Три Алисы и нейросеть. Истории Белкина и Астахова

Жорик и Грин молчат. Даже дышать, кажется, перестали.

– Да вы не стесняйтесь, – Тим говорит. – Мы с Максом никому не расскажем. У нас – как в могиле…

Бедный Жорик оценил это выражение. Даже засопел от волнения.

– Расскажи, – шепчет ему Грин. – У меня не получится. Мне до сих пор… стрёмно как-то.

– Ладно, – сказал Жорик. – Слушайте.

ТРЕТИЙ

Это было года три назад. Поздним вечером, осенью. Вот как сейчас. Мы с Грином тоже спать собирались.

– Дети, в постель, в постель, – помню, мама командует. – Через пятнадцать минут зайду, проверю!

У нас тогда двухэтажная кровать была, как лондонский автобус-даблдекер. С лестницей сбоку.

Короче, Гриша ворочается внизу. Я сижу наверху, свесив ноги. Спать не хочется.

– Давай лучше истории рассказывать, – говорю.

– Про что истории?

– Ну не знаю. Про Скайрим? Или про инопришеленцев?

– Про это уже было.

– А про что не было?

– Про смерть ещё не было, – говорит Гриша каким-то странным голосом. – История про смерть только начинается.

– Погоди, – говорю, – не начинай. Давай ещё подумаем.

– Да я и не начинаю, – отвечает Грин. – Я вообще молчу.

– А кто тогда про смерть предложил?

– Не я. Я думал, ты.

– Я бы тогда не спрашивал!

– Вот я сейчас тебя за ноги дёрну, – опять говорит этот голос, – ты сверху свалишься и разобьёшь себе череп. А я сожру твой мозг!

– Мама! – это я кричу. – А чего он меня пугает!

– Да это правда не я, – говорит Грин.

Тут мы оба молчим и прислушиваемся. А родители в своей комнате сериал смотрят про зомби. Они-то не боятся, наверно.

– Это не я был, – повторяет Грин. – Я и сам испугался.

– Тогда кто?

– Кто-то ещё… кроме нас.

И тут мы оба слышим, как этот третий тихо смеётся. А потом как будто читает вслух:

Десять, девять, восемь, семь,

Умирать придётся всем,

Семь, шесть, пять, четыре, три,

Смерть у каждого внутри.

– Хватит, – говорит Грин. – Я сейчас родителей позову.

– Не успеешь, – обещает третий. – Я оторву тебе голову и выпью твою кровь.

Я соскальзываю на первый этаж, к Грише. Теперь я вижу, что он не врёт. Он сидит, обняв подушку, и дрожит от страха. Мы смотрим в полутёмную пустоту между кроватью и шкафом, и у нас в ушах опять звучит этот голос:

Отложи свой телефон,

Ты уже приговорён.

Просто перестань дышать,

Бесполезная душа.

– Да что же это, блин, такое, – шепчет Грин. – Это нам снится, что ли?

Я мотаю головой. А сам думаю: ещё никогда я не слышал таких адских стихов. Не мог же я их во сне сочинить?

По полу ползёт змея,

Не играю с вами я.

Дом сгорит – и все умрут,

Вам осталось пять минут.

– Пять минут, – шепчет Грин. – Скоро мама придёт нас проверить. Надо продержаться.

Мои зубы стучат. Я сжимаю кулаки и говорю в пустоту:

– Т-ты вообще кто? Зачем ты здесь?

– Мне скучно, – отвечает голос. – Никто не пришёл ко мне на праздник. Приходится самому себе читать идиотские стихи. Я обижен.

Мы с Гришей смотрим друг на

друга.

– Что за праздник? – спрашивает Грин.

– Ну как же? День моей смерти. Или день рожденья? Неважно. Я решил пригласить вас. Это будет не больно: вы просто умрёте, и всё. Нас будет трое, и тогда мы устроим реальную вечеринку. Ненавижу скучать.

Тут я вижу, как Гриша тихонечко мне показывает, будто у него часы на руке. «Тянем время», – понимаю я.

– А я ненавижу зомби, – говорю.

– Да это я пошутил. Не буду я жрать твой мозг.

– И кровь не будешь пить? – уточняет Грин.

– Зачем? Мы будем пить энергетики. Это модно.

– Это вредно, – говорит Грин.

– Что может тебе повредить, когда ты уже мёртвый?

Мы снова переглядываемся.

– Может, у тебя есть ещё какие-нибудь стихи? – это я спрашиваю. – Почитаешь?

Ох, лучше бы я не просил. Он усмехается и бормочет уже совсем какое-то дикое заклинание:

Даблдекер Дамблдор

Въедет в тёмный коридор,

Смерть у каждого внутри,

Будет братьев снова три.

– Не-ет! – кричит Грин. – Мама! Мама!!!

За дверью слышны шаги. Встревоженная мама входит в комнату, и мы смотрим на неё, и слёзы сами льются у нас по щекам.

* * *

– Как его звали? – спросил Гриша, всё ещё сжимая подушку.

– Его не успели назвать, – отвечала мама печально. – Он родился и сразу умер. Сегодня у него и день рождения, и день смерти. Тринадцать лет. Опасный возраст. Мы с отцом не хотели вам рассказывать… но кто мог подумать, что он сам решит прийти к вам?

– Он хотел нас убить, – говорю я.

– Да нет же. Он вам просто завидовал. Да он и не смог бы… Он живёт только в вашем сознании. Папа называет это «фантом из нейросети». Но мне кажется, он фантазирует.

– Ненавижу фантастику, – говорю я.

– Плюс один, – говорит Грин.

– Минус два, – говорит голос.

* * *

– Да-а, – протянул Тимур, когда дослушал. – Печальная тема.

Жорик Уткин молчал. Его брат тоже.

