Третья охота. Григоровы острова. Трава
Шрифт:
«Не зная, в каком состоянии пастбища, нельзя приниматься за их исцеление… Как за эти годы изменился растительный клевер, каков нынешний состав трав — ясности нет. Было время, когда здесь родили и прорастали такие высокоценные кормовые растения, как житняк, прутняк, грубая люцерна, типчак и другие, и с каждого гектара собирали до сорока центнеров кормовой массы, а теперь выпасы оскудели, урожайности на многих участках снизились… Луга — огромный источник дешевых кормов, большой резерв для увеличения производства молока, мяса, шерсти».
Из этих выписок картина, по-моему, проясняется. Урожай трав на обширнейших российских лугах чрезвычайно низок, а повышать его — дело хлопотное. Оно требует «четкой организации, расторопности, высокой ответственности». Но корма нужны, потому что надо выполнять план по мясу и молоку. Где же их взять? Очень просто — сеять траву на пашне, отняв эту пашню у зерновых культур, у хлеба. А где же взять хлеб? Об этом пусть заботится государство. Где-нибудь да возьмет! Оказывается, из-за плохого состояния лугов одна третья часть пашни идет под травы.
«И что удивительно, — пишет П. Усынин в газете „Советская Россия“, — даже в хозяйствах лесолуговой зоны, где хороши природные кормовые угодья, посевы кормовых трав стали, по сути дела, основным источником грубого и зеленого корма… В 1969 году под кормовыми культурами было занято в Вологодской области 54,5, Псковской — 48, Калининской — 37, Смоленской — 35 и Рязанской — 34 процента основных площадей. В то же время обеспечение скота кормами в зимовку 1969/70 года по хозяйствам этих областей не превышает 60–80 процентов потребности».
Теперь назовем еще одну цифру. Всего под кормовые культуры в РСФСР занято тридцать шесть миллионов гектаров пашни. А в Казахстане распахано под пашню двадцать миллионов гектаров травы. Встречные перевозки.
Не будем уж говорить о побочных результатах такой перевозки, как-то эрозия распаханных почв в местностях с сильными ветрами, нарушение биологического равновесия на грандиозном участке планеты, огромное количество перемолотой техники… Нет, в эти проблемы мы вдаваться не будем. И так уж мы увлеклись и далеко отошли от главного и скромного предмета нашей книги — от травы, которая называется, как видим, то травой-муравой, то верблюжьей колючкой, то ночной фиалкой, то бурьяном, то незабудкой, то крапивой, то колокольчиком, а то ковылем, то по-обиходному — цветами, а то по-агрономически — разнотравьем, а то по справедливости — чудом, то по-производственному — зеленой массой.
В Главном Ботаническом саду (в Москве) много сотрудников, много и телефонов. Я обзавелся номером одного из них, и это оказался телефон девушек-экскурсоводок в оранжерее. Трубку снимала то одна, то другая, и вскоре я стал различать девушек по голосам, по крайней мере двух экскурсоводок — Галю и Любу — я узнавал сразу. Надоедал же я им одним и тем же вопросом: «Когда зацветет виктория-регия?»
Вернее сказать, этот вопрос я задал при первом разговоре, при первом телефонном знакомстве, а потом они уже знали, зачем я звоню, и мне достаточно было спросить: «Ну, как?»
Меня уверили, что события надо ждать не раньше конца июня, а то и июля и что мне сразу же позвонят и вообще будут держать, что называется, в курсе. Поэтому, когда я так, на всякий случай набрал номер в последних числах мая (скорее для поддержания знакомства и чтобы меня не забыли) и услышал, что она вчера уже отцвела, то я воспринял это чуть ли не как предательство. Не со стороны виктории-регии, конечно, но со стороны девушек-экскурсоводок, обещавших предупредить меня о столь
выдающемся событии. Ведь в других, я слышал, городах и странах, особенно в Германии, о предстоящем цветенье виктории-регии извещается даже в газетах. И в Ленинграде, кажется, тоже. Ну, не на первой странице, не там, где выполнение производственных норм и планов, не рядом с политическими событиями, а где-то в конце и не в главной, возможно, газете, а лишь в вечерней, но тем не менее.Однако девушки, разочаровав меня, тут же и успокоили:
— Да вы не волнуйтесь. Это ведь отцвел только первый бутон. Теперь она будет цвести бутон за бутоном до сентября. Звоните, интересуйтесь…
Вот я и звонил и надоедал своим коротким вопросом: «Ну, как?»
— Приезжайте, — наконец было сказано мне, — бутон уже начал раскрываться, сегодня вы все увидите.
— В котором часу?
— Да хоть сейчас. Чем скорее, тем лучше.
Мы привыкли время дня расписывать по событиям и часам. Значит, так. В час дня мне надо быть в одной редакции. В половине первого я обещался заехать в книжный магазин. Сейчас половина одиннадцатого… как раз успеем заскочить в Ботанический сад, взглянуть на чудо из чудес — на викторию-регию и мчаться дальше по лабиринтам и заранее расчерченным клеткам московского дня.
Тут привмешался еще дополнительный психологический момент. Такое событие, такое зрелище! Хочется кого-нибудь им угостить. Звоню одному приятелю (поэту), торопливо, захлебываясь сообщаю:
— Понимаешь, виктория-регия, чудо из чудес… Один раз в жизни, надо же посмотреть… Царица… в белоснежных одеждах… Я сейчас еду, хочешь?
— В котором часу?
— Да сейчас же… Хватай такси и жми к входу в Ботанический сад. Знаешь, где башенки…
— Какие башенки?
— Ты что, никогда не бывал в Ботаническом саду?
— Не бывал. Какие башенки?
— Ладно, таксист найдет. Через тридцать минут встречаемся. А в половине первого и мне надо в другое место.
— Нет. Сейчас не могу, — вдруг вспомнил приятель. — Обещали запчасти. Амортизатор. Редчайший случай, никак нельзя упустить. Давай завтра.
— Завтра будет уже поздно.
— Жаль, но сейчас я не могу. Понимаешь… амортизатор. Умелец принесет на дом и сам же поставит. Не могу.
Скорее звоню другому приятелю (редактору):
— Виктория-регия… Чудо… Посмотреть хоть раз в жизни.
— Пожалуй, я смогу подскочить, а куда?
— Ботанический сад… Желтые башенки, знаешь?
— Знаю, но, по-моему, они не желтые, а белые. Хорошо, через тридцать минут буду, не опаздывай. А то у меня в двенадцать часов летучка, а потом подписывать номер…
Так, между делами и хлопотами помчались мы с разных концов Москвы к белым (или какие они там?) башенкам у входа в Главный Ботанический сад, надеясь в порядке все той же московской суеты взглянуть на чудо, на царицу в белоснежных одеждах, вдохнуть на бегу ее аромат и мчаться дальше и говорить потом, что мы видели, как цветет виктория-регия.
День был жаркий, душный, и, уже выходя из машины, мой приятель вытирал платком виски, лоб и шею. Он был постарше меня и пополнее. Кроме того, гипертония. Кроме того, вчера вечером ему как лицу официальному пришлось принимать иностранного гостя, и теперь он больше всего мечтал о бокале холодного какого-нибудь напитка.
А время начинало поджимать. Быстро, через обширный розарий, насыщенный густым ароматом тысяч пышно цветущих роз, мы шли к так называемой фондовой оранжерее Главного Ботанического сада. В плотных розовых испарениях мой приятель почувствовал себя совсем плохо, но главное было впереди.