Три цвета отражений

– Ну что, возьмёшься? – исподлобья, мрачно глядел герцог. – Две марки серебра в год ты получишь, женщина, три льняных рубахи, верхнее платье из шерсти, чулки и сапожки, а сверх того кров, дрова для очага и пищу. Когда окончишь службу, награжу тебя деньгами и скотом.

Готлинда безмолвствовала. Тварь в свивальнике тянулась к ней, шевеля губами и трепеща усатыми лопатками. Ворочаясь, она высвободила лапку… Господи, это рука! Трёхпалая, когтястая, как пыточные клещи. Сухая, словно рука святых мощей Моллинга Нетленного, но живая.

– Всё, кроме награды, ты получишь сразу, если откажешься – это будет плата за молчание. Но тогда берегись распускать язык, баба.

Голос твари, сперва громкий, ослаб до сипения. Из глубины рта показался… язык? плоский стручок. Голова свесилась набок.

– Его… её кормили, государь?

– Её тошнит. Она не может пить… или не умеет. Давали жвачку из хлеба – отрыгивает, – ответила фрейлина.

– К груди прикладывали? – уже спокойней спросила Готлинда. Она, пересилив испуг, поняла, что тварь голодна, до боли голодна. Видно было, как она… оно… это живое существо мучается.

– Никто не решился. Зубы… она кусается.

– «Ох уж мне эти знатные дамочки, – презрительно подумала Готлинда. – Ну, зубки. Наверняка ещё мягонькие. И такую малость не стерпеть!..»

– Дайте-ка мне, монсьорэнн.

Тонкая, будто лакированная рука слепо заскребла по плечу Готлинды. Пасть стала тыкаться ей в шею, щекоча.

– Так ты согласна?

– Да.

«Но ведь это чудовище, – брезгливым взглядом сказала фрейлина.

«Это дитя, – взглядом же ответила Готлинда.

Впрочем, пока маленькая Альберта выучилась кормиться, покусы бывали. Так что вкус молока и крови она узнала одновременно.

Всадники въехали под сень леса. Альберта, продолжая мысль об охоте, рассуждала вслух, но речь шла не об оленях или кабанах.

– Агобар, архиепископ Лиона, писал в девятом веке от рождения Христа о людях, сошедших с воздушного судна. Он воспретил их побивать камнями. Я точно помню его слова: «Местные жители так темны, что верят в существование страны Магонии, откуда по облакам приплывают корабли и уносят с собой плоды земли в эту страну». Был этот пастырь недоверком, вот что я скажу! Не уберёг его высокий сан от скудоумия. Толпа людей видела, как приплыл корабль с неба и сошли наземь магонцы, а Агобару вздумалось, что это сказки. Судить надо было пришельцев за кражи сеньориальным судом и казнить, а в другой раз прилетят – разбить их корабль и спалить огнём! Разве они лучше викингов тем, что летают, а не плавают? Викингов-то мы не милуем!.. Я думаю, Адриен, можно сбить их корабль на лету из камнемёта или большого крепостного лука.

– Обслуге камнемёта надо пристреляться, а между выстрелами корабль будет двигаться, – Адриен засомневался. – Вот если зарядить требюше, что мечет снаряды через стену, дюжиной булыжников, два-три из них могут попасть, поскольку полетят россыпью.

– Крепостной лук верней, – настаивала Альберта, – и чаще бьёт стрелой. Наш мастер Ламбер – заправский наводчик, в поросёнка за триста шагов стрелу всадит. А если корабль упадёт, к нему надо подкатить мангонно и разрушить настильной стрельбой. Станут разбегаться – так ударить верхом в копья! Сечь мечами!

– Если молва не врёт, Ваше Сиятельство, они могут ослеплять лучистым светом, утягивать людей незримыми арканами и…

– …и затемнять рассудок, говори уж прямо. Да, согласна. Но заметь, сьер Адриен, они это делают на близком расстоянии, меньше, чем в полёте камня из пращи. Поэтому вперёд надо послать лучников и арбалетчиков, не давать врагам собраться с духом и пустить в ход их нечистые уловки. Хотела бы я взглянуть, как эти магонцы будут молить о пощаде!.. Убить, подкравшись ночью сверху по-совиному, подло захватить безоружного монаха или женщину, напасть на свинопаса – на это они способны, а что запоют, встретив бойцов?!

Углубляясь в чащу, они продолжали разговор. Неясным оставалось то, где и как подстеречь летающих по небу. Ночью нетрудно поднять по тревоге лансхольмских всадников и служилых людей, а вот мастеру Ламберу во тьме сложно будет целиться.

По мнению Альберты, все приметы совпадали – жаркое лето, ночные явления, налёты с целью утащить или обезумить людей. Она вполне резонно полагала, что летучие разбойники где-то отсиживаются днём, что у них есть логовище на земле. Где-нибудь рядом с Лансхольмом?

– Егерям и вилланам надо объявить – кто увидит чужих людей или что-то незнакомое, укрытое в потаённом месте, пусть немедля сообщит в замок. Я богато награжу за весть. Мы окружим логово и подвезём на катках мангонно, а потом устроим незваным гостям достойную встречу. Кажется, днём и на твёрдой земле они не так сильны, как ночью в воздухе.

– Одного не пойму, – признался Адриен, – что их сюда привлекло, в ваши земли. Урожай не соспел, скот не откормлен – «плодов земли», как писал Агобар, взять можно мало. Серебро, золото, одежду они, согласно разным записям, не ищут. Чего же ради?

Альберта напрягла ум, стараясь представить себе страну Магонию. Голые скалы и мёртвые пустоши, среди которых к небу поднимаются столбы дымов, и слышен звон молотов в кузнях. Багровый щит солнца в пепельно-сером небе. Магонцы нарисовались ей тенями людей, говорящими на клекочущем, гортанном наречии. В глубоких кельях, в пещерах плетут их бесплотные руки колдовство. Вот раскаляется в горне железный глаз, что испускает лучи умоисступления. Вот из колеблющегося над огнём воздуха вьются арканы на людей. Они черпают радость в злодействе.

– Я читала о людях, породнившихся с древним миром. Тот мир жил до Христа и был проклят. Может, это народы Гога и Магога. Не от того ли и название – Магония? Они исторгнуты на бесплодный край земли, где всё их волшебное могущество не в силах вырастить ни колоса, ни корня. Вот они и похищают снедь у нас, а зло, которое они творят – от лютой зависти к нам, живущим с хлебом. Они прилетают, чтобы любоваться на причинённые нам несчастья. Как по Писанию – пёс всегда возвращается на свою блевотину.

– Ваше Сиятельство! Альберта, слезьте с ковра! Вы его когтями в паклю издерёте, или он со стены рухнет вместе с вами. Знаете, во сколько он обошёлся монсьеру Бертольфу? Пять марок и шесть эйриров деньгами, три красно-бурых удойных коровы и восемь телег навоза. Вот расскажу матушке, какая вы негодница и баловница, матушка вас выбранит!

Скатившись на пол («Ах, ах, вы убьётесь!»), Альберта в четыре руки одёрнула на себе сбившуюся одежду. Замковый господский швец ум сломал, гадая, как сшить для быстро подросшей Бертольфин камизу и блио. Нижняя часть блио в итоге стала похожа на конскую попону, чтоб закрыть брюшко и все ноги. Рукава оказались длинны, и Альберта постоянно их закатывала.