За окошком палатки мерцали звёзды. Летучая мышь с противным писком пролетела между соснами, и вновь сталотихо.

– Грин, ты спишь, что ли? – окликнул Тим.

– Нет.

– Так я не пойму, это и вправду с вами случилось? Или Жорик всё сочинил?

В темноте Гоша и Гриша посмотрели друг на друга. Или брат на брата. Отвечать не торопились.

– Лучше бы он это всё придумал, – сказал я. – Есть такие истории, которые лучше считать враньём.

– Я всё наврал, – согласился Жорик.

– ОК, мы с Тимсоном всё равно не поверили, – соврал и я. – Только в школе больше никому не болтайте об этом. Иначе к врачу отправят, таблетки пить.

– А мне давали таблетки, – признался Грин. – Чтобы этот… третий… не приходил. И он больше не возвращался.

– Хватит, – отрезал Тимур. – Этого ничего не было. Что ещё за фантом из нейросети? Это просто баг в системе. Его пофиксили, и всё кончилось.

– И всё кончилось, – эхом отозвался Грин.

В кармане моего рюкзака коротко прожужжал телефон. Я вздрогнул.

Мне пришло голосовое сообщение:

Раз, два, три, четыре, пять, Ну-ка, парни, быстро спать! Пять, четыре, три, два, раз, Вот и кончился рассказ.

Тотчас же кто-то решительно рванул молнию палатки. Чёрная рука проникла внутрь. За ней просунулась и голова.

– Всех проверяю, – объявил наш физрук Кирилл Михалыч. – И никто не спит. Ну-ка, болтуны, быстро на боковую! У вас на это пять минут. Потом начну головы отрывать!

Сказал – и исчез.

Следующие две минуты мы корчились от смеха. Последним рассмеялся Грин. На пятой минуте стало тихо. Даже луна на всякий случай скрылась за облаками.

И рассказ тоже кончился.

Гадалка

Мы увидели эту тётку, как только вышли из метро. Даже неважно, куда мы ехали и зачем, хотя никакого секрета в этом нет. Никуда и низачем. Куда на каникулах ездить? Просто катались. Добрались до стадиона, который на Крестовском острове, вылезли, позагорали немного и спустились обратно. В метро прохладно и пахнет вкусно.

И вот выходим на «Горьковской» и встречаем это чудо.

Нет, мы сразу поняли, что она не нищенка и не бомжиха. С ней всё сложнее. Она хоть и одета не пойми во что, в чёрный балахон и платок цветастый, но только все эти тряпки как будто для неё специально сшиты. И без них её и не представить. А уж если совсем присмотреться, то видно, что платок на ней хоть и винтажный, как мама говорит, а всё же новенький, с иголочки.

И телефон дорогущий висит на шее, на плетёном шнурке.

< image l:href="#"/>

Вот она в этом наряде и с наушниками в ушах движется по дорожке через парк. Неторопливо так, будто ей тоже идти некуда и незачем. Идёт налегке, в руках ничего нету – ни стакана с кофе, ни пакета с продуктами, ни модного клатча, вообще ничего. Только на запястьях золотые браслеты позвякивают.

Как вы уже поняли, мы увязались за ней. Не потому, что пошпионить хотели, а просто так, интересно стало. Следуем за нею в десяти шагах. Синхронно делаем вид, что гуляем.

Прошли мы так мимо зелёных кустов, мимо бронзовых девушек, мимо пруда, мимо старинного грота, в котором кафе устроено, и тут она останавливается. Берёт телефончик в руку, на экран смотрит. Вынимает наушники. Поворачивается к нам и говорит:

– Да вы не прячьтесь, красавчики. Давно я вас вижу. Шаги ваши слышу. Ты Тимур, а ты – Максим.

Надо сказать, голос у неё такой… привлекательный. Будто её слова – не слова вовсе, а круглые леденцы, друг за другом катятся и толкаются и в стакане с водой приятно так лопаются.

Тим смотрит на неё изумлённо:

– А как вы наши имена угадали?

– Дело нехитрое, милый мой, дело нехитрое. Давно гадаю, всё про всех знаю. В семье нашей все женщины гадают, беду отгоняют, людям правду говорят – и так двести лет подряд… Так уж нам повезло, такое у нас ремесло. Вот и я: что увижу – не скрою, что скрою – то в землю зарою, в себе не держу, что узнать хочешь, всё расскажу… Подойди поближе, не бойся.

Не успел я глазом моргнуть – Тим к ней двинулся, как зомби. За шаг остановился и стоит. Ждёт чего-то.

Я тоже жду, что дальше будет.

– Дай ладошку, ты мой хороший, – она ему предлагает, – погадаю тебе тоже. Всю правду скажу, много денег не попрошу. Что у нас есть, что у нас будет, кто нас полюбит, кто забудет…

Так она его мягко разводит, а Тим, смотрю, разводится с удовольствием. И руку ей послушно протягивает. Я-то, конечно, не верю всяким там инфоцыганам, и к тому же у меня в голове вертится дурацкий стишок, как обычно:

Колдуй, баба, колдуй, дед, Колдуй, школьный логопед…

Только у этой тётки язык лучше моего подвешен. Двести лет тренировки – это вам не шутка! Взяла Тимура за руку и давай ладонь рассматривать. И ещё ногтем по линиям водит, а ногти у неё длинные, чёрным лаком покрыты, а на пальцах – перстни золотые, да с камушками, всё как положено.

– Сюда смотри, – это она Тимке говорит. – Вот твоя линия жизни. Прямая, нигде не виснет. Но видишь на ней узелочки? Дырочки, точки? Это всё следы от прошлой беды… Были слёзы жгучие, хвори приставучие… Была дорога длинная, тревога старинная…