Тревожная служба. Сборник рассказов

Я сидел за столиком и задумчиво посматривал на общее веселье через кружку с пивом, в которой отражались люстры и видна была широкая дверь. Она манила меня, как суша страдающего морской болезнью. Настроение у меня было более чем неважное. Вдруг я заметил у входа в зал девушку в белом. Она вела себя так непринужденно, будто вошла в свою квартиру. Весь ее облик как-то не гармонировал с шумящей толпой, и у меня возникло желание взять ее под руку и вместе с ней покинуть это шумное общество. Я приподнялся и готов был уже встать и подойти к ней, но она сама вдруг направилась к моему столику. Меня охватило предчувствие неожиданного освобождения из моего ужасного положения. Я едва мог дождаться ее. Так бывает. Девушка, очевидно, относилась к числу людей, которые своим присутствием украшают жизнь. Она была волшебница. С каждым ее шагом груз, сдавливавший мне грудь, становился все легче. Возникало ощущение, что я вот-вот вырвусь на свободу. Однако это прекрасное видение продолжалось недолго. Волшебный замок рассыпался в один миг. Я почувствовал, как мои руки сжимаются в кулаки. Рядом с девушкой шел Адам. Он представил нас друг другу. Ее звали Хеленка, и они когда-то вместе учились в школе. Адам пригласил прекрасную фею с продолговатыми, напоминавшими прозрачные зеленые смарагды глазами к столу и все время что-то ей говорил и смеялся. Затем он наклонился и прошептал мне на ухо: «Я ей все рассказал», тем самым окончательно завершив мое полное уничтожение. Да, видно, не суждено мне было освободиться из плена мрачных мыслей, предстояло лишь сменить «место заключения». Адам тем временем дал мне понять, что он решил познакомить меня с Хеленкой, поскольку был уверен, что сам я не смогу найти здесь девушку. Я весь кипел от ярости, но виду не подавал.

Хеленка была прелестна. Я пошел с ней танцевать, крепко сжимая ее руку. Вокруг двигалось множество танцующих пар, образовав большой круг. Я был как в тумане и забыл и про Адама, и про всю эту историю. Девушка улыбалась мне так, будто мы давным-давно знали друг друга. Я взглянул на наш стол. Адама там не было. Я прошептал Хеленке несколько слов. В ответ девушка беспомощно пожала плечами — она меня не поняла. Я стал смелее, и какое-то опьянение, охватившее меня, заставило забыть смущение. Я крепко прижал Хеленку к себе, и при каждом движении ее мягкие волосы касались моих губ.

Мне дорога была каждая секунда, потому что через какой-нибудь час я должен был покинуть этот праздник. Вместе с другими солдатами вооруженных сил ГДР, принимавшими участие в объединенных маневрах, мы сядем на транспортные автомашины и через два часа пересечем границу на Одере.

У Хеленки появился на щеках румянец. Может, она догадалась о смысле слов, которые я ей шептал? Это наш последний танец, но мы вновь увидимся с тобой, Хеленка. Я окончу службу, и у меня будет масса свободного времени, и мы сможем проводить его так, как захотим, мы поедем с тобой в лес и останемся там одни... Я заметил свое отражение в одном из больших зеркал, висевших в зале, и отвел взгляд в сторону. Вдруг окружавший нас плотный круг как-то сразу, словно по мановению волшебной палочки, раздался в стороны, и мы с Хеленкой оказались в центре. Парни и девушки начали отбивать в ладоши такт какого-то быстрого танца. Хеленка легко втянула меня в ритм, и я почувствовал, как весь отдался танцу. Наши движения отлично сочетались, так непринужденно и свободно я никогда не танцевал. Нам дружно аплодировали. И тут я вновь увидел впереди Адама — он хлопал и пел вместе со всеми. У меня внутри как будто что-то оборвалось. Я сбился с такта и не мог сделать больше ни шага. Зазвучала музыка, круг опять сомкнулся, и я потерял свою даму.

Когда я наконец увидел ее, она стояла рядом с Адамом и заразительно смеялась. У меня сжалось сердце — они, конечно, смеются надо мной. Больше я не в состоянии был выдержать этой муки и, схватив фуражку, бросился к выходу.

И тут Хеленка оказалась рядом со мной. Я старался не смотреть в ее сторону. Она схватила мою руку и что-то сунула в ладонь. Уже позднее, сидя рядом с товарищами в машине, я понял, что это была записка. При свете горящей спички я с трудом разобрал написанное. Хеленка приглашала меня приехать к ней.

— Ну вот ты и опять дома! — все время приговаривала мать, подняв такую суматоху, как будто она сама только что вернулась из дальнего путешествия.

