Третья жизнь

Ехали мы довольно медленно. По крайней мере, отец всегда старался держаться определенного темпа во время вождения. В этот раз все было иначе: периодически мы останавливались, будто папа забывал, какая педаль даст автомобилю возможность двигаться вперед.

Машина остановилась возле большого белого здания, которое я раньше никогда не видела. Не понимая, зачем мы сюда приехали, я молчала, все еще дуясь на отца за его проступок. Возле входа было припарковано много машин, которые казались мне знакомыми. Кажется, у Робби были похожие игрушки. Это были большие машины без окон по бокам, напоминающее фургон. Войдя внутрь здания, мы поднялись на четвертый этаж. Глаза отца все еще были красными, и казалось, что ему тяжело дышать. Я начала думать, что папа уже начал злиться на меня, но боялась спросить об этом, поэтому ждала, когда он сам мне что-нибудь скажет. Мы шли по длинному коридору до самого конца, и я начинала уже уставать. Мое внутреннее негодование росло все больше, и я уже готова была высказать все, что я думаю, но резко мы остановились перед стеклянными дверьми, и папа опустился передо мной на колени.

– Лили, ты у меня умница. Я тобой горжусь. Мы всегда будем вместе, – сказал он, и голос его в конце предложения сорвался.

Войдя в комнату номер 379, я увидела высокую кровать, на которой кто-то лежал. Это была женщина, я поняла это по длинным волосам. Я разглядела ее профиль: слегка вздернутый нос, длинные ресницы, маленький подбородок, верхняя губа чуть приподнята. Свет был не очень яркий, поэтому я смогла различить только эти черты. Рядом с ней стоял мужчина в белом халате, который все время смотрел на меня. Это начинало раздражать. Я взглянула на папу, ожидая, что он скажет этому нахалу прекратить сверлить меня глазами, но вместо этого отец сел на пол и обхватил свою голову руками.

Мужчина в халате хотел что-то сказать, но я, демонстративно не замечая его, решила подойти ближе к кровати. Хватило секунды, чтобы понять, кто находится передо мной. Это была моя мама. Я обрадовалась и попыталась взять ее за руку, чтобы хоть кто-то защитил меня от странного незнакомца, но она оказалась такой холодной, что сначала я одернула руку. Затем я залезла на кровать и повторила попытку. Мама не хотела держать меня и будто специально расслабляла ее. Внимательнее взглянув на ее лицо я решила, что она спит. Я зажала кисть ее руки между своими крошечными пальчиками и пристально смотрела в ее лицо, но она не реагировала. «Наверное, это очередная игра», – подумала я. Нередко, когда я хулиганила, мама, вместо того, чтобы наказать меня, играла со мной в гляделки. Она смотрела на меня сначала с укором, а затем ее взгляд сменялся на улыбку, и все мои шалости быстро забывались. Минут пять я таращилась на нее не отрываясь, ожидая, что вот-вот она распахнет глаза и засмеется, но ничего не происходило. Я стала щекотать ей шею, за ушами, открывать рот, залезать в нос, а она все спала.

– Мам, я не хочу здесь играть. Тут плохо пахнет, – сказала я, нахмурившись. Я хотела обидеться на родителей, но в комнате действительно странно пахло, и мне хотелось скорее оттуда уйти, поэтому на ссоры времени не было.

– Представляешь, я сегодня одна домой пришла, – решила с гордостью поделиться я, чтобы добиться хоть какой-то реакции. – А папа меня не забрал, – посмотрела я строго на отца. Снова повернувшись к маме, я начала гладить ее гладкие каштановые волосы: ей всегда нравилось, когда я это делала.

– Мам, ну вставай же. Хватит спать! – начинала злиться я, пытаясь открыть ее глаза.

Я посмотрела на отца, который сидел все в той же позе. Я не понимала, почему меня сюда привели, и что это за странная игра такая. Папа посмотрел на доктора, а тот в ответ кивнул ему головой и вышел, оставив нас втроем. Я, слегка расслабившись от того, что за мной больше никто не наблюдает, спросила:

– Пап, почему мама спит тут? Когда мы поедем домой?

Он подвинулся к краю кровати и развернул меня к себе. Я посмотрела в его лицо и в первые секунды не сразу узнала. Передо мной был не мой папа, молодой, со светлой улыбкой и веселыми глазами, а старик, с искаженным ртом, красными веками и отекшим лицом. Он взял меня за руки и сказал:

– Лили, мама не поедет с нами домой.

