Тревожная служба

–  Какая благодарность! - воскликнул лейтенант. - Скажите, пусть все заберут обратно!..

Литовчук снял фуражку и выглянул из машины, подставив лицо встречному ветру. Потом снова надел.

–  Этот лейтенант своим скромным трудом заменил десятки лекций, докладов и бесед, тысячи листовок. Весть о том, как он помогал людям, разнесется по всему району, а то и за его пределы выйдет. Большое дело сделал человек!

Выскочив из-за крутого поворота, машина устремилась вниз, к реке, и внезапно резко затормозила. Я инстинктивно передвинул кобуру пистолета вперед.

–  В чем дело? - обратился я к водителю, быстро оглядываясь по сторонам.

Но ответ уже не требовался - я увидел, что мост впереди взорван. На длинном шесте, воткнутом в податливый болотистый берег, белел лист фанеры с корявыми чернильными буквами: "Минировано. Будете восстанавливать - перебьем всех до единого!"

–  Вот она - "наглядная агитация" бандеровцев! - сказал Литовчук. - Их программа - держать народ в страхе. Чуть что - смерть. Но всех не запугаешь!

Мы выбрались из машины и подошли ближе к жалким остаткам моста.

Плакучие ивы купали в воде свои длинные ветви. Нежно пахли какие-то цветы. Теплый ветер ласкал наши лица. Над нами голубело небо.

–  Красота-то какая, а! - воскликнул подполковник. - Жить бы людям да радоваться.

А я думал о другом и высказал свои мысли вслух.

–  Построить бы нам этот мост в подарок селу...

–  Вот это здорово! - поддержал меня Литовчук.

–  Решено. А сейчас как поступим?

Заложив руки за ремень гимнастерки, Иван Степанович огляделся вокруг, подумал немного и ответил:

–  Машину пустим в объезд - крюку километров двадцать будет. С водителем пошлем одного автоматчика, другой пойдет с вами. А сами переберемся вброд, по камешкам, вон за той ивой. Как?

–  Согласен.

Село утопало в садах. Урожай яблок был обильным - деревья и на подпорках с трудом держали плоды. Нигде не было видно ни души. Вдруг откуда-то, приглушенные расстоянием и деревьями, долетели многочисленные голоса.

–  Митингуют, - высказал предположение Литовчук.

В тени раскидистых буков стоял стол, накрытый красной материей. За ним сидели двое.

–  Секретарь партийной организации и председатель сельсовета, - шепнул мне Иван Степанович. - Фронтовики, бесстрашные, толковые люди.

Мы стояли в переулке, скрытые деревьями. Пестрая толпа гудела. Собравшиеся что-то шумно доказывали друг другу, задавали вопросы и, не получив ответа, снова "выступали". Постепенно я стал разбираться в хаосе голосов. Обсуждался вопрос о строительстве моста. Но не всех он интересовал. Кто-то под сурдинку гнул свою линию, будоражил народ.

–  Кто будет разминировать берега? Может, это брехня - объявление, а проверить все же надо.

–  Сынов в Красную Армию угоняют!

–  А не приведут ли они свою угрозу в исполнение? Начнем строить - и посекут нас из автоматов.

–  Москалей всюду понатыкали! Что им здесь - Расея?

Иван Степанович вопросительно посмотрел на меня.

–  Пошли! - сказал я.

При нашем появлении сход будто по команде затих. Секретарь партийной организации и председатель сельсовета поздоровались с нами, пригласили сесть за стол, на широкую крашеную скамью. Став по стойке "смирно" и приложив руки к фуражкам, мы с Литовчуком приветствовали собравшихся. Сход одобрительно загудел. Мужчины в ответ сняли и снова надели шляпы, женщины поклонились.

Председатель сельсовета предоставил слово секретарю партийной организации. Тот высказал свои предложения по поводу строительства моста. Были они продуманны, подкреплялись точными выкладками. Но участники схода, выслушав оратора, молчали. И нельзя было понять, согласны они или нет. Пауза окончилась самым неожиданным образом.

–  А что, пан-товарищ, господин майор, вопросик задать можно? послышалось из толпы.

–  Пожалуйста! - ответил я, отыскивая глазами обладателя скрипучего, вроде бы знакомого мне голоса. - Только зачем вы обращаетесь ко мне так странно, ну, как бы это сказать, в несколько этажей, что ли?

–  Жизнь виновата, - словно коростель, проскрипел высокий седоусый дед, стоявший почти сзади всех. Он был одет в старомодный, но щегольской костюм, белую, богато вышитую рубашку. На посохе висела шляпа. - И при панах жили, и при господах. Теперь вот - при товарищах. Один бог знает, какая власть будет завтра.

–  Я не бог, дедушка, но твердо могу сказать: только Советская власть будет! - ответил я. - И пусть никто не надеется на другую.

Старик, видимо, не привык, чтобы его перебивали, насупился, зашлепал губами, будто проглотил что-то горькое или кислое. Снова наступила гнетущая тишина. Даже ребятишки, сидевшие на земле, притихли и, шмыгая носами, смотрели то на своих отцов и матерей, то на нас, находившихся за столом. Литовчук был удивительно спокоен. Пристроившись на краешке скамьи, он уставился в стол и тихонько барабанил пальцами. Казалось, что он даже и не слышал начавшегося разговора.

–  Какой же вопрос вы хотели задать, дедушка? - нарушил я затянувшееся молчание.

–  Скажите, пан-товарищ, господин майор... - Старик вдруг замолк, стукнул посохом о землю и сердито сплюнул: - Не язык - лошадь норовистая, знай свое мелет!

Он переступил с ноги на ногу, расправил усы и продолжал:

–  А вопросик мой вот он: что такое счастье?

–  На ваш вопрос ответить и легко и трудно, - начал я. - Очень уж обширно понятие о счастье.

Фашисты хотели поработить нас, а мы их в пух и прах разбили.

Это счастье!

В годы войны украинский народ выдвинул из своих рядов таких талантливых руководителей партизанского движения, как Ковпак, Вершигора, Попудренко, Бегма...

Всех трудно перечислить. Они громили гитлеровские войска наравне с Красной Армией.

Это счастье!

В тридцатые годы украинские девчата Паша Ангелина, Паша Кавардак, Дарья Гармаш, Мария Демченко - всех не перечислить - честным трудом на колхозных полях прославили свои имена на весь мир.

Это счастье!

Вот вы собрались на сход и свободно обсуждаете насущные вопросы своей жизни. Вам не мешают ни помещик, ни кулак, ни стражник, ни староста.

Это счастье!

–  Спасибо за объяснение, - проскрипел дед, - но нашему брату мужику этого не понять. Мужицкое счастье - хлебушка вдоволь, скотины полный двор. И землица своя. А вы, русские, нам этого никогда не дадите.

Старик засмеялся - скрипуче, как несмазанная арба. Кое-кто подхватил этот смех. Особенно старались те, что окружали старика.