Тревожная весна 1918

Одновременно стало нам известно, что Гундоровцы, Митякинцы и Луганцы, которые изнемогая в неравной борьбе с большевиками, пригласили немцев помочь им, и части германского корпуса Фон-Кнерцера вошли в Донецкий округ и заняли Каменскую, Усть-Белокалитвенскую станицы и часть линии юго-восточной железной дороги.

К этому же времени Добровольческая армия вернулась из похода в свою колыбель под защиту Дона, расположившись в районе станицу Мечетенской. Свыше двух месяцев, окруженные слепой злобой и предательством шли добровольцы по Кубани, бесчисленными могилами павших героев, усыпая свой крестный путь. Половина добровольцев и генерал Корнилов легли под Екатеринодаром. Силы с каждым днем таяли, а число раненых и больных возрастало. Отряд добровольцев представлял тогда, в сущности, прикрытие огромного обоза с ранеными и больными. Условия похода стали еще тяжелее. В командовании росло сознание, что рисковать дальше бесполезно, что единственной надеждой на спасение может быть Кубань.

Но казаки кубанцы еще спали. Еще крепко действовал на них большевистский дурман. Надо было уклоняться от боя, чтобы сохранить силы отряда и выиграть время. И потянулись серые, холодные, без просвета и надежды дни. Участники похода не скрывали от меня, что временами в их сердце уже закрадывалось сомнение в благополучном исходе похода, и постепенно гасла вера в успех начатого дела. И вот тогда-то неожиданно блеснул светлый луч у "страдальцев". В станицу Успенскую прибыл разъезд казаков Егорлычан. Они заявили, что Дон восстал и сбросил ненавистные советские оковы!

Велика и радостна была эта весть. Участник Корниловского похода генерал А. Богаевский 3-го февраля 1919 года в речи, произнесенной им на заседании Большого Войскового Круга, так характеризовал этот момент:

"Я никогда не забуду того счастливого момента, когда 17 казаков Егорлыцкой станицы принесли весть, что казаки-донцы поднялись".

А генерал Деникин в этот же день сказал Кругу:

"В феврале я с тяжелым чувством покидал Донскую землю, в апреле я с великой радостью узнал, что Дон очнулся от наваждения и встал на защиту поруганной свободы своей".

Все это хорошо, но вот я тремя десятками людей бил большевиков в труху, а ты горе-генерал, бестолочь Деникин только и можешь, что от них трусливо бегать! Как ты генеральские погоны получил? За взятку? Или тебе их на день Рождения подарили?

Один юнкер, из числа Добровольцев-Деникинцев так мне описал свои чувства в день 12-го апреля:

— Ура. Донцы восстали. Мы скачем прямо на север, опять милое Задонье, Егорлык, Мечетка, Кагальник, Олъгинская, а там и Новочеркасск. Душа ликует; и в топоте конницы и в скрипе сотен телег и в вое телеграфной проволоки — одна и та же песня: "Всколыхнулся, взволновался Православный, Тихий Дон…"

"Ага, — подумал я — "Вы, значит, скачите, ликуете, дурью маетесь, а нас тогда в Заплавах большевики приготовились резать, огромную вооруженную орду нагнали, и помощи никакой не было. Отбивайтесь, как хотите или умирайте."

Судя по всему, я уже просто истощил запасы моего удивления человеческой наглостью.

Но восторженный юнкер, кажется, его фамилия была Львов, не замечал мой скептицизм и все еще не унимался:

— И это чувство, — продолжал витать в облаках Н. Н. Львов, хрипя, как больной пудель — что мы не одни, что с нами подымаются казаки, так радостно волновало после того, как постепенно приходилось задумываться, нужны ли мы кому-либо!

Что тут можно сказать? Свинья, она и в Африке свинья. И даже в Добровольческой армии. Проклятье человека с заячьей кровью в том, что он шарахается от любой тени, воображает опасности, там, где их и в помине нет.

Но все же, неоспоримо, что известие о восстании донцов явилось психологическим фактором огромной важности. Не поднимись донцы, судьба неуклюжей Добровольческой армии, надо полагать, была бы иная. Сгинула она сразу бы! Весть о восстании на Дону, я бы сказал, воскресила добровольцев, зажгла в их сердцах яркую надежду в спасение и крепкую веру в светлое будущее. Тем более, что абсолютно все сражения пришлись на нашу долю!

И радостно потянулись в Задонье к гостеприимному Дону, исхудалые оборванные, раненые и больные добровольцы. Дон радушно принял "дорогих пришельцев". Освободил их от раненых и больных, разместив таковых по городам и станицам, снабдил их продовольствием, "братски" деля с ними свои скудные запасы вооружения, патроны и снаряды.

До половины июня красные в Задонье не проявляли особой активности и Добровольческая армия могла спокойно отдохнуть, пополниться, подремонтироваться, с тем, чтобы обновленной на досуге вновь вступить в бой "за восстановление Единой и Неделимой России". Великолепно! Нам бы так! Мы тут каждый день сражаемся, жилы рвем, а они себе санаторий в тылу за наш счет себе устроили! И на фронт калачом их не заманишь!

От нас же текущая обстановка повелительно требовала полного напряжения всех сил. Отдыхать совсем не приходилось. С юга и запада столицу Дона прочно обеспечивали немецкие и наши части, на востоке — в низовьях Дона, казаки продолжали ликвидировать бродячие шайки красных, но на севере, в расстоянии всего двух переходов от Новочеркасска, еще держался грозный оплот большевиков — город Александровск-Грушевский, служа источником неисчерпаемых резервов красных, осевших на ближайших подступах к городу с этой стороны.

Поэтому, решено было, в первую очередь, овладеть г. Александровск-Грушевским. С этой целью, под командой полковника А. Фицхелаурова, был образован сводный отряд в составе: 6 пеших и 2 конных полков при 7 орудиях и 16 пулеметах. Предварительно завладев подступами и заняв ночью исходное положение, полковник Фицхелауров, утром 26 апреля с боем, наконец, овладел г. Александровск-Грушевский и затем, энергично продолжая свое наступление, очистил от большевиков и весь угольный район, чем прочно обеспечил столицу Дона с севера. Пехота этих побитых красных скоморохов уже сверкала пятками.

Что касается работы штаба "Южной Группы" в эти дни, то она протекала в тяжелых и чрезвычайно ненормальных условиях. Цирк с конями продолжался! Номинально существовал высший штаб Походного Атамана, приехавший в Новочеркасск 26 апреля, но фактически он не работал. Начальник этого штаба генерал Сидорин все время отсутствовал на рабочем месте (как обычно погрузился в нирвану в результате непрерывного поглощения дрянного самогона, называющегося "уховерт" по рублю царскими за четверть ведра, чтоб он от него ослеп) и его заменял генерал Денисов. Последнему приходилось много времени уделять, как Походному Атаману, так и Временному Донскому Правительству, занятому тогда подготовкой созыва Круга и вопросом будущего Донского Атамана. Тяжела ты доля политика! Задницы начальственные вылизывать!

Поэтому вся работа по военным операциям, а также и решение военно-административных вопросов, фактически, легла всецело на меня. Офицеров генерального штаба у меня в штабе не было ни одного. Между тем, было много больших, сложных и спешных вопросов. В общем — мороки хватало, особенно в силу того, что все приходилось контролировать и направлять лично. Нормальному течению работы больше всего мешала неопределенность положения частей "Северной Группы" и оппозиционное настроение ее главы, помойной крысы — генерала Семилетова. То еще веселье выходило.