На следующий день утром я отправился на стройку. Товарищи удивились, что я решил сразу выйти на работу, — меня ожидали только на следующей неделе. Я стойко вынес бремя многочисленных приветствий, затем надвинул поглубже защитный шлем, прихватил инструмент и пошел на строительную площадку. Бригадир отдавал какие-то распоряжения на своем участке. Он удивленно взглянул на меня, но я чувствовал, что он рад моему приходу. Я был неплохим мастером, и он знал это лучше, чем кто-либо иной. Лифт промчал нас среди бетонных конструкций на последний этаж.

— Хорошо, что ты вернулся к нам, — промолвил как бы вскользь бригадир. Это уже было кое-что, потому что наш бригадир не любил расточать похвалы. — Эрих уже спрашивал меня, когда ты вернешься из армии. Они ожидают тебя в союзе резервистов. Зайди к нему. Ты должен всегда, понимаешь ли, всегда оставаться строителем и солдатом.

— Да, да. Ты, как всегда, прав, — нехотя ответил я. — Но пока оставь меня с этим в покое.

Он обиделся, хотел, видимо, сказать что-то резкое, но в последний момент решил воздержаться. Я со своей стороны тоже собирался выяснить у него некоторые служебные вопросы, но также не проронил ни слова. Он, безусловно, понял, что я чем-то расстроен.

Погрузившись в работу, я забыл о своих грустных мыслях, но вечером вновь нахлынули воспоминания. Я не мог забыть своего поражения, своего страха и все еще злился на Адама, особенно на то, что свое превосходство он пытался замаскировать показным, как мне казалось, дружелюбием. Одновременно мне не давали покоя угрызения совести. Я должен был сказать Адаму, какой он отважный парень, и поблагодарить его. Мне было бы тогда немного легче.

Неожиданно для самого себя я пришел к мысли нарисовать по памяти портрет Хеленки. Считалось, что я неплохо рисую, и мне хотелось изобразить ее такой, какой я увидел ее в первый раз, когда она стояла в дверях зала, еще до того, как Адам познакомил нас. После долгих размышлений мой замысел начал наконец приобретать реальные очертания. Оставалось только взяться за кисть и краски. Я рисовал с жаром, почти без перерывов и едва стоял на ногах от усталости, когда портрет был готов. Отойдя на несколько шагов назад, чтобы взглянуть на рисунок со стороны, я почувствовал острое разочарование — издали это было нечто весьма незначительное, слабое, далекое от того, что мне хотелось бы изобразить. Исправить что-либо уже было невозможно. Это была не Хеленка. За нею незримо стоял Адам, вытеснив собою образ девушки. Он мешал мне видеть ее такой, какой я запомнил ее. Стоило мне закрыть глаза, и в памяти вновь всплывало все, что случилось. Это тяготило меня. Я чувствовал, что должен что-то сделать. Что?

— Не пей пива на работе, — предупреждала меня мать, — это очень вредно.

— А что, я когда-нибудь пил на работе?

— Нет... Но ведь ты был в армии, и кто знает, чему ты там научился.

Я усмехнулся с горечью.

Как-то мать вернулась с работы и рассказала, что завтра они ожидают к себе на производство польских друзей. Поляки будут некоторое время работать у них. Один из инженеров приезжает из Кракова. Матери хотелось приветствовать польских коллег на их родном языке. Гости должны были чувствовать себя у нее как дома.

Я должен был написать ей несколько слов на польском языке, поскольку все-таки уже побывал у них в стране.

— Мама, все приветственные фразы я позабыл. Мне запомнились только прощальные слова на польском языке...

Промучившись еще какое-то время, я в конце концов взял отпуск, потому что чувствовал, что все больше замыкаюсь в себе и дальше так продолжаться не может. Мне хотелось совершить что-то невероятное, — например, приехать и отбить у Адама Хеленку. Я уже строил воздушные замки, и радужные надежды туманили мне голову, рассеивая все сомнения.

Я извлек из гаража свою видавшую виды машину. Ее возраст тщательно скрывался под отличным черным лаком и блестящими хромированными деталями. Сиденья были обтянуты ярко-красным ледерином. Во внутреннем устройстве автомобиля я не слишком разбирался, но полагался на его исправность и надеялся, что мы не подведем друг друга. Правда, перед этим путешествием мне было немного страшновато.

На следующее утро мне удалось сразу завести свой автомобиль, и я подкатил к дверям дома. Мать волновалась больше, чем я. Она села рядом со мной и превосходно выглядела в своей синей шляпке с вишневыми полями. На мне был парадный костюм в крупную полоску и какой-то пестрый шарф.

— Все отлично! — установила мать. И я не понял, относится ли это ко мне или к моему лимузину. Вероятнее всего, к нам обоим. Не поворачивая головы, она косила глазами в окно, но наша улица была тиха. На ней не было ни единой живой души, которая могла бы по достоинству оценить наш выезд.

Я доставил мать до самого места ее службы. Она потрепала меня по голове, и мне казалось, что она вот-вот заплачет.

— Так ты действительно едешь в Польшу?

Страна казалась ей чужой и далекой, хотя и была совсем рядом.