Третья террористическая
Шрифт:
Володя сгреб мальчика, придвинул к себе и схватив за волосы, развернул лицом к отцу. Было видно, что он готов выполнить любой приказ.
— Ну что? — спросил командир, — будем разменивать фигуры?
Этой мудреной фразы Сулейман не понял, но понял главное — понял, что сейчас, при нем, на его глазах будут убивать его сына!
— Шакалы!! — заорал Сулейман.
— Заткнись, ты, ублюдок! — перекрывая его, рявкнул командир. — Девочку не жалеешь — сына своего пожалей!
Командир знал, как разговаривать с «чехами» — так же, как они разговаривают! С позиции силы! Нормальной животной силы! Потому что силу — только сила ломит! Оттого «чехов» все боятся и перед ними
Командир вскочил на ноги и, глядя в глаза Сулеймана, потянул из ножен штык-нож.
Это был ход, рассчитанный на менталитет чеченца, потому что русский никогда бы не поверил, что русский же офицер способен убить — зарезать ножом — ребенка. До самого последнего мгновенья не верил бы! А чеченец поверит, потому что будет судить по себе, а для него чужая жизнь, хоть солдата, хоть ребенка, — не такая уж ценность. Для него — только его ребенок ценность!
Командир подошел к мальчику и сделал то, что сделал его отец с похищенной им девочкой на той видеокассете, — он схватил его за ухо, сильно оттянул в сторону и приложил к нему остро заточенный штык-нож.
Мальчик не плакал и не кричал, потому что это был чеченский мальчик, — он только побелел и стиснул зубы, затравленным волчонком глядя на бойцов.
«Ну что?.. — вопросительно взглянул командир на Сулеймана. — Резать?..»
Тот уже готов был сдаться, но против работал все тот же чеченский менталитет — он не верил, что его и его сына отпустят отсюда живыми. Они все равно убьют их, потому что именно так сделал бы он — все узнал и убил. Потому, что такие обиды не прощают и оставлять в живых кровников глупо и опасно. Их нужно убить хотя бы из чувства самосохранения, прямо сейчас, спасая тем себя и своих будущих детей и внуков. И они должны убить, так как знают, что иначе он, несмотря на маски, найдет их и зарежет!
Но командир не понял его, он истолковал его молчание по-своему, он подумал, что в его решимости сомневаются. И резанул по уху. Сталь легко перерубила плоть, и в его пальцах остался ошметок уха.
«А ты как думал — кровь за кровь, плоть за плоть!..» — зло, оправдывая сам себя, подумал командир.
Из перерезанного уха мальчика хлестала кровь.
Но он и тогда не заплакал, потому что на него смотрел его отец, которому он боялся показать свою слабость. Он держался как мужчина!
«Хрен их завоюешь! — мгновенно подумали бойцы и подумал их командир. — Наши бы детки давно слюни распустили, а этот ни черта!..»
— Ну, что теперь скажешь? — повернулся к Сулейману командир. — Где девочка?
И понял, нутром почуял, что ничего он не скажет, хоть брюхо его детенышу вспарывай! Но только не будет брюха!
— Ты, ишак дремучий! — заорал, срываясь, командир. — Я же твоего сына режу, а ты как чурбан!.. Он же у тебя один — я же род твой прерву! А девчонку, один хрен, найду. Без тебя найду!
И вдруг, бросив нож вниз и подцепив острием штаны, одним рывком резанул ремень и пояс. Штаны свалились вниз, на колени. Мальчишка вздрогнул, потому что не был к этому готов, потому что ему стало стыдно стоять вот так, без штанов.
— Я же ему к чертовой матери все отрежу! — страшно проорал командир. — Он же бабой у тебя станет! Из-за тебя!
И, мгновенно уловив в глазах Сулеймана испуг, поймал, схватил пацана за самое уязвимое его место. Оттянул, как кастрируемому барану, приложил к натянутой коже штык-нож…
Он
не знал, сможет ли вот так резануть по натянутой плоти. Может, нет, потому что даже убить, ткнув ножом пацану в живот, было бы легче и милосердней. Скорее всего нет… Но может, и да! Уже не из-за девочки, из-за того, что надоело ему быть слабее чеченцев и собирать отрезанные ими головы своих и чужих бойцов!..— Говори, падла! Или я причиндалы твоего щенка тебе в рот запихну!..
Этот язык Сулейману был понятен, на этом языке вся Россия разговаривает — на языке братков! Он поверил, что русский командир не пугает, что он выполнит свою угрозу, что он резанет!..
— Отпусти его! — тихо, со страшным напряжением сказал Сулейман.
И командир понял, что переломил ситуацию, что отец не хочет говорить при сыне, не хочет показывать свою слабость.
И еще понял, что теперь не сможет сделать то, что только что собирался сделать, — теперь уже нет! Точно — нет!..
Глава 21
Дело было дрянь. Уже шестой день они не выходили из боев, потеряв половину отряда. Федералы гнали их, зажимая с флангов и выводя на «вертушки» и минные поля, но они каким-то чудом уходили. Пока — уходили…
Теперь они залегли в какой-то случайной, встретившейся на их пути яме, заваленной мусором, залитой водой и заросшей по периметру кустарником, надеясь дождаться здесь ночи. В яме дышать было нечем от густого, тошнотворно-сладкого трупного запаха, исходящего от сваленных в яму трупов павших животных, которые активно разлагались. Но выбирать не приходилось…
Они лежали, изготовив к бою оружие, слыша как мимо проходят русские патрули. Они уже не верили, что смогут выбраться из этой ямы, из этой заварушки живыми. И вообще уже мало во что верили…
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что партизаны на этом свете не заживаются. Если они не попадают в засады, то подрываются на переходе на минах, если обходят мины, то гибнут в бою, угодив под залп минометной батареи или системы «Град», если избегают открытых боев, прячась в горных убежищах или бункерах, их рано или поздно находит и выкуривает оттуда разведка, если они вообще никуда не высовываются, не воюют, не стреляют и не взрывают, а сидят, то умирают от голода, холода, болезней и суда шариата.
Не жильцы партизаны!
И самые первые среди нежильцов — новообращенные в ислам перебежчики. Они — главные кандидаты в покойники — им предоставляется почетное право первыми ступать на мины, идти в голове маршевых колонн в дозоре и в первых шеренгах наступающих цепей, а в случае чьего-нибудь предательства быть главными подозреваемыми.
Что Аслан Салаев понял очень быстро. Понял, что если он хочет остаться в живых, а ему очень хотелось остаться в живых, то следует подыскать себе какое-нибудь теплое местечко. «Степень теплоты» которого на любой войне определяется удаленностью от передовой и близостью к штабу. Правда, это на обычной войне, в партизанской все оказалось куда как сложнее.
Он стал ждать удобный, чтобы выслужиться, случай.
Который представился…
Один из известных в Чечне полевых командиров задумал устроить набег на железнодорожную ветку, соединяющую Чечню с Россией, и ему требовались минеры. По своей воинской специальности Аслан, тогда еще бывший Степаном Емельяновым, был сапером и поэтому вызвался участвовать в рейде. Лишь бы выбраться из этого маленького, обреченного на гибель отряда.
Около недели они готовились к рейду на затерянной в горах базе, учась обращаться с взрывчаткой. Проводивший занятия инструктор по-русски говорил плохо, но дело разумел.