже почудилось, что эти ниши-глаза, словно
Наконец Муррею удалось оторваться от холодного блеска стеклянных ниш. Зацепившись взглядом за вежливого официанта, обслуживающего соседний столик, он проговорил:
— Обычные люди. Даже не подумаешь…
— Не совсем обычные, — возразил Кристи. — Вы можете гордиться, господин Муррей, что обедаете в этом ресторане. Вас обслуживает созвездие личностей. Бывшие политические и профсоюзные боссы, партизанские вожаки, литераторы, художники, философы. Другого такого заведения вы не найдете.
— А насколько устойчива социальная роль, которую вы этим людям… — Пэн не сразу нашел подходящее слово, — предлагаете? Не пытаются ли они изменить ее?
— Новообращенный, как и любой человек, ищет органичную сферу приложения своих сил. И бывает, что находит не сразу. Это в порядке вещей. Но за рамки предназначенного ему амплуа он обычно не выходит.
Официант принес вино, закуски.
Кристи наполнил бокалы.
— Я хочу выпить за вас, господа, — произнес Пэн, — за ученых, которые потрясли меня своим изобретением. Думается, сферу применения вашего облучателя можно расширить. Нельзя ли с его помощью исправлять психику не у здоровых, а у больных, лечить психически неполноценных людей? Предлагаю выпить за то, чтобы возможности вашего изобретения использовались полнее.
— Мы лечим только больных, — заметил Кристи. Все выпили. Кристи тотчас снова заполнил рюмки необыкновенно ароматным, густым синеватым вином. Потом торжественно провозгласил:
— Господа, позвольте мне… Кругом кричат: мы живем в век научно-технической революции. Революция — это переворот не только в общественной жизни, но и в умах, это смена господствующих сил и тенденций. Так вот, научная революция совершается ради того, чтобы господствующей силой в умах стала наука, а в обществе — ученые. Поэтому, господа, я предлагаю выпить за ученых, которым суждено возвыситься над миром.
— Наука сильнее человека, это видно на каждом шагу, — задумчиво сказал Пэн. — Я знаком, например, с несколькими способами изменения стереотипа мышления у людей: хирургическим, лазерным…
— Это пустяки, — перебил Кристи. — Все способы, кроме нашего, вызывают необратимые изменения в программе поведения человека и в его мышлении. Наш метод стирает только память, не затрагивая ничего другого.
— Неужели пациент никогда не вспоминает о своем прошлом? — произнес Пэн, глядя на Чарли.
— Пока известно только одно, — ответил Кристи. — За полтора года память не вернулась ни к кому.
— Разрешите мне, — вдруг поднял рюмку Мондиал. — Я вот что хочу сказать, господа… Да, пусть наука возвысится над обществом. Но чтобы при этом она не грохнулась со своей высоты наземь, вдребезги не разлетевшись сама, и не раздавила все, что под ней будет находиться. Поэтому
предлагаю выпить за ученых, которые передают знания своим детям. За вечную касту ученых!— На свете не может быть ничего вечного, — возразил Кристи. — Не надо обольщаться.
— Тогда как же? — недоумевал Пэн, подняв рюмку и не торопясь пить.
Для Муррея Роберт Мондиал с самого начала был загадкой. Пэн частенько поглядывал на этого сумрачного молчуна и старался понять, какую роль он играет рядом с искрометным Полем Кристи. Агент, приставленный военным ведомством к талантливому ученому? Телохранитель или технический исполнитель? И вдруг странный тост! И этот тост не проясняет представления о личности ученого, но, пожалуй, еще более затуманивает его.
Бесшумно, словно тень, появлялся и исчезал официант.
— Кем этот Чарли был раньше? — спросил Пэн.
— Живописцем и мятежником, — хохотнул Кристи.
— Вам известно его прежнее имя?
Кристи и Мондиал переглянулись.
— Это вспоминать запрещено, — развязно махнул рукой Кристи. — Его звали Пьедро Перейро.
— Я, кажется, слышал о нем, — заметил Муррей и про себя добавил: «Даже собирался взять у него интервью».
Муррей пил, ел, разговаривал, но когда на лестнице, что вела из кухни в зал, в очередной раз показался Чарли, Пэна вдруг охватила безотчетная тревога. Чарли вышагивал как-то подчеркнуто медленно и торжественно, выставив перед собой пустой поднос. Едва официант приблизился, Пэн увидел на подносе белеющее бумажное пятно.
— Господам приглашения из Управления ТТ. — Чарли аккуратно разложил перед посетителями что-то вроде визитных карточек.
— Интересно, кто выбрал инспектора? — Кристи подвинул карточку Пэна к себе, прочитал: — Китти Лендлел. Ну, дорогой Муррей, и повезло же вам!
— Вероятно, сработал эффект новизны, — высказался Мондиал.
— Что это такое? — Пэн кивнул на карточку.
— Не что, а кто, — весело поправил его Кристи. — Самая красивая девочка из Управления тетушки Таиры. — Кристи подмигнул. — Понятно?
— Не совсем, — пробормотал Муррей.
— Девочек здесь семнадцать на всю базу, — хихикал Кристи. — Поэтому они у нас, как в белом танце, сами выбирают кавалеров.
Пэн с неприязнью глянул вверх, на круглые ниши в стенах.
— А вы, я вижу, не привыкли быть пассивной стороной? — хмельно шутил Кристи
— Я женат… знаете ли…
— Китти Лендлел — девочка на любой вкус! Переверните карточку, Муррей.
На обороте карточки было красивое лицо с тонкими одухотворенными чертами, внимательный взгляд… Да, она была очень привлекательна.
Муррей медленно шел по коридору третьего этажа в поисках указанного на карточке номера. Вот он — 317.
Некоторое время он стоял в раздумье. Потом тихо постучал.
— Входите, — донесся мягкий женский голос. Пэн приоткрыл дверь.
— Я жду вас, господин Муррей.
Перед ним стояла высокая хрупкая женщина лет двадцати с небольшим. Пышные белокурые волосы окаймляли бледное лицо с темно-синими продолговатыми глазами. Мебель, обтянутая светло-желтым полотном с синими цветами, такие же занавески на окнах, несколько репродукций головок Греза — все неуловимо напоминало хозяйку комнаты.