Три года в Соединённых Штатах Америки

– Со своими сотрудниками я разберусь и сам, Борис, но ты можешь сказать Нинон, что она вскоре выйдет в отставку.

На следующий день Жан-Жак улетел в Москву, а мы поехали в Голландию, на автодром «Зандфорт». Эту гонку я решил пропустить и понаблюдать за ней с трибуны. Чемпионат мира по автогонкам я уже, можно сказать, выиграл, а потому дал возможность Анри посостязаться с Дидье и они устроили чуть ли не самую настоящую дуэль, в которой победителем вышел всё же мой старый друг. До конца чемпионата осталось всего пять гонок, но через неделю должна была состояться мотогонка Гран-При Франции и её было решено провести в Медон-Шавиле, на нашей домашней трассе. Из Союза приехала моя мама вместе с Витюшей и Галочкой, чтобы поболеть за меня. Отец тоже должен был вскоре прилететь в Париж, чтобы выступить на мотогонке Гран-При Франции. Хотя он и выступил в этом сезоне всего пять раз, всё же занимал почётное десятое место, так как дважды приходил вторым, обходя Батрака, и трижды третьим. Со мной же никто пока что не мог тягаться по той причине, что двигатель моего супербайка был самым мощным, но уже очень скоро я обещал раскрыть его секрет. Как только закончится сезон. Да, если рядные девятицилиндровые и V-образные восьмицилиндровые двигатели на болидах ещё позволяли гонщикам состязаться с нашими машинами, то мотоциклы с обычными двигателями безнадёжно проигрывали моему супербайку с электроприводом на колёсах.

Шутка ли сказать, но электродвигатели, которые одновременно являлись ещё и идеальными тормозами, стоящие на заднем и переднем колесе моего гоночного мотоцикла, могли крутиться со скоростью в тридцать тысяч оборотов в минуту. Поэтому я мог на нём легко обогнать кого угодно и всегда финишировал, оторвавшись от всех метров на пятьсот, если, конечно, не пропускал кого-нибудь вперёд сам. Понятное дело, что с таким мотоциклом от меня требовалось только одно, удержаться в седле, но в отсутствии ловкости и координации движений меня трудно было упрекнуть. Зато раскрыв секрет своего двигателя в целом, но, естественно, не в деталях, я мог спокойно построить во Франции завод по производству роторно-лопастных двигателей, электрогенераторов к ним и таких электродвигателей, которые можно будет ставить на какую угодно технику. Два таких завода, один, построенный в Советском Союзе, а второй во Франции, смогут решить огромное число проблем. Вот потому-то мы с Юрием Владимировичем и озадачили французов той маленькой брошюркой, которую я вручил Жан-Жаку Паскалю. Она послужила не просто пропуском, открывшим двери в кабинет Андропова, но ещё стала залогом долгого, делового разговора руководителей спецслужб двух самых больших государств Европы.

Жан-Жак, вылетевший в Москву, как частное лицо, вернулся в Париж через два дня с вестью о том, что председатель верховного совета СССР намерен посетить Францию с официальным визитом в первых числах сентября. Тотчас началась работа, ведь обе стороны знали, какова истинная причина этого визита. Исподволь, готовясь к грядущей большой стройке, ещё в конце мая, начали работу и мы. На берегу Сены, рядом с городком Цуаси, на другом берегу реки, мы купили большой, простирающийся до соседнего городка Триель-сюр-Сен Ашель, заболоченный, и потому дешевый участок земли, чтобы построить завод по производству роторно-лопастных двигателей. Если строить его по старинке, то это огромные котлованы, тяжелая землеройная техника, громадные подъёмные краны и толпы народа. Зарываться под землю нам не имело никакого смысла, ведь поликарбоновое производство полностью безотходное и даже крошки и пыль идут в переработку. Единственное, о чём следовало позаботиться, так это об очистке канализационных стоков, но тут даже и думать не приходилось. В Советском Союзе ещё два с лишним года назад было налажено производство биоферментеров, превращавших любую органику в гумус, метан и небольшое количество аммиака.

