Третья раса

Планета Хабор. Прошлое…

…Этот осенний день в южном полушарии Хабора выдался на редкость дождливым и ненастным.

Стойбище инсектов, представлявшее собой череду бугорков, накрытых сверху жалким подобием тентов, мокло под нудным, непрекращающимся дождем.

Спускаемый аппарат, прочертивший унылые небеса горячим раскаленным болидом, сел неподалеку от селения, выбив в глинистой почве внушительную воронку, которую тут же заполнила курящаяся паром дождевая вода из ближайших луж.

Спустя некоторое время откинулся люк аппарата, и оттуда выбрался человек в рясе, которого сопровождало странное двухголовое существо, прикованное к его запястью длинной цепочкой.

Старый инсект, хитиновый панцирь которого блестел от влаги, поднял голову, с философским спокойствием разглядывая двух пришлых существ.

Вид человека не сильно взволновал древнее существо, а вот его двухголовый компаньон, уныло тащившийся на привязи по раскисшей тропе, вверг старейшину в явное смятение.

Его выпуклые фасетчатые глаза, лишенные даже намека на зрачок, внезапно подернулись мутной поволокой, хитиновые жвала пришли в движение, издав едва слышный скрипящий звук, похожий на тот, что издают плохо смазанные дверные петли.

Известно, что инсекты являются телепатами и тот скрип, который они издают при общении, — это лишь внешнее проявление, слабый, практически ничего не значащий отзвук их настоящей речи.

То, что произошло в дальнейшем, служило прекрасной иллюстрацией к сказанному.

Прошло не более десяти-пятнадцати секунд, как из нор, чьи выходы располагались под грубыми брезентовыми тентами (чтобы не заливало водой), внезапно полезли сородичи старейшины.

При первом беглом знакомстве все они казались одинаковыми — эдакая странная, несколько отвратительная для человеческого взгляда помесь гигантского муравья и богомола-переростка. Все выползшие из нор члены общины являлись воинами и были соответственно вооружены. Большинство из них сжимали в своих верхних конечностях старое человеческое стрелковое оружие, которое, судя по его внешнему виду и техническому состоянию, являлось скорее ритуальной данью, памятью той войне, которую вели люди и инсекты на далекой Деметре, пока этот конфликт не был разрешен простым расселением враждующих сторон по разным мирам.

Кейн (а это был именно он) сильно сомневался, что какой-то из этих допотопных автоматов способен выстрелить хотя бы пару раз кряду. Скорее всего они были такими же ржавыми внутри, как и снаружи, но тем не менее он остановился на почтительном удалении от старейшины и окруживших его охранников, к великому неудовольствию своего двухголового спутника, которому совершенно не нравился дождь.

На всякий случай Патрик поднял обе руки, обратив свои пустые ладони в сторону воинственной группы.

Универсальный жест приветствия, знакомый во всех сколь-нибудь цивилизованных мирах.

Фасетчатые глаза старейшины постепенно покинула поволока внезапного страха. Теперь он с любопытством разглядывал пришельцев, а те, в свою очередь, созерцали унылую картину затопленного водой стойбища.

Патрик в этот момент думал о злых усмешках судьбы, заставившей древнюю и могучую расу, построившую некогда сферу Дайсона, деградировать до такого убогого уровня и жить, медленно дотлевая, в земляных норах первобытных стойбищ…

Впрочем, тут не было никакой вины людей. К инсектам относились вполне дружелюбно, и Хабор был их сознательным выбором. Часть этого древнего народа изъявила желание вернуться в сферу Дайсона, которую сейчас восстанавливали люди, эти же избрали Хабор.

Мысли Патрика были нарушены едва слышным скрежетом хитиновых жвал, и тут же в его голове как бы сам собой возник голос:

— Приветствую тебя, чужеземец. Зачем ты привел к нам двухголового?

Кейн, откровенно говоря, не ожидал подобного вопроса. Он не нашел ничего лучшего, как просто пожать плечами. Инсект несколько секунд обдумывал такой ответ, а потом произнес:

— Плох тот посланец, что принесет с собой знак Логриса на руке, но еще хуже тот, кто водит Великих на цепочке будто рабов.

«Великий?! С чего бы престарелому инсекту так называть его?!» Ответ был один. Наследник древнего народа что-то знал про эту расу… Термин «великий» трудно применять к безмозглым животным. Патрика вдруг обдало жаром. «Неужели?!»

В этот момент Кейну хватило сообразительности, чтобы не грубить и не разводить руками, выражая свое невежество.

— Разве ты не видишь, что не я вожу Великого на цепочке — это он водит меня на привязи!

Как впоследствии убедился Кейн, ход оказался на редкость удачным.

— Я не подумал, раб. Но почему Великий не говорит сам? Я не слышу его мыслей.

— Он болен. Я его голос.

Инсект, очевидно, был поражен, причем так сильно, что после финальной фразы наступила долгая, неловкая пауза. Наконец он спохватился:

— Великому мокро. Он и его раб могут войти к нам.

В первый момент Кейн не поверил своим ушам. Он много знал об инсектах, их обычаях, укладе жизни и понимал, что происходит невероятное — его приглашают войти внутрь, вкусить священного тепла земли!

Такого, насколько он был осведомлен, не происходило с того момента, как люди заключали с инсектами мир на Деметре!

Отказаться от подобного приглашения было равнозначно плевку в лицо, и он, согнувшись в три погибели, полез в тесную душную нору.

Подземный тоннель вывел их в обширный, укрепленный распорками зал. Посреди него располагался выход теплого подземного источника; от поверхности небольшого озерка поднимался пар, вокруг была раскидана какая-то ветошь, собранная в подобие гнезд, из которых торчали украшенные хитином головы обитателей подземелий.

Кейн не удивился подобному интерьеру, потому что был осведомлен о метаболизме этих насекомоподобных существ — их кровь была холодной, и температура окружающей среды играла решающую роль в процессах их биохимии.

— Зачем Великий ожил и спустился с неба?

Вопрос был прямым и заслуживал не менее прямого ответа, хотя у Кейна прямо-таки зудело в голове от сотен догадок и предположений.

Конечно, он прилетел на Хабор с вполне конкретной, определенной целью, но было грешно не использовать сложившуюся ситуацию.