Глава 3

После автокатастрофы, в которой погибла моя мать, прошло 16 лет. Через год после ее смерти я, Робби и папа переехали в другой район. О балете я тоже была забыла: это вызывало неприятные воспоминания. Отец отказался от няни, решив, что нам не нужны больше лишние люди. Мы были только втроем. Сам он уже никогда не был таким веселым, как раньше, но я всегда замечала, как он пытается выдавить из себя радость. И каждый раз, когда он это делал, я говорила: «Пап, если тебе грустно, то не обязательно с нами смеяться. Я знаю, что когда-нибудь ты развеселишься по-настоящему и тогда не придется притворяться».

У отца была странная новая работа. Я никогда не знала, какая у него должность, и чем конкретно он занимается. Этого никто не знал. Звонить ему можно было только в крайнем случае, поэтому мы с братом быстро научились самостоятельности.

За эти годы без мамы мы очень сблизились с Робби. На самом деле бы внешне были совсем не похожи: у него карие глаза, а у меня сине-голубые, он шатен, а я светло-русая. Но мы были неразлучны: я доверяла ему все свои секреты и знала, что он ни за что не выдаст их. Когда я училась в школе, он каждый день помогал мне с уроками, а иногда и вовсе мог сделать их за меня. Он старался заменить мне обоих родителей, пока отец работал, чтобы обеспечить нам хорошую жизнь.

Уже тогда я заметила, что Робби не похож на остальных ребят. Несмотря на то, что он на 8 лет меня старше, он любил подурачиться. Например, он мог надеть мамину одежду, которая все еще хранилась в нашем доме, и вечером, когда надо было идти купаться, напоминал мне об этом, стараясь подражать ее голосу. Так мама всегда оставалась с нами. Еще он умел делать красивые прически и иногда, когда ко мне на ночь приходили подружки, Робби сидел с нами и каждой мог сделать эксклюзивную. Вокруг него всегда были девчонки. Они влюблялись в него, а он по-особому влюблялся в них всех, но я никогда не видела, чтобы одна из них нравилась бы «по-настоящему».

Чтобы я не скучала, оставаясь дома одна, ведь Робби часто уезжал, когда начал работать, отец купил мне золотистого лабрадора. Его я назвала Джеком. Я очень привязалась к нему. Пока никого не было дома, мы с Джеком носились по всей квартире, сбивая все на своем пути. А когда папа или брат возвращались с работы, то помогали мне убраться, проявляя снисхождение к моей скуке. Я ничем не занималась, потому что меня ничего не интересовало. Но никто не указывал мне на это, понимая откуда родилась моя меланхоличность. Я боялась снова начать танцевать, потому что это могло взывать старые воспоминания, которые я тщательно старалась скрыть где-то в самой глубине себя.

Проснувшись сентябрьским утром я заметила на своей тумбочке записку от папы. В ней было написано, что он задержится на работе, и чтобы я не ждала его. Это немного расстроило меня, ведь Робби был в очередном отъезде. В этот раз он уехал аж на два месяца к своему другу, а я не очень-то любила оставаться в одиночестве. Но мне в каком-то смысле повезло: я давно хотела посмотреть один фильм, но каждый раз мне это не удавалось, потому что я старалась как можно больше времени провести с близкими.

Позавтракав, я отправилась на прогулку с Джеком. Несмотря на осень, погода была довольно теплой. Джеку нравилось, поэтому ходил очень медленно, внюхиваясь в каждую травинку, в каждый листок. Я не была против такого неспешного шага, ведь тоже могла получить удовольствие от окружающего мира.

Было около девяти утра. Все торопились куда-то. Кто на работу, кто в школу, кто в магазин. Это напомнило мне тот день, когда я одна возвращалась домой, и все оборачивались на меня, не предложив помощи. Как будто знали, что уже нельзя ничем помочь. Иногда мне казалось, что все можно было бы изменить. Что, если бы я тогда заболела, например, и мама не пошла бы на работу? Нет, у меня же была няня… Я все время пыталась смоделировать ситуацию, в которой все случилось бы иначе, но каждый раз я находила причину, по которой все должно было произойти именно так, как произошло.