Третья причина (сборник)
Шрифт:
— Помилуйте, за что ж мне такая честь? — в свою очередь, улыбнулся Иртеньев.
— Ну-ну, не прибедняйтесь, мне ваш друг, полковник Дидерикс много чего рассказывал о ваших похождениях в Африке. Да и сейчас, признаться, ваш вояж в Японию это, знаете ли…
— Да вот пришлось, — шутливо развёл руками Иртеньев и добавил: — Надеюсь, не безрезультатно…
Визитёр посмотрел на хозяина кабинета, тот на него, и между ними вдруг проскочила та искра симпатии, которая сразу снимает все возможные недоразумения первого знакомства. Во всяком случае, жандарм сразу отставил в сторону все экивоки и вполне доверительно поинтересовался:
— Кстати, хотел бы
— Ну что я могу сказать о нём?.. — Иртеньев подумал. — Деятельный… Одна его мысль вооружить пленных и отправить их в Россию воевать за социализм многого стоит… И ведь японцы поддержали этого доктора, да, полагаю, и не только они.
— Ну, не зря же Руссель связался с эсерами, — заметил Джунгарский.
— Да уж! — усмехнулся Иртеньев. — Этот доктор почём зря клял их, когда всё сорвалось. Он убеждён, что именно эсеры, выболтав кому-то его планы, виновны в провале…
— Не выболтали, а доложили куда следует, — с усмешкой уточнил Джунгарский и долгим взглядом посмотрел на Иртеньева. — Мне ваш друг говорил, что вас выбросили из поезда. Скажите, вы во Владивостоке сообщали о докторе Русселе?
— Конечно, — пожал плечами Иртеньев. — Я был обязан…
— А вот это напрасно, — Джунгарский неодобрительно покачал головой. — Убеждён, они хотели, чтоб вы замолчали навсегда…
— Они? — изумился Иртеньев и недоумённо посмотрел на жандарма. — Вы хотите сказать, что дело уже зашло так далеко?
— Именно, — жёстко подтвердил Джунгарский, добавив с горечью: — И, может быть, гораздо дальше, чем мы об этом думаем.
— Но, как я понял… — от волнения Иртеньев даже привстал в кресле. — Вам многое известно…
— Само собой, — Джунгарский вздохнул. — Мы знаем, что господин Акаси собирал всех революционеров и потратил на них чуть ли не миллион иен. Потом на эти деньги было закуплено оружие, посланное в Россию на шхунах «Графтон» и «Сириус». Вот в результате именно таких усилий, волнения в Прибалтике и заставили нас отправить целую группу войск не в Манчжурию, а на подавление беспорядков…
— Но это же, это же… — от волнения Иртеньев не находил слов и в конце концов выпалил: — Это же чёрт знает что!
— Ну почему же? — спокойно возразил Джунгарский. — Нечто подобное ещё персидский царь Дарий [45] практиковал…
Услышав такое, Иртеньев какое-то время подавленно молчал и только потом глухо спросил:
— Так что же, никакого выхода нет?
— Почему сразу нет? — Джунгарский горестно улыбнулся. — Есть, и даже два. Или показать этому сброду, что такое настоящее самодержавие, или вводить конституционную монархию…
45
Ведя войну с греками, Дарий готовил восстание в Афинах.
Иртеньев никак не ожидал таких слов от жандарма и удивлённо посмотрел на Джунгарского.
— Скажите, народное возмущение вызвано действительно этими стремлениями?
— Да, помилуйте, дорогой полковник! — жандарм искренне рассмеялся. — Наш народ ещё слишком тёмен, чтобы понимать такие вещи. Его, если хотите, надо лет тридцать обучать поголовно грамоте и умению работать, а уж потом толковать о всяких там конституциях и республиках.
— Но позвольте! — возмутился Иртеньев. — А демонстрации рабочих и даже их вооружённые выступления, это как?
— А так, — жёстко сказал Джунгарский. — Рабочий на
заводе, скажем, получает 5 рублей в день, а если бастует, то ему дают 10. Если вышел на демонстрацию, уже 20, а если кто-то из них согласится пульнуть из браунинга в полицейского, то такому архаровцу отвалят чуть ли не сотенный билет, вот так-то…— Мне кажется, это не совсем так, — резко возразил Иртеньев. — Эсеровские боевики — люди совсем другого толка…
— Абсолютно верно, — Джунгарский неожиданно согласился с Иртеньевым. — Но это-то как раз и подтверждает, что за так называемым народным возмущением стоят совсем другие и отнюдь не бедные силы.
Фраза, сказанная жандармом, странным образом повернула мысли Иртеньева совсем в другую сторону, и он медленно произнёс:
— Но если вы правы, то всё, что произошло со 2 й эскадрой, можно истолковать по-иному?
— Думаю да, — покачал головой Джунгарский и после некоторого раздумья добавил: — И, признаться, ваш вывод о цусимских снарядах интересен именно в этом плане, поскольку, как я выяснил, перед походом влажность пироксилина в них изменили с десяти до тридцати процентов…
Столь резкий переход от технических проблем совсем в иную плоскость сначала показался Иртеньеву нереальным. В его голове просто не укладывалась мысль о столь преднамеренном действии, сводившем на нет всю боевую мощь эскадры. Полковник сглотнул слюну и слегка прерывающимся голосом спросил:
— Надеюсь, вы всё это проверите?
— Вне всякого сомнения… [46]
— Тогда у меня только один вопрос, — Иртеньев, не зная, стоит ли говорить, на момент умолк, но потом всё же закончил: — Скажите, некий «профессор Серебрянский» вам известен?
Лицо Джунгарского мгновенно переменилось, и он так же хрипло, как за какую-то секунду до этого Иртеньев, уточнил:
— Серебрянский?.. Откуда он вам известен?
— Из Красноярска, — Иртеньев как-то не обратил внимания на взволнованность Джунгарского. — Тамошние «товарищи» пытались меня прощупать, ну а я тряхнул стариной и вспомнил, как выходил на перехват «Сидигейро»…
46
Царское правительство скрыло все полученные результаты.
— Значит, анархистом представились?.. — Джунгарский уже взял себя в руки и, пряча недавнюю растерянность, усмехнулся.
— Да вроде того. — Иртеньев, видя явную заинтересованность Джунгарского, постарался вспомнить детали. — Правда, я больше слушал, а сам разговор вёл якобы как социалист.
— И каковы результаты? — оживился Джунгарский.
— Странные. Подозреваю, что они и сами не знают, чего хотят.
Жандарм хмыкнул.
— Такие, как Серебрянский, любой ценой хотят власти и увлекают за собой прекраснодушное дурачьё, которое, к сожалению, есть везде…
— Значит, этот профессор вам хорошо известен? — уточнил Иртеньев.
— Конечно. И вот о нём я хотел бы поговорить подробнее…
Джунгарский порывисто встал, обошёл вокруг стола и, вытащив из ящика папку, положил её перед собой…
На Петербург опускались ранние сумерки. Со стороны залива налетал сырой порывистый ветер, и снег, падавший хлопьями, кружился в воздухе. Повернув голову, Иртеньев сквозь белёсую муть видел светлые пятна, окружавшие уже зажжённые керосиновые фонари и чётко очерченные прямоугольники окон, за которыми горели лампы.