ТРИ БРАТА

На улице было тихо. Стадо еще, видать, не выгоняли на пастбище.

Сквозь стекло кабины гость увидел отчий дом. И хотя перед его глазами промелькнули точно такие же домишки, словно близнецы похожие друг на друга, с почерневшими от времени крышами, с изглоданными непогодой застрехами, подслеповатыми небольшими оконцами, все же родной домик запомнился ему по неуловимым приметам, которые с детства навсегда врезались в его память.

Приветливо улыбалось ему маленькое окошко, смотревшее на улицу. Оно чуть подалось вместе со стеной. Разрослась единственная в палисаднике груша. Ее ветки как бы кланялись хозяину, который ее когда-то посадил.

Подъезжая к воротам, Свидлер так неистово засигналил, что перепуганная наседка с отчаянным кудахтаньем заметалась по двору, созывая свое пискливое потомство.

– Чего гудишь на весь Миядлер? С ума, что ли, спятил? Что там стряслось? – донесся со двора недовольный голос Эстер, которая, сидя на маленькой скамеечке, доила корову.

Между тем на околице пастух тремя короткими и громкими, как выстрелы, ударами длинного бича дал знать хозяйкам, что пора выгонять коров в стадо. Со всех сторон послышалось мычание коров, возгласы хозяек: «Куда, куда пошла? А ну-ка марш налево!» И звонкий шлепок ладони по крутому крупу Белянки или Рыжухи.

Эстер заспешила: надо скорее закончить дойку и выгнать корову в стадо. Но тут она увидела Шоломку, шустрого внука свояка Велвла Монеса. Паренек входил во двор с увесистым чемоданом, а за ним спешил взволнованный Аврам Свидлер. И, прежде чем они успели крикнуть «примите гостя», Эстер материнским сердцем почуяла, кто именно пожаловал к ней этим ранним утром. Она поднялась со скамеечки и закричала не своим голосом:

– Эзра, сердце мое, сын мой ненаглядный! Вчера только во сне тебя видела, родной ты мой!

Ведро выпало из ее дрогнувших рук, и парное молоко побежало белыми ручейками, понемногу впитываясь в бурую землю.

Стадо было уже далеко, возле пруда, а корова во дворе Эстер Ходош все еще стояла на привязи и жалобно мычала – просилась на пастбище.

Во дворе, рядом с крыльцом, валялось опрокинутое ведро. Белые потоки пролитого молока не успели еще впитаться в землю. Между тем люди всё шли и шли в дом Эстер, а та, широко разводя руками, как будто готовая обнять весь мир, радушно приглашала каждого, кто появлялся на пороге ее маленького домика. И хотя вскоре в горнице негде было не только сесть, но и стоять, ей хотелось, чтобы как можно больше людей побывало у нее сегодня, чтобы как можно больше людей повидало ее сына.

– Вот так гость!

– Всем гостям гость! – то и дело раздавались восклицания.

Комбриг всех узнавал, всех расспрашивал о родных, близких, друзьях.

– Никого не забыл! – глядя на комбрига, сказал Велвл Монес, высоченный, дюжий, косая сажень в плечах, старый еврей с изжелта-белой бородкой, с двумя небольшими, похожими на молодые картофелинки бородавками на лбу и косматыми седыми бровями. Как только внук его Шоломка, проезжая мимо на грузовике, крикнул ему о том, Что приехал комбриг, Велвл как был – без пиджака, в одной жилетке – помчался к дому Ходошей посмотреть на чудо: как из этого «босяка» (иначе он не называл в старые годы озорного мальчишку Эзру) вырос такой знаменитый командир.

Вслед за Монесом спешно явился дядя комбрига – худой, долговязый, похожий на жердь бригадир полеводов Зуся с низенькой, пухлой, краснощекой тетей Хасей – командиршей кур, как ее называли колхозники. Тетя успела вырядиться по такому случаю в старомодное черное платье и накинуть на голову черный вязаный шарф.