Строительство завода началось с того, что строители, отступив от воды на двадцать метров, прорыли вдоль берега Сены узкую траншею глубиной в четыре метра, и на всем протяжении берега реки установили гидроизоляционный барьер со специальными клапанами, находящимися на глубине в два метра. Через них грунтовые воды могли уходить только в сторону Сены, но когда они появятся. После этого траншеекопатели прорыли множество дренажных канав и те стали быстро заполняться водой. Десятки насосов, оснащённых фильтрами, откачивали её и в Сену потекла совершенно чистая, чуть ли не питьевая вода. Сразу после этого строители, на основе этих дренажных канав, подходивших вплотную к гидробарьеру, принялись создать капитальную дренажную систему, оснащённую насосами, а заодно отливать фундаменты домов и прокладывать паттерны для коммуникаций. После этого им предстояло построить из поликарбона большой и просторный городок с роскошными таунхаузами и всей инфраструктурой, а рядом с ним завод без литейного производства и огромных штамповочных прессов, со своей ТЭЦ, работающей на водородном топливе и двумя дюжинами биореакторов.

Даже глядя на план застройки, уже одобренный французскими властями, можно было убедиться, что получится очень красиво и в этом городке смогут жить и работать не менее пяти тысяч рабочих, инженеров и служащих нашего будущего завода. До Парижа рукой подать, всего каких-то тридцать километров, рядом Сена, правда, грязноватая после Парижа, и лес Сен-Жермен. В общем красота и хотя стройка только началась, я прекрасно знал, что к Новому году она завершится и завод сразу же начнёт работать, а, уж его продукция непременно понравится потребителям из-за своей исключительной надёжности, мощности, экономичности и относительно невысокой цены. На берегу Сены завод строился по одной единственной причине, только на баржах мы и могли отправлять поставщикам огромные, сверхмощные роторно-лопастные двигатели и генераторы диаметром в пять метров, чтобы ставить их на громадные морские суда. В Советском Союзе уже были спущены на воду два плавучих завода по переработке углеводородного сырья. Каждый из этих корабликов длиной в девятьсот метров и шириной в двести, изготовленных из поликарбона, имел водоизмещение в три миллиона тонн и представлял из себя целый плавучий город со скверами на палубе и производственным комплексом в огромном трюме. Уже довольно скоро должен был решиться вопрос – куда они отправятся и хотя он был открыт, в Ленинграде и Херсоне уже начали строить ещё четыре точно таких же плавучих завода.

Да, кому-то мерещились авианосцы, а Советский Союз строил плавучие заводы по переработке углеводородного сырья, способные коренным образом изменить облик всей мировой индустрии. Нефть рано или поздно на Земле закончится, но это не страшно, ведь угля и сланцев хватит на многие сотни лет и к тому же поликарбон всё же поддаётся рекуперации не смотря на свою удивительную прочность. Ну, а за углеводородным сырьём космические корабли в будущем станут летать на планеты-гиганты с их метановой атмосферой, так что гибель нашей цивилизации от истощения углеводородных ресурсов не грозит. Всё это замечательно, но гибель ей пока что грозила по совсем иным, куда более прозаическим причинам и для радости у меня не было особых причин, кроме того, что наша семья воссоединилась, но кого это могло волновать кроме меня, Иры и Витюши, уже начавшего говорить первые слова, а вернее, просто произносить звуки.

Вернувшись из Голландии в понедельник, на следующий день я первым делом поехал посмотреть, как идёт работа на строительстве городка. Там рабочие уже закончили монтаж дренажной системы с одного края и начали сгребать плодородный слой земли, чтобы сделать подсыпку пустой породой, привезённой с севера, из-под Руана. Двойная выгода. Мы таким образом сроем несколько терриконов там, а на берегу Сены появится небольшая, красивая возвышенность. После стройки, где и без меня было кому разобраться с любыми трудностями, я отправился на наш небольшой автозавод. Его тоже построили очень быстро только потому, что детали всех заводских зданий, сооружений и конструкций были изготовлены в Союзе заранее и доставлены во Францию в определённой последовательности. Поэтому на месте только и оставалось, что разровнять бульдозерами площадку, вбить в землю сваи и отлить асфальтенобетонную монолитную плиту. Инертные материалы были местными, французскими, а асфальтенка привозной. Поскольку асфальтенобетон схватывался очень быстро, ему не требовалась стальная арматура, а все последующие детали, отлитые поверх него из асфальтенобетона уже более высокого качества, намертво приклеивались к основе то это была не стройка, а сплошное удовольствие.

