Три д'Артаньяна
Шрифт:
— Ах, сударыня, — ответил де Бассомпьер, — я от этого много потеряю! Говорят, что танцы были единственным делом, которым де Бассомпьер не овладел в совершенстве. По этому поводу герцог де Монморанси однажды позволил себе посмеяться над ним на одном из балов.
— Это правда, — заметил Франсуа де Бассомпьер, — что у вас в ногах способностей больше, нежели у меня, зато у меня в голове их больше, нежели у вас!
— У меня нет особой остроты в словах, зато у меня есть острая шпага! — воскликнул оскорбленный герцог.
— Да, я это знаю, — все так же спокойно сказал де Бассомпьер, — ее вам передал Великий Ан. Этот ответ, говорящий об удивительном остроумии Франсуа де Бассомпьера, нуждается в пояснении. Дело в том, что будущий маршал ловко обыграл одинаковое звучание слов Anne (одно из имен герцога де Монморанси) и ^ane (по-французски — осел). Дело чуть было не
После смерти Генриха IV де Бассомпьер приобрел расположение королевы Марии Медичи, которая в 1614 году сделала его главнокомандующим швейцарскими наемными войсками. На этой должности он, по свидетельствам современников, проявил себя «куда заметнее, чем его предшественник». Тем не менее при несогласиях, возникших между Марией и ее сыном, он принял сторону короля и немало содействовал низвержению королевы.
Герцог де Сен-Симон утверждает, что взаимные симпатии Людовика XIII и Франсуа де Бассомпьера были основаны на их любви к охоте и последний был единственным дворянином, которому доводилось пить вино из королевской фляги. Самого де Сен-Симона, говорят, Людовик XIII сделал герцогом только за то, что тот на охоте никогда не брызгал слюной в его охотничий рог, но при этом он жутко ненавидел соплю герцога Белльгарда, губернатора Бургундии.
Жедеон Таллеман де Рео рассказывает такой случай. Герцог Белльгард был храбр, галантен и очень красив. Благодаря красивому голосу он хорошо пел, чисто одевался и был весьма изящен в разговоре. Но, несмотря на все это, из-за чрезмерной привязанности к табаку «к тридцати пяти годам на носу у него постоянно висела сопля». С годами эта неприятность только усиливалась. Однажды Людовик XIII не выдержал и обратился к де Бассомпьеру:
— Маршал, сделайте мне одолжение, поставьте в известность Белльгарда, что его сопля меня стесняет. — Ради бога, сир! — воскликнул де Бассомпьер. — Я умоляю ваше величество возложить на кого-то другого эту честь… — Тогда найдите средство достичь моей цели, — настаивал король. — Но это очень просто, — сказал де Бассомпьер, — как только Белльгард появится при вашем утреннем туалете, вам нужно будет лишь приказать всем высморкаться. Король не преминул последовать рекомендации своего советника. Как бы то ни было, Франсуа де Бассомпьер получил не только маршальский жезл, но и стал затем посланником в Испании, в Швейцарии и в Англии, причем во всех этих заграничных миссиях он показал себя весьма эффективным дипломатом, способным всегда и везде «найти средство достичь королевской цели». Все тот же Жедеон Таллеман де Рео, говоря о маршале де Бассомпьере, отмечает, что он «был очень ловок и всегда был занят какими-нибудь делами. При дворе не было никого другого, кто бы жил на столь широкую ногу и кто бы так заботился о своих людях». По возвращении во Францию маршал покрыл себя славой при осаде гугенотской Ла-Рошели. Интересно отметить, что под Ла-Рошелью свои права на командование армией под непосредственным начальством короля предъявляли сразу два маршала — господа Франсуа де Бассомпьер и Анри де Шомбер. Кардинал де Ришелье опасался, что де Бассомпьер, гугенот в душе, будет весьма слабо действовать против англичан и ларошельцев, своих собратьев по вере. Однако король рассудил иначе: чтобы предотвратить уход де Бассомпьера и де Шомбера из армии, он поручил каждому из них командование самостоятельным отрядом, причем де Бассомпьеру достался северный участок фронта, а де Шомберу — южный.
Считается, что Франсуа де Бассомпьер был женат на принцессе де Конти. Во всяком случае, он имел от нее сына по имени де Латур-Бассомпьер, которого держал при себе. Этот юноша был весь в отца. На одной дуэли он получил в противники человека, лишившегося некогда правой руки и действовавшего левой. Чтобы лишить себя явного преимущества, де Латур-Бассомпьер привязал себе правую руку, хотя ему и говорили, что его противник имел время научиться владеть левой, и они дрались левыми руками, что не помешало сыну маршала ранить своего соперника.
Во время владычества кардинала де Ришелье Франсуа де Бассомпьер примкнул к одному из заговоров, навлек на себя его ненависть и был в 1631 году брошен в Бастилию. Впрочем, слово «брошен» весьма неточно передает случившееся. По тогдашним обычаям, обвиняемому лицу
присылали на дом письменное уведомление с требованием явиться в Бастилию.О Бастилии вообще ходит слишком много легенд, хотя на самом деле не было ни ее «штурма» восставшими парижанами, ни «зловещей темницы», от одного упоминания о которой дрожали в ужасе все французы. На самом деле содержание Бастилии стоило недешево. Надо было выплачивать жалованье не только коменданту и офицерам, но еще и врачу, хирургу, аптекарю, парикмахеру, духовнику, четырем надзирателям, четырем поварам и повивальной бабке — все они были служащими Бастилии. По сравнению с количеством заключенных эти расходы были просто огромными, так как большинство так называемых камер пустовало. Да и содержали в Бастилии одних лишь знатных особ, представлявших собой высшие круги общества (герцогов, маршалов, членов королевской семьи). Не было никаких цепей и мрачных подземелий, а немногочисленные заключенные жили в хороших комнатах и могли свободно передвигаться по всему зданию. При них были слуги, они могли навещать друг друга, нередко их даже выпускали в город.
На содержание каждого узника правительство выделяло сумму, которая, разумеется, зависела от его уровня: так, например, принцу крови полагалось пятьдесят ливров в день, маршалу — тридцать шесть, генералу — двадцать четыре и т. д. По тем временам это были огромные деньги, так как средней семье на проживание достаточно было двадцати пяти ливров в месяц. Или вот еще несколько примеров цен: хорошая лошадь стоила шестьдесят ливров, отличный кусок телятины в мясной лавке — шесть ливров, килограмм хлеба стоил один соль, то есть двадцатую часть ливра. Своим денежным содержанием узники Бастилии могли распоряжаться свободно, и случалось даже, что некоторые просили продлить им срок заключения, чтобы накопить побольше денег.
Когда де Бассомпьер оказался в Бастилии, он дал обет не бриться, пока не будет выпущен на свободу, однако уже через год он велел себя постричь и побрить. В тюрьме он провел двенадцать лет своей жизни. В «Мемуарах д’Артаньяна», написанных де Куртилем, приводится об этом следующая информация:
«Мадам де Сен-Люк, сестра маршала де Бассомпьера, несколько раз ходила к кардиналу, дабы умолить его соблаговолить облегчить страдания ее брата. Когда она ему сказала, что ее брат заболел, он спросил у нее, — может быть, тот просто соскучился. Это был забавный вопрос о человеке, десять лет запертом в четырех стенах, и особенно со стороны человека столь же светского, каким был и сам маршал. Потому господин де Сен-Люк и все те, кто сочувствовал несчастью заключенного, не желали больше, чтобы она возвращалась к его преосвященству, найдя, что еще труднее снести подобное оскорбление, чем насилие, совершенное над маршалом».
А теперь имеет смысл вернуться к приведенной выше цитате из романа «Двадцать лет спустя». Фраза де Бассомпьера о том, что он выйдет из Бастилии, когда выйдет господин дю Трамбле, имеет под собой следующий смысл. Шарль Ле Клерк дю Трамбле, брат уже известного нам отца Жозефа, был тогда комендантом Бастилии. Он получил это место от самого кардинала и потому должен был, по всей вероятности, его лишиться лишь тогда, когда кардинал умрет или впадет в немилость. Когда кардинал серьезно заболел, дю Трамбле навестил де Бассомпьера.
— Я пришел к вам, граф, — заявил он, — чтобы сказать, что его высокопреосвященство умирает, и, мне кажется, вам недолго здесь оставаться.
— И вам тоже, господин дю Трамбле! — ответил узник, верный самому себе. Однако и после смерти кардинала дю Трамбле остался комендантом Бастилии, а когда маршалу де Бассомпьеру предложили свободу, он сам не захотел выходить из тюрьмы.
— Я государственный человек, — заявил он, — верный слуга короля, а со мной так поступили! Я не выйду из Бастилии до тех пор, пока сам король не придет ко мне просить об этом. Притом мне не на что жить! — Послушайте меня, — сказал ему маркиз де Сен-Люк, — выходите лучше отсюда! А со временем, если вам захочется, вы снова можете здесь поселиться.
Получив свободу, де Бассомпьер вновь вступил в свою прежнюю должность полковника швейцарцев. Хотя ему было уже шестьдесят четыре года, это был еще сноровистый и очень активный мужчина, все такой же, как и в дни молодости, никого не боявшийся и умевший вовремя вставить острое словцо. А вот мнение о нем Таллемана де Рео:
«Он был еще приятен собой и хорошо выглядел, невзирая на свои шестьдесят четыре года; по правде говоря, он стал немного строить из себя шута и все еще норовил отпускать остроты, но молодого задора ему уже недоставало, и они у него зачастую не получались».