Прямо из кузницы примчался чумазый от копоти и сажи второй дядя комбрига Мендл, с красным, как гребень петуха, чубом. За ним едва поспевала жена его, тетя Соня. И, ни на шаг не отставая от прыткого папаши, топали два таких же рыжих и дюжих, как он, сына – молотобойцы Исер и Шлойма. Сильно отстав от них, шла их сестра Фейгл, белобрысая, с нежной россыпью веснушек на носу и бледных щеках.

Поток гостей не иссякал. Вот пришли племянники комбрига с материнской стороны Мойшка, Гершл и Нохим – все трое бывшие «солдаты» его, Эзры, отряда в ту пору, когда он вел их в потешные бои с хуторскими мальчишками. А чуть попозже подошли соседи, свояки и просто знакомые семьи Ходошей. Кто явился пораньше, успел занять место за столом, во главе которого уселся старейшина разветвленной семьи Ходошей – Велвл Монес. Семья эта переплелась с обширной семьей Свидлеров, в которой родилась в свое время и мать комбрига, Эстер.

Велвл Монес, хоть и разменял уже восьмой десяток, был бравым стариком и до сих пор вышагивал по Миядлеру, как заправский солдат. Он еще застал в живых прадеда комбрига и до сих пор помнил его рассказы о военной службе кантонистов.

– Как же мне к тебе обращаться: «ваше благородие», или «товарищ генерал», или еще как-нибудь? – приставал он к комбригу.

– А ты зови меня просто Эзра, как звал раньше, – с улыбкой отвечал тот.

– Где это слыхано, чтобы когда-нибудь раньше из мальчугана, родившегося в бедной еврейской семье, вырос такой видный командир, генерал, можно сказать, да еще носил такое простое имя – Эзра?

– Не чудо ли это? – вступил в разговор колхозный пасечник Алтер Шрейдер, коренастый мужчина с жидкой белобрысой бородкой.

– Чудо, ну, совсем как в сказке, – поддержал Шрейдера дядя Зуся. – Эзра – это слава всей нашей семьи Ходошей.

– А почему не Свидлеров – разве Эстер, мать командира, не нашего рода? – ревниво отозвался конюх Лейзер Свидлер, который все протискивался поближе к столу, за которым сидел его племянник комбриг.

– Наш Эзра – слава не только Ходошей или Свидлеров, он слава всего Миядлера, – выкрикнул кто-то из соседей.

– А то и всего Союза, – заключил только что вошедший гость с другого конца Миядлера.

– А кто был твоим первым учителем в военной науке? – оборвал Велвл Монес спор расшумевшихся Ходошей и Свидлеров. – Кто, как не дед твой Менахим? А первое твое ружье помнишь – вот оно стоит в углу.

Велвл Монес встал из-за стола и хотел пройти чеканным солдатским шагом в дальний угол комнаты, где стоял самый обыкновенный, крепко привязанный к палке веник – первое «ружье» Эзры. Но в комнате не только маршировать, шагу ступить было негде. И все же старик умудрился, сам себе командуя, выполнить повороты налево и направо, бег на месте, увесисто при этом топая сапожищами. Он даже подал себе оглушительную команду: «С колена пли!» – и сделал вид, что стреляет.

– Ну, и веник стрелял? – спросил, ухмыляясь, дядя Зуся.

– Стрелять не стрелял, а ружье заменял вполне, – серьезно ответил Велвл Монес. – Дед твой был бывалый солдат – всю турецкую войну прошел, а твой прадед, имя которого ты, Эзра, носишь, и вовсе был кантонистом – двадцать пять лет военной службы отгрохал, за что и получил полный надел земли в Миядлере. Я дневал и ночевал у него, слушая его рассказы о военной службе, – более занятных сказок не привелось мне слышать на своем веку. А все-таки он даже к ротному командиру за версту подойти не осмеливался, а уж о начальнике с таким званием, как у тебя, он и не слыхивал, такого он и не видывал. А вот мы сидим тут рядом с тобой и разговариваем, как с равным! Вот где чудо, чудо из чудес, можно сказать!