Три дня в Карликании

– О да! – подтвердил Лейбниц. – Пусть злые языки говорят, что мы соперничали, это неверно. Правда, мы с досточтимым сэром Ньютоном работали над одним общим вопросом, даже ещё не будучи знакомы…

– И одновременно решили эту важнейшую проблему!… – подхватил Ньютон.

– Не скромничайте, уважаемый сэр, – перебил его Лейбниц. – Вы решили эту проблему на семь лет раньше…

– Да, но вы, дорогой господин Лейбниц, открыли то же вполне самостоятельно, – перебил его в свою очередь Ньютон.

– Не будем вдаваться в подробности. Пусть это открытие принадлежит нам обоим, – заключил Лейбниц.

– Досточтимый сэр Ньютон и глубокоуважаемый господин Лейбниц, – обратился к ним Сева, – не будете ли вы столь благосклонны и не сообщите ли нам, что за открытие вы сделали?

– Позвольте мне, – сказал Ньютон, – ответить на ваш вопрос тоже вопросом. Были ли вы на Зеркальной улице в городе Арабелле?

– Были! – выпалил Сева. – Мы даже на автобусе катались. И видели там и карликов, и великанов.

– Так вот, – продолжал английский учёный, – этих-то карликов и великанов изобрели мы с господином Лейбницем.

– Сэр Исаак большой шутник! – усмехнулся Лейбниц. – Никаких карликов и великанов мы не изобретали, а просто-напросто ввели понятие о бесконечно малых и бесконечно больших величинах…

– И научили людей пользоваться ими, – закончил Ньютон.

Разговор был неожиданно прерван подошедшим к нам полным розовощёким человеком в шёлковом камзоле, отделанном тончайшими кружевами.

– Провалиться мне на месте, если это не Портос из «Трёх мушкетёров»! – закричал Сева.

– Ты с ума сошёл! – возмутилась Таня. – Откуда в Карликании мушкетёры?

– Нет, нет, я не мушкетёр, – засмеялся незнакомец, – хотя был лично знаком с д'Артаньяном! Я ведь тоже француз. Меня зовут Пьер Ферма.

– Могу вас заверить, – сказал Ньютон, – что наш дорогой Ферма один из самых любимых и почитаемых учёных в Карликании.

– Вполне понятно, – добавил Лейбниц, – ведь мсье Ферма один из создателей теории чисел. Если принять во внимание, что Арифметическое государство – страна чисел, вас не удивит огромная популярность мсье Ферма.

Ферма шутливо закрыл руками уши:

– Нельзя на одного человека взваливать всю тяжесть славы. Кроме меня, к теории чисел приложили руку очень многие. Достаточно вспомнить великого грека Пифагора или всех тех, кто жил после меня: петербургского академика Леонарда Эйлера, московского профессора Пафнутия Львовича Чебышёва или более поздних учёных – советских математиков Льва Генриховича Шнирельмана, Ивана Матвеевича Виноградова… Да я бы мог вам перечислить их сотню. А вы всё приписываете мне!

– И всё-таки, дорогой мсье Ферма, то, что сделано вами, отнять у вас нельзя.

Ферма загадочно улыбнулся и сказал:

– При всём при том я доставил людям массу неприятностей.

– Приятно, должно быть, доставить хоть одну такую «неприятность» человечеству! – заметил Ньютон.

– Никто бы из нас от этого не отказался, – добавил Лейбниц.

– Что же это за неприятность? – полюбопытствовал Сева.

– Мсье Ферма, – ответил Ньютон, – говорит о теореме, которую открыл и которую никто вот уже триста лет не может доказать.

– Её так и называют: великая теорема Ферма! – добавил Лейбниц.

– Зачем же так громко? Я никогда не называл её великой, – возразил Ферма. – Она пришла мне в голову, когда я читал превосходную древнегреческую «Арифметику» Диофанта. Очень простая теорема.

– Теорема-то простая, – сказал Лейбниц, – и всё-таки доказательства никто до сих пор не нашёл!

– Вы забываете, – заметил Ферма, – что для некоторых частных случаев кое-кому удалось найти доказательство.

– Я говорю о том, – ответил Лейбниц, – что нет ещё полного доказательства вашей теоремы.

– А сами вы её доказали? – спросил Сева у Ферма.

– Лучше не спрашивайте, милый друг, – грустно ответил учёный. – Я доказал её, но… Всё дело в этом маленьком «но». Я записал своё доказательство на полях книги Диофанта, и, подумайте только, этот листок оказался вырванным!

– Вот как нехорошо портить книжки! – с досадой заметил Ньютон.

– Но вы, наверное, помните своё доказательство? Скажите его мне на ушко, а я его потом опубликую, – предложил Сева.

Трое учёных покатились со смеху. Они долго не могли успокоиться.

– Мой дорогой Гаврош… Не знаю, как вас зовут по-настоящему, – обратился, наконец, Ферма к Севе. – Ведь прежде чем слушать доказательство, надо познакомиться с самой теоремой! Боюсь только, что это несколько преждевременно. Впрочем, если вам хочется, возьмите в библиотеке книжку и познакомьтесь с моей теоремой. Может быть, когда-нибудь я и раскрою вам эту тайну.

Учёные церемонно распрощались. И мы опять пошли вперёд.

К нам приближался человек с гордой осанкой, в завитом пудреном парике. Он вёл под руку старика в маленькой круглой шапочке.

– Михайло Ломоносов, помор Архангельской губернии, – представился он, подойдя к нам. – Счастлив видеть соотечественников, побывавших в превеликом царстве чисел. Числа не только пользу, но и радость несут человеку. Много ли преуспели в арифметике? – спросил Михайло Васильевич у Севы.

– Не очень-то много, – вздохнул тот. – Арифметика – наука ой-ой-ой! Не больно даётся. Трудная наука!

– Небось, самому приходится ума-разума набираться, книжки штудировать?

– Да нет, – ответил Сева, – мы в школе учимся, у нас есть учитель.

– Ах, в школе? – удивился Ломоносов, – И всё-таки трудно? Ага, понимаю. Учиться охота, только времени нехватка. Я ведь тоже отцу помощником был: невод в море забрасывал, улов вытягивал. Тоже трудно учиться было. Да и денег на учение не было.

– Да нет же, Михайло Васильевич, – возразил Сева. – Какой там невод! Я дома вообще ничего не делаю, даже за хлебом не хожу. Да и обучение у нас бесплатное.

Ломоносов задумался.

– Чудно! – сказал он. – И работать не работаете, и учитесь бесплатно. И всё ещё трудно! А я – всё сам. Сам по книжке и грамоте, и арифметике учился, да и то, когда время оставалось. «Арифметика» Магницкого – прекрасная книжка! Девятнадцати лет в Москву отправился. Пешим, в лаптях, с мешком за спиной… Так в наше время крестьянину учение-то доставалось.