Если что и было в заводском комплексе Медон-Шавиля плохого, так это то, что сносить его будет тяжело, долго и нудно, попросту срезая все конструкции фрезами из лонсдейлита и превращая их в мелкое крошево. Потом, будучи погруженным в огромные реакторы, оно станет медленно, в течении добрых пяти лет, под воздействием бактерий энергофагов, превращаться в исходные материалы, да, и то не сразу. Сначала асфальтенобетон и поликарбон превратятся в пористую массу, пропитанную водородным топливом, а уже потом, после дальнейшей обработки, она будет разделена на составляющие фракции. В этом заключалась особая прелесть внеземных нанобиотехнологий, которые, как оказалось, можно было улучшить. Бойл не мог поверить в то, что микробиологи на заводе «Метеор» смогут вырастить «думающие» икринки размером всего в пятьсот микрон и что самое главное, научатся делать из них уже совсем иные биопроцессоры, совершенно независящие от Геи. В общем через биотехнологии они пришли к тому, от чего я ушел, к самым обычным компам, точнее процессорам типа того, который стоял в моём компе. На мой взгляд им в базарный день была грош цена рядом с консолями Геи, но наши компьютерщики считали почему-то иначе.

Лично я видел в этом только одну выгоду, такие процессоры открывали путь «Метеорам» на американский рынок автомобилей, самый большой и соблазнительный на планете. О своём открытии наши учёные заявили ещё весной, а потому в компьютерном мире кипели нешуточные страсти. Ещё бы, Советы в очередной раз налимонили рожу Штатам. Мало того, что не имея никаких оснований к тому, чтобы создавать «нормальные», современные компьютеры, они «вырастили» мозг Геи и теперь тысячами штук клепали консоли, соединённые с ней, так теперь ещё и вырастили такой биопроцессор, который на два порядка превосходил по своей производительности продукцию ведущих американских компьютерных компаний, но что самое главное, он был ещё и на порядок дешевле в производстве. В принципе новые «мозги» для автомобилей были ничуть не хуже, чем мини-консоли Геи и если в чём проигрывали им, так это в том, что они не могли обучаться и подстраиваться под стиль вождения каждого пилота. Американские гоночные команды, гоняющие на «Инди-500», хотя и покупали наши болиды, были вынуждены обходиться без компьютерных консолей, а потому трахались с настройками, которые им приходилось выставлять вручную.

Из-за американского эмбарго на ввоз компьютерных консолей, участие всех остальных команд в Гран-При США было поставлено под вопрос. Все пилоты, которые гоняли на болидах с консолями Геи, были готовы отказаться вообще от этой гонки, чем ехать в Штаты с «мёртвым железом». Новые «мозги», заточенные специально под гонку на автодроме «Уоткинс-Глен», могли всё изменить. Ну, могли-то, конечно, могли, вот только эта гонка обещала стать настоящим кошмаром. К хорошему люди привыкают быстро, зато возвращаться в каменный век всегда очень трудно и мучительно, а именно это всем нам и грозило. К тому же большинство американцев и не подозревало о том, что в мире существуют гонки Формулы-1 и в их число входили даже пилоты. Один из немногих американских пилотов, участвовавших в чемпионате мира, Джордж Фоллмер, узнав, что мы сможем поставить на болиды новые, чистые и незапрещённые в Америке «мозги», сумел контрабандно ввезти свой болид в США и сделал на трассе «Уоткинс-Глен» полсотни кругов, «прочитав» её вдоль и поперёк. Зная вредный характер Геи, можно было легко предположить, что теперь для старины Джорджа она рассчитает самые лучшие и выгодные настройки. Ну, что же, если парень придёт к финишу первым, я буду очень рад за него.

Когда я подъезжал к заводу, прямо передо мной появился Дейр, но ничего не стал говорить и тут же исчез. Это был сигнал, что нам нужно срочно поговорить. Скорее всего речь шла о чём-то очень серьёзном, но поскольку я уже практически приехал, то не стал останавливаться в полукилометре от ворот завода. Въёхав на территорию, я подкатил к офису, оставил машину прямо рядом со входом, сказал охраннику, чтобы он поставил её на стоянку и бегом бросился в свой кабинет, хотя меня и пытались остановить некоторые из наших сотрудников. Сказав секретарше, что я заболел, лёг спать и умер, а потому меня нет ни для кого, я заперся в кабинете и тут же сел за рабочий стол. Дейр и Вилиэн появились немедленно. Как всегда, я видел их отражение в большом зеркале. Они тоже сидели за пультом и их лица были очень серьёзными, из-за чего я встревожено воскликнул: