Три часа между самолетами

– Совершенно не помню. Мне казалось, что это ты бросил меня.
– Ее рука легко, словно в утешение, опустилась на его руку.
– У меня наверху альбом с фотографиями, я его не открывала целую вечность. Пойду разыщу.

Минут на пять Дональд остался один и думал, как безнадежно по-разному люди помнят одно и то же событие и еще, что взрослая Нэнси столь же пугающе влечет его к себе, как влекла девочкой. За полчаса у него в душе появилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена, и не надеялся, что еще испытает когда-нибудь.

Сидя рядом на кушетке, они открыли альбом. Нэнси поглядывала на него и счастливо улыбалась.

– Это все-таки так приятно, - сказала она.
– Так приятно, что ты такой милый и так красиво вспоминаешь обо мне. Знаешь что?.. Знала бы я это тогда! Когда ты уехал, я ненавидела тебя!

– Как жаль, - мягко сказал он.

– Теперь - нет, - успокоила она его и добавила внезапно: - Поцелуй меня, и давай помиримся... Вот так верная я жена, нечего сказать, заметила она через минуту.
– А ведь я, как вышла замуж, целовалась раза два, не больше.

Он был взволнован, но еще больше смущен. Кого он целовал? Нэнси? Или только память о ней? Или эту милую робкую незнакомку, которая тут же отвернулась от него и перевернула страницу альбома?

– Погоди, - сказал он.
– Я не успеваю разглядеть фотографии.

– Больше не надо. Я и сама не каменная.

Дональд произнес одну из тех банальностей, которые могут значить и очень много, и ничего.

– Правда, ужасно будет, если мы влюбимся друг в друга снова?

– Перестань!
– Она рассмеялась, часто дыша.
– Все прошло. Это была минута. Минута, которую мне надо забыть.

– Не рассказывай мужу.

– Отчего же? Я рассказываю ему все.

– Ему будет неприятно. Никогда такое не рассказывай мужчине.

– Хорошо, не буду.

– Поцелуй меня еще, - вырвалось у него, но Нэнси перевернула страницу и радостно показывала ему фотографию.

– Вот ты, - воскликнула она.
– Смотри!

Он поглядел. Маленький мальчик в коротких штанишках стоит на пристани, позади него видна парусная лодка.

– Я помню тот день, когда тебя снимали.
– Она с торжеством рассмеялась.
– Снимала Китти, а я потом стащила у нее карточку.

Первую минуту Дональд не узнавал себя на фотографии, потом пригляделся и окончательно убедился, что это не он.

– Это не я, - сказал он.

– Нет, ты. Мы ездили в Фронтенак, вспомни, в то самое лето, когда мы... ну, когда мы лазили в пещеру.

– Какую пещеру? Я был в Фронтенаке всего три дня.
– Он склонился к слегка пожелтевшей фотографии.
– Нет, это не я. Это Дональд Бауэрс. Мы были немного похожи.

Теперь она глядела на него во все глаза, откинувшись назад, как-то сразу отдалившись.

– Но ты и есть Дональд Бауэрс!
– воскликнула она. Ее голос звучал громче.
– Хотя нет. Ты Дональд Плант.

– Я так и сказал, когда звонил.

Она вскочила, ее лицо исказилось.

– Плант! Бауэрс! Что я, с ума сошла? Или это виски? Я немного выпила перед тем, как ты приехал. Стойка! Что я тебе наговорила?

Он переворачивал страницу альбома, стараясь сохранить невозмутимость индейца.

– Ничего особенного, - сказал он. Перед его глазами снова и снова мелькали картины, в которых не было его: Фронтенак - пещера - Дональд Бауэрс.
– Все-таки это ты меня бросила!

Нэнси говорила с другого конца комнаты.

– Никому об этом не рассказывай, - сказала она.
– Пойдут слухи.

– А рассказывать-то и не о чем, - неуверенно ответил он. И подумал: "А ведь она и правда была испорченная девчонка".

Его вдруг охватила жгучая бешеная ревность к маленькому Дональду Бауэрсу - его, который навсегда покончил с ревностью. В пять шагов он оказался рядом с ней, и словно не было ни этих двадцати лет, ни Уолтера Гиффорда.

– Поцелуй меня еще, Нэнси, - сказал он и встал на одно колено возле ее кресла, положив ей руку на плечо. Но Нэнси отпрянула.

– Вы опоздаете на самолет.

– Ерунда. Я могу полететь на другом. Какая разница!

– Пожалуйста, уходите, - холодно сказала она.
– И постарайтесь понять, каково мне сейчас.

– Неужели вы совсем меня не помните, - вскричал он, - неужели забыли Дональда Планта!

– Помню. Вас я тоже помню... Но все это было так давно.
– У нее снова стал чужой голос.
– Такси вызовите по номеру Крествуд, восемьдесят четыре восемьдесят четыре.

На пути в аэропорт Дональд все время покачивал головой. Он уже пришел в себя, но не мог до конца понять, что произошло. Только когда самолет, взревев, устремился в черное небо и они, оторвавшись от земли, сами стали маленькой планетой, отрезанной от остального мира, он подумал, что этот случай чем-то напоминает их полет Пять ослепительных минут он жил, как безумный, сразу в двух мирах. Неразделимо и безнадежно смешались в нем двенадцатилетний мальчик и тридцатидвухлетний мужчина.

А еще он многое потерял за эти часы между рейсами, но вторую половину жизни человек постоянно что-то теряет, а потому, вероятно, это было не так уж важно.

1941