Тревожные галсы

— Что, разве я превысил свои права? — усмехнулся Комаров.

— Может, и нет, а матроса обидели. Вы же подписывали список увольняемых? Черняк наутюжил брюки, встал в строй, а вы вдруг раздумали. Где же логика?

— Форма у моряка всегда должна быть наутюженной, — возразил Комаров. — Вы что, разве забыли, как он всех нас подвел?

— За свой проступок матрос понес наказание.

Кто-то постучал в каюту, и Скляров разрешил войти. На пороге появился Кесарев.

— По личному вопросу я. Разрешите?

Он вынул из кармана кителя листок и протянул его командиру.

— Рапорт? — удивился Скляров. Он улыбнулся, но улыбка получилась фальшивой, на душе появилась какая-то горечь, впечатление такое, будто он кого-то обокрал.

«А чего ты смутился? — сказал он себе. — Сам же хотел, чтобы Кесарева убрали с корабля. Его может взять к себе на «Гордый» Ромашов. Так чего растерялся? Наложи на рапорте резолюцию, что не возражаешь, и делу конец. На корабль дадут другого минера, и ты будешь спокоен. А то, что жена уехала от Кесарева, — тебе-то что до этого? У тебя есть своя семья, ее и сохраняй...»

Еще вчера Скляров думал о том, как избавиться от Кесарева, а теперь прочел его рапорт и до боли в душе стало обидно — нет, не за Кесарева, за себя. Никогда еще в своей службе ему не писали вот таких рапортов. Что-то недоброе и загадочное было в поступке Кесарева. Старпом тоже, видно, догадался, потому что сидел тихо, ожидая, чем все это кончится.

— Сами так решили? — наконец спросил Скляров.

— А с кем же мне советоваться? — усмехнулся Кесарев. — Жена далеко, а вы хотя и рядом, но...

— Что — но? — Скляров напружинился весь, чувствуя, как на виске заходила тонкая жилка.

— Я к тому, товарищ командир, что советоваться с вами дело гиблое. Вы это не любите. У вас душа на замке, а почему я должен держать свою нараспашку? Словом, я твердо решил и прошу списать меня, — волнуясь, добавил Кесарев.

Скляров положил рапорт на стол.

— А кто говорил: «Море во мне живет, булькает!» — спросил Скляров. — Эх, романтик... Вы так ничего и не поняли, а жаль.

Кесарев глухо заговорил:

— Да, романтик. Я сам избрал профессию моряка. Сам... — загорячился он. — Может, этот рапорт кровью написан... — Он потупил взгляд.

— Кровью написан, тогда почему бежите с корабля?

— Дело не в корабле, а в вас. Вы хотите избавиться от меня. Ну раз так, я и решил...

Скляров не ожидал такой откровенности и едва не вспылил, но вовремя сдержался.

— К сожалению, мы не вольны выбирать себе начальников по личному вкусу. У вас все? Можете идти.

Когда дверь закрылась, Скляров взглянул на Комарова:

— Слышали? А раньше он на эмоции нажимал. Море — моя дорога, море — мечта. Вот вам и романтик...

Скляров ожидал, что старпом поддакнет, а тот неожиданно сказал:

— Будь я на месте Кесарева, поступил бы точно так.

Скляров царапнул его глазами: '

— Не дури, Роберт Баянович.

— Я серьезно, Павел Сергеевич. Порой злой вы к людям. Срыв задачи в море — это и мне пощечина, и замполиту, а вы как тот страдалец — за всех нас грех берете на душу. Непосильная ноша. Раз возьмете, два, а там, глядишь, еще пупок от тяжести развяжется. Кесарев честно сказал — он бежит от вас. Он не стал ждать, когда вы дадите ему по шапке, он решил действовать. Кто станет служить с вами, если видит, что он бельмо у вас в глазу? Не хмурьтесь, Павел Сергеевич, я ведь напрямую с вами. Узнай, что я для вас неприятен, вроде кочки на гладкой вашей дороге службы, я бы тоже ушел на другой корабль. Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше.

— Вот как? — удивился Скляров откровению старпома. — Ну, а дальше что?

— Мне как-то замполит говорил, что я железный старпом. Может быть... Но я бы узнал, что заставило Кесарева сделать такой шаг. Вы бы, Павел Сергеевич, поговорили с ним без горячности, так, исподволь, что ли...

Скляров промолчал.

По кораблю прозвучал сигнал большой приборки, и моряки мигом разошлись по постам и кубрикам. Черняк делал приборку в каюте Кесарева. Капитан-лейтенант что-то писал за столом. Матрос видел, что он не в духе, но все-таки не выдержал и спросил:

— Товарищ капитан-лейтенант, цэ правда, що вы подали рапорт?

— Подал.

— На корабле все переживают, не верят, що вы оставите корабль, — грустно сказал Черняк. — Это, выходит, из-за меня?

Кесарев взглянул на матроса, хотел ему что-то сказать, но в каюту вошел командир. Кесарев встал, одернул китель.

— Садитесь, — мягко сказал командир. — Хочу продолжить наш разговор. А вы, Черняк, идите в кубрик...

Он скосил глаза на открытый иллюминатор, откуда доносился разноголосый крик чаек.

— Море тихое, не то, что в том походе, — перехватив его взгляд, сказал Кесарев.

— Я не люблю тишины, — отозвался Скляров. — Со стороны посмотришь — у нас сплошная романтика. Тихое, бирюзовое море, гребешки на волнах, чайки... Красота! Помню, когда я был штурманом, один матрос вот таким и нарисовал море. Подарил мне эту картину. А после лютого шторма забрал картину и написал заново.

Кесарев, слушая командира, недоумевал, зачем это он пожаловал. Мог бы и к себе вызвать. «Рапорту он даст ход, это ясно, — подумал Сергей. — А я ведь рапорт не для того подал, чтоб с корабля уйти... Только боюсь, поймет ли Скляров? Может, к замполиту сходить и все выложить ему начистоту?»

— Вы о чем-то задумались? — прервал его мысли Скляров.

Кесарев поднял глаза.

— О себе думаю...

— А конкретно, о чем? — Скляров пристально посмотрел на него.

— Меня всегда тянуло на подводную лодку, очень тянуло, а послали на «Бодрый».

— Почему же так получилось? — заинтересовался Скляров. — Кто помешал?

— Ну кто еще мог? Врачи. Нашли, будто легкие у меня барахлят, слабые вроде, на подлодке не потянут. А я не стал возражать, хотя и хотелось стать потомственным подводником — еще отец на лодке плавал.

— Слышал о нем, — с подчеркнутой вежливостью заметил Скляров. — Еще с тех пор, как пришел на «Бодрый». Серебряков мне о вашем отце рассказывал. Но почему вы считаете, что наследие отцов — это обязательно их рабочее место? Вы не правы. Мы наследники их дел, а не служебных кабинетов и отсеков. Поверьте, Кесарев, мне вот самому и в голову не приходило, что буду моряком. А стал, хоть и не потомственным. Столько лет прослужил, а каждый раз волнуюсь, когда выхожу в море... Так что напрасно сожалеете, что не стали подводником. Важно не где, а как продолжать дело отца.